Шанс

Когда этот мелкий заморыш появился в его доме, Сану, ей богу, думал, что в первый же день выпотрошит костлявое тело вслед за полуголой девицей в его подвале. Все еще хранящей остатки теплоты девицей, чье тело так равномерно покрывалось бледностью. Хуевого сталкера убивать не пришлось: был бледнее поганки, когда бормотал что-то противное и неуверенное. Слушал ли его Сану? Нахуй надо — бил во всю силу наглого мудозвона. Окрашивал его кожу в алые оттенки, которые на следующий день обещали засиять синевой. Остановился нескоро, зато резко и ошарашенно. Дрыщ вякнул что-то о любви великой, пытался, наверное, разжалобить Сану, что не особо подействовало. Он вообще не умел жалеть людей. Животных – да, но не блядских уебищ, таких же, как и он сам. Бить, правда, прекратил. Не из-за слезливо-сопливого ебала — просто наскучило. Слова его жертвы звучали слишком заученно, как и десятков других до него. Прекратить просил, помиловать. На секунду Сану даже противно от такого стало, он ведь подумал, что заморыш не такой, как все, поинтереснее будет. Догадки оказались глупой выдумкой: пришлось оставить истерзанное уебище на потом. Отказывать себе в столкновении наглого нытика с лестницы он, конечно же, не стал. Улыбнулся напоследок, пообещал продолжения, интересного и веселого. Не вспомнить только: обещал вслух или, как часто бывает, пробубнил это про себя. *** Когда уебище даже после всего веселья несмело тянуло к нему костляво-уродливые руки, Сану ошалел. Был отчетливо виден чужой страх, почти нескрываемый, но вместе с тем призрачная надежда в глазах жертвы не умолкала ни на секунду. Сану правда пытался убедить себя, что ему просто показалось. С каждым днем уебище доказывало обратное: нихуя не показалось. Этот мудень действительно по самые яйца был влюблен, вместе с тем до дрожи в переломанных костях ссал умирать. И тогда Сану осознал, что пока не хочет его убивать. Нытик был намного интересней, чем могло показаться на первый взгляд, хоть и продолжал бесить своими глупыми, ни к чему не приводящими соплями. Негатив от его присутствия перекрывала собачья покорность: он так и норовил во всем угодить Сану, точно хотел услышать в ответ: «Умничка. Молодец». Порою Сану даже баловал упыря такими словами. Мол, заслужил, получи и не обляпайся. Обляпаешься — получишь по хребту нехило, после чего приберешь за собой. Бум, как Сану позже узнал его имя, правда старался не обляпаться, а за каждую даже мнимую оплошность вжимал голову в плечи и старался сравняться с полом, стать невидимым. А когда поцарапался, идиота кусок, побелел на глазах, хотя и казалось: куда дальше? Сану это только забавляло. Как сейчас помнит, что подошел к мелкому, улыбнулся мило так, как умеет, и руку почти нежно обхватил. Чужое удивление в широких глаза и влажных, чуть приоткрытых губах читалось легче — заставляло еще больше Сану радоваться, что тогда, в первый день, не порешал дрыща. Просто потому, что с ним не было скучно. Тогда чужая конечность в плену его пальцев дрожала, точно Бум не знал: отдаться мягким поглаживаниям или вырвать руку в страхе, что Сану опять оставит на ней порез или синяк. А Сану, точно потерявший и до того малые остатки разума, впервые видел симпатичным это худое, с темными кругами под глазами лицо. Для него оно внезапно приобрело новые очертания. Тогда он почти поверил в любовь Юнбума. *** Когда мелкая сука убежала, Сану думал, что сошел с ума. Наивно думая, что просчитал каждый шаг Бума, он не ожидал такой откровенной подставы, от которой сердце ухало, бешенным ротвейлером грозясь вырваться наружу и загрызть любого на его пути. Сану, будь такое возможно, даже не пытался бы его удержать. Хотелось найти. Найти и растерзать за такое предательство, неожиданное и колючее. Он в самом деле считал, что по-своему, но с заботой относится к мудаку, которому хватило воли поступить так. Браво, доказал мудень, что яйца у него все же есть, но Сану пообещал себе, что непременно их отрежет, когда найдет Бума. А что он его найдет в маленьком городке со своими связями сомнений не было. И все равно горло пекло. От ебанной обиды, детской, почти неконтролируемой. Оно ныло, порывалось хрипеть — Сану еле сдерживался. Не хотел показаться нытиком или, того хуже, привязавшимся идиотом. Последнего он боялся больше всего. Боялся, потому что понимал: еще немного и это бы оказалось правдой. Чередуя жестокий кнут и сомнительный пряник он в самом деле наслаждался временем, когда заморыш был рядом. И даже не представлял, что будет испытывать, когда тот пропадет или умрет. Теперь он в полной мере ощущал то самое, противное и скребущее не только на душе, но и на коже. Чесались кулаки, болела голова, а в висках судорожно пульсировала злость и желание убивать. Лучше бы прикончил сразу влюбленного идиота, который показал наяву: его любовь кошки сбитой не стоит. Сбежал при удавшейся возможности, оставив Сану, всегда блядски спокойного и уверенного Сану, терзать себя в собственном доме. Впервые он издевался над собой, а не над кем-то посторонним. Не имеет значения даже, что мучения моральные, а не физические. *** Когда в его дверь скромно постучали два раза, единственной мыслью в голове Сану было: «Какой ублюдок осмелился?». Когда он увидел черную макушку на своем пороге, обомлел, не поверил. Все казалось ебанным кошмаром, будто вот-вот нагрянут копы, повяжут его: ведь Бум мог все рассказать. Много раз Сану представлял, что случится, когда он найдет тварь. Представлял, как сначала сожмет руками тонкое горло, приподнимет тощее, но тяжелое тело над землей, заставляя Юнбума судорожно хрипеть, а его глаза – слезиться. Представлял, как ухватит его за черные космы и с силой впечатает лицом в стену. Чтобы до крови, чтобы до хруста костей. Представлял, как будет медленно убивать, наслаждаясь каждым моментом чужих страданий. Но все это было при одном условии: если он его найдет. Сану не нашел Бума. Тот явился сам. Непонятно зачем, но он, живой и невредимый, стоял на его пороге, не решаясь поднять огромных оленьих глаз, которые Сану так много раз хотел выдавить. Теперь он не знал, чего хочет. Обнять? Да обойдется уебище, что бросило его. Ударить? Ведь сам пришел, вернулся, может, и правда любит. Сану судорожно сглотнул и протянул почти не дрожащую, благодаря огромным усилиям, руку к чужому лицу. В ответ на это Юнбум весь сжался, тряхнул темной башкой и шумно выдохнул. Бить Сану его не стал, вздернул за острый подбородок и спросил уверенно, пока не впуская мелкого в дом, не давая ему шанса вновь вторгнуться в свою жизнь: — Ты же понимаешь, что просто пощечиной не отделаешься за свою выходку? На него посмотрели боязливые глаза, но, противореча им же, улыбка Бума была широкой, радостной. Ответ не заставил себя ждать: — Да. Теперь улыбался и Сану. Давая уебищу пройти за порог, он пытался понять: ну и кто из них теперь больной на всю голову ублюдок? Наверное, оба.