Кап-кап

      Кап-кап.              В подвале пахнет сыростью, кровью и подгнившим мясом. Он пропитан страхом, отчаянием и предсмертными криками. Воздух такой плотный, что его не разрезать без ножа, а вдохнуть и вовсе невозможно. Он забивается в ноздри и горло, да так и остаётся там сухим комом, дерущим глотку.              Какая-то труба течёт, и тяжёлые звуки падающих на пол капель заставляют вздрагивать каждый раз.              Кап-кап.              Юнбум открывает и закрывает рот, проводит языком по сухим губам, но не чувствует облегчения. Все его внутренности будто разорваны, а он сам безжалостно выпотрошен и брошен тут сдыхать.              Под потолком тускло светит лампочка, и даже от её света больно режет воспалённые глаза. Кожа вокруг них покрасневшая и раздражённая от частых слёз, но Юнбум не помнит, когда в последний раз плакал. Может быть, постоянно? Он тяжело сглатывает и сворачивается в комок, жмурится изо всех сил и почти закрывает уши дрожащими руками, потому что капающая вода обжигает слух.              Кап-кап.              Юнбум думает, что сходит с ума. В его голове образы слишком реальные, мечты слишком явственные и до невозможности больные. Он отдаёт себе в этом отчёт, кивает своим же мыслям и продолжает жмуриться, утопая в собственном воображении. Он захлёбывается в нём, не может выплыть иной раз и готов пойти ко дну, потому что сил бороться не осталось. Фантомная соломинка, держащая его на плаву, всего лишь цепь, позволяющая жить столько, сколько потребуется Сану.              Сану.              Юнбум выстанывает его имя, сжимает ладони в кулаки и крепко прижимает их к груди. Он абсолютно точно больной, сумасшедший, чем не ровня Сану? Ведь до сих пор сердце испуганной птицей трепещет в груди, стоит Сану появиться в подвале, присесть рядом и окинуть его оценивающим взглядом.              Кап-кап.              Юнбум учится определять время по каплям. На три тысячи восемьдесят третьей Сану всегда спускается к нему. Он тоже пахнет кровью (не своей) и страхом (конечно, чужим). Юнбум невольно тянется к нему, подставляется под руку, которая почти нежно гладит его по голове.              — Я приведу тебе друга, — обещает Сану. Он хрипло смеётся, а у Юнбума внизу живота ворочается скользкая змея, обжигая оставшиеся внутренности ядом.              Кап-кап.              Больной ублюдок.              Извращенец.              Это не про Сану. Это про Юнбума. Потому что даже сейчас он не прекращает любить. Боится до спазмов в горле и трясущихся пальцев, но любит.              Хочет.              Нестерпимо хочет прижаться, уткнуться носом в изгиб шеи, провести языком по бледной коже и сжать её зубами. Подняться выше и впиться в жёсткие губы, кусая их и требуя ответа.              Он ведь заслужил.              Заслужил, так?              Юнбум просовывает руку под резинку трусов и сжимает собственный член. В подвале всё так же пахнет кровью, разлагающимся мясом и страхом. А ещё вожделением и похотью. Юнбум закрывает глаза, глубоко вдыхает и представляет вместо своей руки ладонь Сану. Она гладит его член, обводит большим пальцем влажную головку и трёт сильнее, почти до боли. Юнбум вскидывает бёдра, плотно закрывает глаза с подрагивающими мокрыми ресницами и не может остановиться.              Возбуждение пронизывает его полностью, заставляет гнуться позвоночник, а нервные окончания плавиться. Юнбум обхватывает второй рукой яйца и оттягивает их. Раскидывает в стороны изломанные тонкие ноги и долбится в собственный кулак, прокусывая губы.              В нескольких метрах от него лежит мужчина с пустым взглядом и окровавленной шеей. Его органы вываливаются из живота, распространяя отвратительный запах дерьма. Юнбум думает, что именно так должен пахнуть Сану. Он крепче стискивает ладонь, почти до боли сжимая член, и дышит, дышит, дышит. Если не открывать глаз, то можно представить Сану рядом, смотрящего на него с интересом или равнодушием, может, омерзением, но смотрящего. Это важнее.              Сперма пачкает живот, расплываясь по коже белёсыми каплями. Юнбум даже не стирает её, просто размазывает и смотрит на мужчину с равнодушным сочувствием. Возможно, он скоро разделит его участь. Возможно, Сану надоест, и он введёт острое лезвие в его живот, разрежет плоть, наслаждаясь криками и мольбами. Юнбум знает — он будет умолять.              Он не хочет умирать.              После смерти Сану не будет рядом. Он выбросит его по частям на помойку. Он забудет о нём, как забыл о других. Юнбум не может этого допустить. Он ведь столько ждал, чтобы оказаться рядом.              Пусть так, пусть прикованный и истерзанный. Дрожащий от страха и подступающей рвоты, но рядом.              Кап-кап.              Юнбум ненавидит себя за слабость. Он противен сам себе. И сжимается под ладонью Сану, опустившуюся на его голову. Он беззвучно плачет, глядя в грязный пол, и на свои костлявые коленки с бордовыми синяками. Он сжимает рукоять ножа сильнее и смотрит на очередного «друга», которого привёл Сану.              Сану обещает, что всё будет хорошо.              Юнбум — больной извращенец. Не Сану. Он.              Потому что верит.              На лицо брызгает горячая кровь, руки обжигает, а нож падает со звоном на пол. Юнбум опускается рядом с ним и сжимает до боли виски, не в силах отвести взгляда от нутра своей жертвы. Кровь пачкает ступни и бинты на лодыжках, Сану обнимает его сзади, успокаивает и шепчет, что страшно только в первый раз. Позже он научит получать от этого удовольствие.              Юнбум уже не плачет. Слёзы высыхают на разъеденных солью щеках, застывая грязными разводами между следами подсохшей крови.              Внутри обрывается последняя ниточка, связывающая его с прошлым.              Пути назад нет.              Кап-кап.