Проблемы будущего

Юри часто задумывался о своем будущем. В смысле, как можно не задумываться над своим будущим? Особенно если ты двадцатипятилетний фигурист. Который уже дважды собирался бросить карьеру, и до сих пор не уверен, что продолжать – это действительно хорошая идея. И совершенно не застрахован от травм и форс-мажоров, пусть и ни разу еще такого не случалось. Казалось бы, зачем, если в жизни и без того все отлично и меняться не собирается. У него есть любящий муж, который души в нем не чает, пожилые, но здоровые и счастливые понимающие родители, плюс навещающая его время от времени старшая сестра; уютная и светлая квартирка в одном из спальных районов прекрасного Санкт-Петербурга, рискованная профессия, требующая тяжелого и упорного труда, но напрямую связанная с увлечением всей его жизни и приносящая отличный заработок; огромный кудрявый ласковый пудель и вредный ребенок, приходившийся ему тезкой. Не их ребенок. Ну и не то, чтобы совсем уже ребенок. Но все равно ставший уже почти родным… – … И не то, чтобы он думал об этом постоянно, но иногда, перед сном или за чашкой теплого чая, его одолевало беспокойство за свою жизнь. Сейчас-то да, сейчас все спокойно, но что он будет делать, когда наступит пора заканчивать карьеру? Сойдет со льда, уступив место молодым, талантливым фигуристам, повесит коньки на гвоздь, с месяц пробудет в тяжелой депрессии – а дальше? Сложит ручки на коленках и вниз головой повиснет на шее у Виктора? Возьмет тренировать какого-нибудь спортсмена? Вернется в Японию и активно начнет развивать семейный бизнес? Что? – Алло, Юри! … Не то, чтобы Юри думал об этом постоянно, но иногда такие хмурые мысли охватывали его ясную голову совершенно неожиданно. Они непременно портили настроение, и только за это стоило бы гнать их куда подальше, но он бы просто не был собой, если бы вечно не беспокоился по мелочам. Конечно, собственная судьба – не мелочь, но… – Прием-прием, Земля вызывает кацудон, как слышно, прием! Юри издал нечленораздельный звук и подпрыгнул на месте, когда его из-за спины резко схватили за плечи. Яркая зеленая силиконовая лопатка выпала из его дрогнувших рук, но он не подумал поймать ее – инстинктивно дернувшись, повернулся на все сто восемьдесят градусов, ошарашено уставившись на потревожившего его человека. Тот смотрел на него с нескрываемым морем раздражения и каплей беспокойства в блестящих и ярко-зеленых, как чертова упавшая лопаточка, глазах, нахмурив брови до складочки между ними, сморщив нос и искривив тонкие сухие губы, для пущего эффекта уперев руки в боки и выжидающе глухо стуча по кафельной плитке тапочком. – Ты уснул или да? Я для кого тут распрягаюсь? – в привычной для себя манере прошипел Юрий, надув щеки. Господи, да кого Юри обманывал, даже в свои семнадцать Плисецкий оставался самым что ни на есть ребенком. – Прости, пожалуйста, я немного задумался. Так о чем ты там говорил? – как можно мягче сказал Юри и тяжело вздохнул. Русский посмотрел на него с подозрением, но больше мучить столь длительным зрительным контактом не стал и сделал шаг назад, присаживаясь на колени и поднимая упавшую кухонную принадлежность. – Серьезно, я просто в панике. Этих гребаных ВУЗов – что грибов после дождя, пойди, выбери один-единственный. И кто бы посоветовал что путное – так нет, Яков говорит один, Лилия – другой, в итоге словесная баталия на два часа, битые тарелки и ноль результата, повторный запрос – все по новой, черт бы их подрал, а мне что делать?! – эмоционально размахивая руками, тараторит Плисецкий. Помутненный взгляд Юри медленно начал разъясняться. Ну да, это Юри с Виктором стабильно продолжали полосовать лед, а время-то на месте не стояло – в этом году Юрию-то семнадцать, в этом году Юрий оканчивает школу, сдает экзамены и планирует заочно поступать учиться в какую-нибудь местную академию или университет. Капризный ребенок, качает головой Юри, капризный, но славный. После переезда Виктора и Юри в Петербург Плисецкий часто их навещал. Поначалу – только потому, что Яков с Лилией ругались друг с другом или с ним, а ему не хотелось выслушивать эти длинные тирады, чуть позже – потому что у них есть каток около дома, вкусная еда и слюнявый Маккачин, а сейчас – просто потому что. У Плисецкого уже была своя комната – по коридору прямо последняя дверь налево – и полный набор дубликатов всех нужных ключей. Это казалось действительно странным Юри: мальчишка ранее терпеть их не мог и при каждой случайной встрече выпускал коготки, а тут спокойно жевал сгоревший Витин омлет (вершина кулинарного таланта Никифорова) и играл с ним в приставку по вечерам, вау, помогал по дому, таскал их за компанию в кинотеатр и иногда снисходил до того, что спрашивал советы. Последнее, конечно, было вопиющей редкостью, но японцу льстило – это был своеобразный жест глубочайшего доверия, на которое только мог быть способен вечно ко всему подозрительный Юрочка. Юри морщится, нежно хватает юношу за руку, вытянув из пальцев лопатку, благодарно кивает. Одним ловким движением закидывает ее в заполненную водой раковину, открывает шкафчик и достает другую – тоже пеструю, но голубенькую. – Вряд ли я тебе могу чем-то помочь в этом деле, – пожимает плечами он, переворачивая начавший подгорать биток. Юра становится рядом, облокотившись на тумбу, театрально закатывает глаза и цокает языком, – ну, ты должен выбирать сам. Какой тебе больше нравится? – Они все, ну бля, ну одинаковые! Как я, мать вашу, должен выбрать один? – громко верещит он, снова активно жестикулируя. Юри усмехается, краем глаза поглядывая на тезку. – Ты точно уверен, что хочешь поступать? Будет тяжело совмещать учебу и фигурное катание, а у тебя и так график нагруженный, справишься ли? – спрашивает японец, и взгляд его становится взволнованным. – Это ничего, прорвемся, и не через такое проходили, – пофигистично отмахивается Юрка, и мне бы его самоуверенность, думается Юри. – Так-то, покручу я флипы на льду лет пятнадцать, а дальше? Я не хочу быть тренером, вон, Яков поседел к третьему десятку, а Никифоров твой – и того раньше. – Ты только при Викторе так не шути, – хихикает Юри. – Ну, пожалуй, соглашусь, не твое это. На самом деле он согласен не потому, что тренировать кого-то – действительно тяжелый труд, который требует преданности своему делу, веры в своего фигуриста, прочных связей в мире спорта, твердого характера, умения найти выход из любой ситуации и далее по списку. Просто фигуристы под началом Юрия поседеют куда быстрее него самого. Юри озаряет неожиданно резко, что светом с окон в прекрасное воскресное утро. Он замирает, задумчиво чешет нос и задумывается. В себя его приводят громкие маты Плисецкого – он вырывает из рук тезки лопатку и, от стараний высунув язык, кое-как пытается перевернуть мясо на сковороде. Юноша тяжело вздыхает, бедром ловко отталкивает Плисецкого от плиты и выключает конфорку. – А у тебя есть, ну… какие-нибудь предположения? На кого ты хочешь поступать? – разводит руками он, хмуря брови. В голове ни одной приличной мысли о том, как можно это все точнее сформулировать. Юрий наклоняет голову вбок и скрещивает руки на груди, прикусывает губу. Думает. – У меня есть брошюрки с описанием всех специальностей ВУЗов в рюкзаке, – безобидным привычным жестом толкнув Юри в плечо, мальчик мигом убегает в коридор. Японец накладывает в тарелки еще горячий рис, слышит приглушенное копошение, и через пару минут довольный собою Плисецкий высыпает на стойку перед ним с килограмм пестренькой макулатуры. Юри выдергивает первую попавшуюся и раскрывает ее, Юра садится рядышком и зачитывает вслух то, что его интересует. Юноша внимательно слушает, но глазами ищет то, что интересует его.

***

Виктор инициативу мужа открыто не поддерживает. Ну, Юри должен был быть готов к этому. – Солнышко, ты вправе поступать так, как считаешь нужным, и я тебя в любом случае поддержу, – выражение его лица говорит об обратном, и «солнышко» дуется, демонстративно отворачивается и громко сопит носом. Никифоров-Кацуки тяжело вздыхает и запускает пятерню в волосы, растрепывая прическу. – Разве тебе не хватило учебы в Детройте? – Не хватило, – бурчит юноша. Виктор хлопает ладонью по коленам – Юри изящно закидывает на них свои ножки и присаживается, обвивает шею любимого руками и по-детски болтает ступнями в воздухе. – Я хочу обучиться чему-то кроме фигурного катания. – Предатель, – наиграно фыркает тот, улыбаясь, и получает несильный тычок локтем в бок. – И на чью сторону ты собираешься переметнуться по окончании карьеры? Юри достает из заднего кармана брошюру и тычет пальцем на нужную строчку. Виктор выглядит не то что удивленным, но явно озадаченным. – Мы вместе с Юрой решили поступать туда, – как можно увереннее выдает юноша, отводя взгляд, и на нервах еще сильнее болтает ногами. – Он об этом в курсе? – спрашивает мужчина, разглаживая помятую глянцевую бумагу. – Его это ни капельки не удивило, – заверяет Юри. Вообще ни разу, он просто подавился рисом и полчаса не мог прокашляться, но это же не считается, да? Его муж замолкает, разглядывая брошюру. Щурится, размышляя над всем сказанным и услышанным, качает головой, бегая взглядом по комнате, негромко хмыкает. Юри пальцами расчесывает его всегда идеальную челку, совершенно случайно задевает кончик носа, вызывая у донельзя серьезного Виктора легкую улыбку, видит, как лед голубых глаз постепенно тает, и аккуратненько проходится пальчиками по вискам. – Ты точно и бесповоротно уверен в том, что хочешь этого? Почему бы тебе не попробовать себя в качестве тренера? – говорит мужчина, отпивая уже остывший кофе. Юри знает, по интонации голоса догадывается, что победа за ним и не может сдержать радости. Он принимает более удобную для него позу, немного повернувшись и облокотившись на грудь Виктора. – Я подумал и решил, что тренерство – не моя стихия, – покачал головой Юри. – У меня нет нужных для этого качеств, а еще я не хочу постоянно находиться в разъездах вдали от тебя, – Виктор не изменился в лице, но заметно напрягся – видимо, об этом он не думал. – Я точно решил, чего желаю. Это будет сложно, но я уверен в своих силах, – юноша откидывает голову назад, сжимая кулаки. Виктор кладет подбородок ему на плечо и, прикрыв глаза, ухмыляется. – Полагаю, я должен сделать все, чтобы у тебя получилось, – он мягко прикусывает тонкую светлую кожу на шее и получает несильный удар по макушке. Хихикает, целует в щеку и губами обхватывает твердую мочку маленького ушка. Юри чувствует, как чужие холодные длинные пальцы залезают ему под футболку и нетерпеливо гладят живот. – Как мой тренер? – его всего перетряхивает, а вдоль позвоночника пробегает просто табун мурашек. Внизу живота начинает сладко тянуть, и японец тяжело сглатывает. – Как твой муж, – Юри негромко вскрикивает, когда Виктор неожиданно сильно кусает его за мочку. Он неуверенно обхватывает чужие руки и помогает снять футболку. Можно ли назвать двух человек, один из которых муж, а второй – сын, отличной группой поддержки?

***

– Эй, тебе тут Юрка какие-то тетради передал, куда их деть, что с ними делать? – в комнату входит только вернувшийся с тренировки Виктор. Он склоняется над мужем, целует его в колючую щеку. От мужчины приятно веет мускатным одеколоном и уличным морозом, и Юри прячет улыбку, зарываясь лицом в подушку. Еще как можно, и довольно внушительной. Кто бы месяц носился будто с шилом в заднице, помогая собрать нужные документы, водил на дни открытых дверей, знакомил с преподавателями? Кто бы помог подготовиться к вступительным экзаменам? Кто бы еще будил его после выматывающих тренировок, пронзительно визжа о том, что через полчаса вечерние лекции, и они уже должны были быть как минимум на полпути к университету? Кто бы вставал на час раньше обычного, готовил бы завтрак и варил кофе, одевал совсем еще не проснувшегося его, всю ночь просидевшего за изучением новой темы, и вез на каток, давал поспать на заднем сидении всю дорогу, а потом еще и часик - в куртках на скамейке, пока откатывал свои программы? Кто помогал бы разобрать совершенно нечитабельный почерк, переводить непонятные русские слова и переписывать километровые конспекты? Кто был бы партнером в парных танцах во время домашних тренировок и удерживал Маккачина, которому так и хотелось побегать между ног второго хозяина? – Положи на полку к остальным, – сонно лопочет он и вяло машет рукой, едва не задевая Виктора. Тот качает головой, тяжело вздыхает, говорит что-то о вопиющей некомпетентности Юри, но в голосе его ни капли упрека, лишь легкая насмешка, и юноша не может воспринять это слишком серьезно. – Когда у тебя сессия? – спрашивает мужчина, разглядывая стопку толстущих тетрадей и блокнотов разных размеров, потрепанные книги с непонятными сложными названиями на корешках – под это все пришлось выделить отдельных две полки. Юри оказался довольно прилежным учеником и к делу подошел со всем присущим ему энтузиазмом, завидной серьезностью и врожденной японской ответственностью. Иногда, конечно, у него случались небольшие приступы лени, вот и сейчас, но это было сущим пустяком по сравнению с тем, как он ночами пересматривал присланный видеоматериал, целыми днями повторял заученное с такой дотошностью, что половину уже выучил Виктор, а Маккачин, кажется, порой повторяет какие-то па. – Через две недели. Разве Юрий тебе не говорил? – зевая, бормочет Юри и надеется, что подушка не сильно заглушает его голос. – Сказал. Я просто хотел убедиться, что ты в курсе, – кивает Виктор, присаживаясь на край кровати, и проходится рукою по отросшим черным прядям юноши. Юри был уверен, и уверял в этом Виктора, что ему не составит большого труда уделять должное внимание и учебе, и тренировкам, и так и было, но только поначалу. Пришлось слегка сократить тренировки, дабы у Юри появилось хоть немного времени, которое он мог бы посвятить себе и любимому. Виктор не видел в этом проблем: к тому времени, как Юри поступил, они успели разучить все элементы программ и довести их едва ли не до совершенства, а дальше лишь несколько раз в неделю прогоняли их вплоть до самого Гран-При. Все возникающие трудности помогал уладить Яков, на голову которого тоже свалилось подобное счастье в виде бедного студента, а нагонять упущенный материал на пару с Юркой младшему Никифорову-Кацуки было куда проще, к тому же еще и время от времени с этим им помогала Лилия. – Ты получил весь нужный материал по курсу? – спрашивает Виктор уже позже, когда они перемещаются на кухню пить чай-кофе с еще теплыми принесенными ним булочками. Юри истошно зевает, прикрывая рот рукой, трет заслезившийся глаз и утвердительно кивает. – Многое осталось доучить? – Вот то, что ты принес от Юрки, и все, – у Виктора округляются глаза и отвисает челюсть, и Юри поспешно добавляет: – часть того материала у меня была, там совсем немного! Мужчина облегченно вздыхает, подойдя к столу, ставит на него две крупные чашки, из которых идет горячий пар, и присаживается на низкий диванчик. Юри, обхватив свою руками, отогревая замерзшие пальцы, подвигается ближе к мужу, так, что их бедра плотно соприкасаются, кладет свою голову ему на плечо и громко отхлебывает горячий напиток. Виктор, изогнув бровь, вопросительно смотрит на него. На его губах появляется наглая улыбка, и Юри чувствует, как чужая рука обвивает его талию, а пальцы хватают за округлое бедро, и едва не разливает горячущий чай на это самое бедро. Мужчина лишь сдавлено хихикает. – Я завтра утром к Лилии, – Виктор вновь смотрит на мужа вопросительно, но в этот раз по другой причине. – Нам на экзамене надо будет оттанцевать небольшой отрывок, я хочу показать ей, чтобы оценила. – Хм-м, это тот, что ты выписывал тут по гостиной? – поставив кружку на стол, чешет затылок Виктор. Юри смущенно кивает, и мужчина, улыбнувшись, кивает. – Мне кажется, очень даже отлично. По его инициативе в квартире сделали небольшую перестановку – в Японии Юри имел возможность едва ли не круглосуточно отбивать паркет в студии Минако, однако сейчас у него лишь в свободное от учебы и тренировок время получалось потанцевать в классе Барановской, которой, откровенно говоря, мальчик и его любовь к танцам пришлись по душе. Чтобы у Юри была возможность больше практиковаться, не покидая дома, они передвинули диван и кресла поудобнее и перепланировали часть кухни, Виктор даже повесил массивное зеркало на стену – теперь посреди гостиной был довольно просторный свободный участок, на котором юноша мог свободно танцевать. Иногда по вечерам старший супруг разворачивал кресло, устраивался в нем, а Юри демонстрировал свои достижения – он и до этого отлично танцевал, используя все, что дала ему Минако, но опыт, полученный во время катания, разнообразие изучаемых в университете стилей и возможность составлять программу самому сделали каждый его танец ярким и действительно захватывающим. – Скажи, почему именно хореография? – спрашивает Виктор то, что мучило его уже довольно давно – с того самого времени, как Юри заявился к нему, бессовестно уселся на колени и протянул брошюрку из университета. – Я понял, что ты не хотел бы стать тренером. Но можно же было поступить на кого угодно! На юриста, экономиста, айтишника, повара, полицейского, учителя, тебе бы подошло быть учителем, на врача, стюарда, и так далее! Я не осуждаю или что-то в таком роде, просто никак не могу понять: почему именно хореограф? Юри заглядывает в любимые голубые глаза, наполненные до краев неуемным интересом и замешательством. – Потому что туда пошел Юрио?.. – вяло предполагает Виктор. Юри, рассмеявшись, качает головой. – Потому что хочу быть рядом с тобой. Я говорил, – мужчина вновь ничего не понимает. Младший Никифоров-Кацуки щелкает его по носу и мягко целует. – Сейчас ты мой тренер и одновременно фигурист, но скоро мы уйдем из катания, и ты возьмешься готовить другого фигуриста. Это постоянное пропадание на катке, соревнования, постоянные перелеты, и, выбери я профессию, требующую постоянно сидеть на месте, мы вообще бы с тобой не виделись. Виктор нахмуривается – между его сведенных бровей появляется складочка, губы некрасиво искривляются, плотно сжимаются в ниточку, а прозрачная радужка глаз слегка темнеет. Юри мягко гладит его ладонью по голове, пальчиками проходится по всей длине челки и аккуратно заправляет ее кончик за ухо. Мужчина, пользуясь недолгой паузой, собирается что-то сказать, но Юри рукой мягко касается его губ, призывая молчать. – Я буду помогать им с хореографией и растяжкой, а ты – с техникой и катанием. Смогу ставить программу твоим фигуристам и помогать им с разминками, а ты – гонять до седьмого пота, пока не выполнят все идеально. Я буду смотреть, достаточно ли плавны движения рук и ровна ли осанка, а ты – достаточно ли высокие прыжки и выразительны дорожки, – прошептал юноша, улыбнувшись. – Мы будем шикарным тандемом… как Яков и Лилия? – голос Виктора будто плавится, а сам он действует – его глаза еще больше темнеют, зрачки расширяются, а на губах появляется игривая улыбка, когда он забирает из рук Юри кружку и ставит ее на стол. Он приподнимается с дивана, рукой подхватывает ноги мужа, закидывает их на диван – Юри откидывается на локтях и наклоняет голову вбок, пока мужчина снимает мешающий халат, садится сверху и нависает над ним. – Лучше, – юноша обвивает его шею руками, выгибается – футболку задирают руки Виктора, Юри животом прижимается к чужому и утыкается носом в широкое плечо, хихикая. – Только им об этом не говори. У младшего Никифорова-Кацуки оставалось еще пять лет до следующего вопроса к самому себе о том, что он будет делать с их будущим.