Правда редко бывает чистой и никогда — простой. © Оскар Уайльд
Когда он опускает пистолет, Майкрофт понимает, что он не сможет. Не сможет, несмотря на многогодовые склоки, удалённые без прочтения сообщения и вполне ясно читаемое «отъебись» авторства его шагов. Шерлок не сможет выстрелить в него, что уж говорить про лучшего друга, у которого есть маленький ребёнок и мёртвая жена. Это никогда не было допустимым вариантом. Смех Джима звучит каким-то далёким отзвуком на фоне колотящегося в груди сердца. Смерть — единственное, в чём люди постоянны, но когда сталкиваешься с ней лицом к лицу, почему-то этот факт вылетает из головы, а в записной книжке не находится записи «умереть сегодня в два часа дня». Встреча скоропостижно не назначалась. — Один смелый человек хотел, чтобы его помнили. Шерлок не выстрелит — Майкрофт знает. Он сам-то смог бы?.. — Я помню управляющего. Младший брат приставляет дуло пистолета к собственному горлу, и прагматичный мозг Майкрофта делает расчёт, что при выстреле экран частично окрасится кровью вместе с лицом Эвр. — Десять, девять... Идёт обратный отсчёт. Майкрофт рефлекторно дёргается к нему, но тут же останавливается, пряча волны паники под мертвенным спокойствием. Эвр паникует. Игра идёт не так, как она хотела. Это тяжело. — Пять, четыре... Дротик влетает в шею Шерлока со спины, Джон получает такой же секундой позже. Оба они оседают на пол, и в камере воцаряется тишина. Майкрофт чувствует оцепенение, когда ему нужно подойти к Шерлоку и проверить наличие его дыхания. Шаг. Ещё один. Он обессилено опускается на колени и подносит ладонь к его лицу. Дышит. Дыхание у него спокойное и ровное. Конечно, Эвр не может лишиться своей главной фигуры в партии, этого следовало ожидать. — Ты разобьёшь ему сердце так же, как разбил моё? Эвр смотрит с экрана бездонными глазами в самое нутро, копается там, будто в груде хлама и всё ищет, ищет, ищет ответы на терзающие её вопросы. — Я не хотел разбивать чьё-либо сердце, — говорит Майкрофт, буквально физически ощущая прикосновения её взгляда. Словно у этих глаз может быть способность осязать. — Что ты собираешься с ними делать? Эвр закрывает глаза и грустно улыбается. На изнанке её век транслируется план — Майкрофт знает, у него самого так бывает при разработке особенно сложных операций. Она покачивается из стороны в сторону и выглядит совершенно оторванной от реальности. — Ты любил, когда я пела, Майки? Ты оставил мои песни в памяти или удалил их? Ты помнишь слова и мелодии, которые шепчет восточный ветер? Богиня оставила старый дом, и доски ломаются под сапогами солдат, пришедшими за наживой. Но ветер жив, и он изорвет в клочья флаги непрошеных гостей. Майкрофта клонит в сон от её чарующего голоса, который эхом растекается по комнате. Он мотает головой из стороны в сторону, чтоб снять с себя странное наваждение, но оно лишь ослабевает, не исчезая целиком. Будто паутину, Эвр плетёт буквы, выстраивая их в слова, а после — в предложения и Майкрофт не может этому противостоять. Не может это контролировать, сколько бы ни пытался. — Скажи мне, Майки, ты был счастлив? Так, чтоб ещё секундочка — и смерть. Он не отвечает, но она расценивает это как отрицательный ответ. — Я тоже не чувствовала жизни, Майки, потому что ты отнял её у меня. Заменил бетонные города на стеклянный блок тюремной камеры, бирюзовое небо на отражение моей радужки в зеркале. Я не помнила солнца, Майки. Ты когда-нибудь жалел? Что-то ломается в её голосе, трещит, как лёд на едва начавшем крепчать морозе. Она снова закрывает глаза, покачивается из стороны в сторону, кусает дрожащие губы и чуть не плачет. Майкрофт подходит к экрану ближе, чем на метр, и буквально заставляет себя смотреть в её бледное лицо. Он чувствует необъяснимое онемение кончика языка, как во время отравления тяжелым металлом, и глухую боль в груди, которая, вполне возможно, вызвана недавним взрывом на Бэйкер-стрит. — Эвр... — он зовёт её по имени чуть ли не впервые за долгие годы. Не заключенная на тайном форте посреди океана, а Эвр. Единственная гласная в её имени растекается по губам, так там и остаётся. — Тебе будет трудно поверить, но мне не доставляло никакого удовольствия видеть тебя здесь. Совсем никакого. В её глазах вспыхивает удивление, совсем крошечное, как всполох, оно гаснет почти мгновенно. Эвр дёргает головой, и волосы на миг закрывают её лицо, что вызывает у Майкрофта острый приступ воспоминаний о рабочей поездке в Сербию, где отставной моряк избивал его брата. Вот мы и остались в одиночестве, друг мой. — Тогда почему ты смотрел? — Эвр говорит, словно отвешивает пощёчину. — Я считал, что так будет правильно, — отвечает Майкрофт без какого-либо снисхождения в голосе. — Что, если я его убью? — внезапно спрашивает она, взглядом указывая на распластанного на полу Шерлока. — Скажи, тебе будет больно? Майкрофт сжимает кулаки до того сильно, что кисти рук начинают ныть. — Если я приставлю дуло пистолета к его виску, ты захочешь занять его место, Майки? Он не отвечает, вообще не шевелится. Патовое положение — короля на мушке держит ферзь противника, удерживая в плену его собственного ферзя, который попросту обездвижен — ход невозможен, иначе откроется шах. Эвр понимает молчание брата, видит боль, запечатанную болезненной краснотой в глазах, но потом в ней вспыхивает злость, пожирающая всё здравое. — Если ты сейчас же не ответишь на мой вопрос, из юго-восточной стены вылетит дротик с интереснейшим препаратом и заставит Шерлока корчиться от боли в течение долгих часов. Я так люблю секретные химические разработки МИ-6. Они бесчеловечны. Майкрофт делает шаг назад, но тут же замирает. Ему придётся играть по её правилам, потому что он знает, на что способны секретные разработки МИ-6 и продажные сотрудники этой структуры. — Да. Он и сам не отдаёт отчета, что отвечает ей, реакция опережает окончание мозгового процесса с просчётом всех вариантов. На лице Эвр вспыхивает торжество, она осторожно прикрывает веки. — Скажи мне это, Майки, я хочу послушать плач твоего сердца. Эвр распахивает глаза, и зрачки её стиснуты до крошечных точек. — Я бы согласился... — тихо говорит Майкрофт, тщательно подбирая слова, цепляющиеся за пересохшее горло. — Не хочу, чтоб он умирал. — Почему ты не хочешь? — добивая, спрашивает Эвр, буквально вырезая это признание. — Мне не посчастливилось эмоционально привязаться. Она молчит пару секунд и Майкрофту кажется, что сейчас будет выполнена её угроза, но Эвр на то и ветер, чтоб быть непредсказуемой. Она смеётся. Она смеётся так искренне и так чисто, что у Майкрофта режет в груди. Его силы находятся уже где-то на исходе. — Бедненький, ты даже не можешь произнести слово «люблю». — Это делает из меня машину? — нервно улыбается Майкрофт. — Нет, это не делает из тебя моего брата. Она снова становится грустной, стоящей на крайней ступени депрессии, где дальше — только самоубийство. Её бледное лицо напоминает маску мима, который говорит без слов. — Почему ты поступил так со мной, Майки? Ты никогда меня не любил? Эвр закрывает глаза ладонями, а потом обнимает себя за плечи, и жест этот выглядит настолько естественным, что Майкрофт отбрасывает версию с игрушечными стенаниями. — Я так заботился, Эвр. Я лишь защищал. — Меня от мира? — Мир от тебя. Грусть трескается на её бледном лице и спадает маской. Майкрофта накрывает волной тяжёлых воспоминаний, ему приходится ухватиться о стену, чтобы не упасть. В глазах странно двоится. — Игра должна продолжаться с двумя, Майки. Джимми бы расстроился, узнай, что Шерлок не застрелил тебя. Он скатывается вниз по стене, бесполезно пытаясь удержаться. Голос Эвр становится более приглушённым. — Тебе будет больно, Майки, но ты не умрёшь. Прости, но мне доставит удовольствие видеть это. Первым оружием был газ — Майкрофт понимает это, вспоминая онемение кончика языка. Небольшое отверстие, появившееся в юго-восточной стене, недвусмысленно намекает о дальнейшем развитии событий. Дротик влетает в шею возле сонной артерии, заставляя первую волну боли задеть сознание. — Шерлок теперь в безопасности от липких ручонок химиков МИ-6. Ты счастлив, Майки? Прежде чем вырубиться от болевого шока, Майкрофт задумывается, почему Эвр ни разу не спросила, встал бы он под пулю из-за неё?***
Из бывшей тюремной камеры Эвр Майкрофта спасает наряд полиции. Грэг Лестрейд тут же тянется к карману пиджака, где, по всей видимости, лежит его телефон. — Не стоит, — предостерегающе шепчет смертельно-бледный Майкрофт, который даже в столь плачевном состоянии не теряет замашек главы британского правительства. Его корежило от боли несколько часов, которые растягивались днями. Специальная химическая формула, бьющая по центральной нервной системе. Если бы он увидел себя со стороны, то нисколько бы не удивился порывистому желанию Лестрейда поскорее выудить телефон и отправить сообщение, пожалуй, единственному человеку во всей Британии, которому действительно не плевать на него. — Ни слова Шерлоку, Вам ясно? — таким сломанным голосом только детей пугать, никак не угрожать детективам Скотленд-Ярда. — Пожалуйста. Грэг спустя пару секунд кивает. — С Шерлоком и Джоном всё в порядке, девушку перенаправят в изолированное место... Ради всего святого, давайте я вызову врача. Майкрофт садится на кровати с четвёртой попытки, и перед его глазами пляшут звёздочки. Скверный знак. Стены странно сжимаются, приближаются друг к другу. — Может, Вы ещё предложите мне одеяло из машины скорой помощи? Либо шутка оказывается не смешной, либо у Лестрейда просто ужасное настроение. Он наклоняется практически над самым ухом Холмса и безапелляционно говорит: — Или Вас осмотрит врач, или я звоню Шерлоку. Майкрофт выбирает первый вариант, прежде чем чувствует начало очередного носового кровотечения и теряет сознание.***
В палате слишком мало света в начале дня и слишком мало в конце. Майкрофт скучает по естественному освещению, пока небо бьётся в истерике гроз и ливней. Единственное развлечение — наблюдать за аквариумом с десятком перепуганных рыбок, мечущихся от стены к стене. За три дня у него появляется два посетителя — лечащий врач и Антея, которую Майкрофт ежедневно снабжает новыми инструкциями, чтобы всё держалось на плаву до его возвращения. Лечащий врач говорит, что в ближайшие недели об этом можно забыть. Шерлок появляется на четвёртый день — влетает в палату без стука, усаживается на стул и пронзает Майкрофта таким взглядом, что хочется отвернуться. — Скука замучила, дорогой брат? — осторожная улыбка остаётся без ответа. — Почему ты ничего мне не рассказал? — у них с Эвр общая черта — не только цвет глаз, но ещё и умение задавать самые тяжёлые в мире вопросы. — Мне не посчастливилось эмоционально привязаться. Шерлок кривится, будто от боли, но тут же берёт полный контроль над эмоциями. Складывает руки в привычно-раздумывающем жесте, успокаивается. — Британия не развалится, пока ты здесь плюёшь в потолок? — Твоими молитвами, дорогой братец. Они оба усмехаются, вспоминая неповторимый антураж своих отношений, выражающийся в безмерном сарказме. За ним легче прятать истинные слова. — Завёл себе друзей? — Шерлок ведёт головой в сторону «живого уголка», где рыбки бьются о толстое стекло и распахивают рты для глотка воздуха. — Просто аквариум леди Брэкнелл. Шерлок замечает всё, что Майкрофт не хотел и не захочет ему рассказать — скверные показатели приборов, излишнюю регулярность повторения капельниц, болезненный внешний вид. — Родители хотели приехать на пару дней, я соврал, что ты в командировке, — внезапно говорит он, прерывая молчание. — Спасибо, — едва слышно отвечает Майкрофт, его голос больше похож на шорох простыней. — Поправляйся, дорогой брат. Он готов уйти — практически открывает дверь, но вопрос, терзающий голову отсутствием ответа, заставляет Шерлока обернуться. Майкрофт болезненно дёргается на постели. — Ты бы смог выстрелить? Слова повисают в воздухе — плотные, осязаемые. — Если бы ты был на моём месте, ты бы меня застрелил? Майкрофт лишь сейчас понимает, насколько они с Шерлоком изменились за последнее время — раньше бы оба сдохли, но не позволили друг другу завести подобный разговор. — Ты любишь задавать вопросы, на которые я ранее давал ответ. Шерлок коротко кивает, подтверждая собственные догадки, и прекращает выпытывать правду. Она редко бывает чистой и никогда — простой. — Спокойной ночи, Майкрофт. За ним тихо закрывается дверь. Тишина прерывается только внезапно сбившимся дыханием пациента. Ответ не всегда в чётко сформулированном предложении — он в бесящей опеке, вызывающей раздражение, в каждой ампуле дури, раздавленной носком баснословно дорогого ботинка, в каждом «я был с тобой раньше и буду с тобой опять». Ответ на этот вопрос скрывается в предложенных сигаретах, в напечатанных и никогда не прочтённых сообщениях, в заткнувшемся лязге цепей одной из тюремных камер Сербии. «Я бы не выстрелил», — твердят бережно сложенные клочки списка. «Я бы не выстрелил», — уверяют отчаянные попытки вызвать в брате злость и облегчить его выбор. «Я бы не выстрелил», — звучит в просьбе помиловать голову, ведь мозг был обещан королевскому обществу. На следующий день небо успокаивается, и дождь остаётся лишь в круглых лужах. Майкрофт просит Антею привезти ему деловой костюм и выполнить ряд незамедлительных поручений. — У Вас сегодня была запланирована встреча с послом. — Не убирайте её из графика, чашка кофе мне не помешает. Он заканчивает разговор и присаживается на краешек кровати. Из-под занавесок ярко-жёлтыми лучами пробивается свет. Вода в аквариуме кажется совсем прозрачной, рыбки — фальшиво-золотистыми. Их чешуя блестит, плавники напоминают фигурно вырезанные лоскуты тончайшей ткани. Такие хрупкие, такие слабые, такие зависимые от воды. Майкрофт думает, что ему стоит купить аквариум.