Спасение утопающих

Я рисую темные полосы моря, стоя на пирсе и глядя вниз издалека. Я рисую иллюстрации для маггловской книжки о доблести и отваге. Я рисую твои распущенные волосы простым маггловским карандашом, и так никто не узнает, какого они цвета. Облака, плывущие где-то так высоко, так, что мы даже перестали замечать их. Женщину, купающую сына в ледяной воде, — все это я вижу, стоя так высоко над водой. Рисую свою левую кисть, и у меня вполне неплохо это получается. Вполне неплохо для того, кто никак не может понять эту реальность. Понять, что я единственный из всех, кто так и не смирился со своим положением. Все это я рисую этим карандашом, переодически стирая ластиком. Ластиком. Я так привык к маггловским словам, что порой они кажутся мне родными и знакомыми. Черт бы тебя побрал, Драко Малфой. Все это я рисую карандашом, задевая набросок рукой, после чего ладонь опять становится грязной. Я рисую это в своём сознании, ведь иначе у меня бы не получилось передать эти краски, эти естественные — и ошеломляющие своей красочностью — фильтры воздуха. И сейчас я стою здесь, потому что когда-то здесь стояла ты, рядом со мной, так близко ко мне. Я чувствую холодок, который постепенно и настойчиво проходит сквозь одежду, просачивается в кожу. Я все ещё чувствую твой запах, стоя здесь с закрытыми глазами и понимаю, что я покачиваюсь на ветру, будто меня может унести ветер. И я бы упал в воду, в этот мрак, а вода такая чёрная. Я начинаю думать о том, что ты бы могла позволить мне это. Позволить ветру унести меня вниз, чтобы моё тело стало таким же ледяным, как вода. Нет. А может быть, ты бы взяла меня за руку своими холодными, цепкими пальцами и сжала ее, и я бы почувствовал, как разряд энергии зигзагом без направления прошёлся внутри. Ведь ты вселяла в меня... Что? — Этот октябрь. Я вновь должен шататься по пустым улицам, ведь я не могу находиться в квартире. Больше нет никого. Это странно — называть квартирой просто лысое пространство. Я сильнее запахиваю чёрное пальто, которое просто пропитано Мэнором. Я не хочу думать о нем. Ведь за этой мыслью сразу приходят мысли о них. Родители. Нет, я не могу. Я фокусируюсь на своих ботинках. Я слушаю, как иду по дороге, как где-то недалеко от меня идёт девушка, я слышу. Я слышу волны. Волны, которые хлещут в моей голове, которые заполнили мой разум и их опасность поглощает меня, я боюсь. Я иду по улице, отовсюду на меня глазеют вывески. Обманчивый домашний вид, открывающийся в восемь по расписанию, вкусный запах выпечки, который размораживает холодный воздух. Холодный октябрь — он так похож на меня изнутри. Скучные здания, скучная жизнь. У меня никого нет. Блейз. Где ты, когда так нужен сейчас? Где твоё умение взбодрить всех и поднять настроение? Оно мне так необходимо. Мне необходимо встряхнуться и проснуться наконец. Через пять лет. Я стучу костяшками пальцев в темно-коричневую дверь, немного царапанную. Жду несколько минут, потом ещё стучу. Нет, она точно дома, ведь ей некуда идти, тем более в такой час. Я слышу её неровные шаги, лениво приближающиеся, и она медленно открывает дверь. Секунду она смотрит на меня, её взгляд не выражает ничего, а потом она просто идёт в обратную сторону. — Не ждала, – бесцветным тоном заявляет она. — Особенно тебя. — Привет, Пэнси, – здороваюсь я и совершенно не обращаю внимание на то, что она в чёрном кружевном лифчике и в телесных колготках, через которые просвечивают такие же черные трусы. Она уходит в гостиную, я снимаю ботинки и оставляю пальто в прихожей, после чего иду за ней следом. Когда я сажусь на диван напротив, она, устраиваясь в кресле поудобнее, делает вид, что я зря пришёл. — Ты зря пришёл, – говорит она, вынимая чупа-чупс изо рта. Однажды я пробовал эту странную конфету, но мне совершенно не понравилось. — Но раз уж пришёл, говори, что нужно и уходи, – она вновь засовывает его в рот. — Или ничего не говори, – я пытаюсь разобрать слова. — Просто уходи. На столе стоит стакан с водой, уже почти выпитый, под столом – белое вино. Очень интересное трио: вода, чупа-чупс и вино. Она всегда пила только белое, красное ненавидела. Её вид меня, и уж тем более её, ничуть не смущал, она всегда была такой, этим мне и нравилась. Никогда не скрывала свои эмоции. Сразу все понятно. Её темные волосы, ещё темнее, чем прежде, были совсем неопрятными и спутанными. Бретелька с одной стороны упала с плеча, ещё, когда я шёл за ней, видел, лифчик застегнут криво, помады на губах нет. Я поднял бутылку белого с ковра. — Не угостишь? – спросил я, мой голос показался мне самому странно бодрым. — Нет, – сказала она твёрдо, я заметил, её взгляд уже минуту как остановился на моем подбородке. Я бы не поверил, и никто бы не поверил, если бы пять лет назад узнал бы, что она будет выглядеть так. Разбитой и настолько измученной. Если бы я поставил её сейчас на ноги, она бы просто обмякла. Её взгляд встретился с моим, потом она уставилась в пол. “Ушел за пол часа до меня?” – вертелось у меня на языке. ”А вчера другой? Конечно. Это так ты стараешься не думать о Блейзе?” Я идиот. Тупой идиот, у которого чуть не вырвались эти слова. Блейз, ты все знаешь. Ты видишь, что с нами через пять лет. И то, что тебя нет, не сблизило нас, а наоборот, мы не выносим друг друга сейчас. Когда-то друзья, понимающие друг друга без слов, теперь же никто. Теперь те, которым лучше не видеть друг друга, чтобы не воскрешать тебя — того, кто должен сидеть возле нас. Не знаю, чего бы ты хотел. Скорее всего, чтобы жизнь у нас продолжалась. Мы молчали. Потом она положила палочку от чупа-чупса на стеклянный стол и глотнула воды. Я думал, что мне стоит уйти. Я не знал, что говорить, о чем говорить, говорить ли первым? Малфой. Трус. И Пожиратель. Не знаю, почему я сказал следующее, просто это первое, что я произнёс, потому что захотел. — У меня никого нет, кроме тебя. Я не смотрел на неё. Я сел на край дивана, а потом встал, потому что почувствовал, что не могу больше сидеть. Волны плескались в груди. Кровь хлынула к лицу. Она медленно поставила пустой бокал на пол и встала напротив. — Я знаю, – сказала она своим низким, немного грубым голосом, таким, которым говорила так давно. — Он бы хотел, чтобы мы продолжали дружить с тобой, Драко, – потом она взяла меня за руки. — Ведь у нас больше никого нет. Я не чувствую, что до сих пор живу, не чувствовала никогда после того... И не знаю, смогу ли, но мы нужны друг другу. Да, я понимаю. Легкий бриз касался волн. Она обняла меня. Я обнял её в ответ. Спустя пять лет. Спасибо, Блейз. — Я чувствовал, что одна из многих трещин в сердце начала затягиваться. Я лежал дома на кровати и не шевелился. В ушах стучало сердце, но, когда я клал руку на него, звук не делался тише. Оно бьется так громко. С улицы доносился смех, я слышал, как машины едут по дорогам, не в такт с моим сердцем тикали настенные часы. Я купил их, потому что чем-то они вдруг напомнили детство, старых друзей, Мэнор и... Люциуса и Нарциссу. Ещё одна такая же ночь. Все повторяется. Как стрелки часов проходят все тот же маршрут каждый день. — Все хорошо, – сказал я хриплым голосом, и все-таки уснул, слушая тиканье. — Я стоял на светофоре, на зеленом цвете отпечаталось "126". Я думал о том, что неплохо было бы найти себе какую-нибудь работу. Пора прекращать тратить направо и налево то, что вроде как оставалось на черный день. Минестерство меня не ждёт. Ждет ли Хогвартс своего выпускника? Наверное, нет. — Драко? — в реальность меня вырвал чей-то взволнованный голос. Я обернулся и замер. Столько лет прошло мимо меня, проехало в буквальном смысле мимо вместе с теми, с кем я учился, они стали чем-то настолько далёким, будто это было невероятно давно, а не пару лет назад. Будто вместе с другим Малфоем она сидела в одном кабинете на зельеварении и чарах, нет, уж точно не со мной. — Мы так давно не виделись, — она больше не была ученицей, она не выглядела ей. Она так изменилась. Не внешне. Голос. И манеры. Она стала тише, её голос стал глухим. — Грейнджер, — только утвердительно сказал я. Просто констатировал. — Отлично выглядишь, — и отвернулся. Она подошла и встала рядом со мной. — Давай поговорим где-нибудь?.. — Нам с тобой не о чем разговаривать, — я не повернутся в её сторону, хотя она стояла так близко и смотрела на меня. Я вновь уставился на дорогу, придирчиво вглядываясь в проезжающие мимо машины, как будто я что-то в них понимаю. — Драко, мне нужно с кем-нибудь поговорить. Пожалуйста. Она сказала это обреченно, тоскливо, как будто у неё не было этих её вечных друзей. Зелёный свет зажегся, а мы стояли, мимо нас проходили люди, подпихивая, но я не обращал внимания. — Поговори с Уизли, — сказал я. Она напряглась, я почувствовал это и повернул голову к ней. — Не могу. Этот ответ удивил меня, но я не хотел показаться заинтересованным. — Тогда с Поттером. Она сделала паузу. — Ему сейчас не до меня. Я нужен Грейнджер. Как глупо это звучит. Не столько я, сколько хотя бы кто-то. Белое лицо, белые руки, угловатость и смущение, синяки под глазами. Это не она. Это не мы. Что-то заставило меня согласиться и пойти с ней в кафе неподалёку. Сам не понимая, почему язык не держится за зубами, я начал говорить с ней о своей никчемной жизни и рассказывать, что ничем не занимаюсь и меня здесь ничего не держит. Грейнджер сказала, что работает в Министерстве, а позже я понял, что она не с Уизли. — Ты всегда был одним из лучших на зельях. Почему бы тебе не стать зельеваром? — сказала она, когда мы шли по мосту. Почему-то уже даже не казалось странным, что она идёт рядом со мной, на таком расстоянии я чувствовал её цветочный запах духов, одевалась она так же ужасно, как и прежде, волосы, хоть и были распущенными, но хотя бы не лохматыми и не растрёпанными. — Грейнджер, — позвал её я, когда мы остановились на мосту, чтобы посмотреть вниз, она повернула голову. — Зачем ты позвала меня на светофоре? Меня? Я никак не понимал её намерений, может быть, я не хотел её понять. Героиню войны. Грейнджер повернула голову обратно, и я видел, что она размышляет над ответом. — Не знаю, как это звучит, — в итоге сказала она. — Но, мне в ту секунду казалось это правильным. Я думала, что именно ты сможешь меня понять, — я обомлел. — Мы ведь не враги, да? Мы ведь не можем строить из себя таких. И это было так глупо — быть врагами когда-то. Мы просто, в качестве развлечения, пытались насолить друг другу, — она усмехнулась, будто перед её глазами возникли мы в детстве. Но потом она резко развернулась и окинула меня взглядом. Как ни в чем не бывало, она поправила ворот светлого плаща и с натянутой улыбкой, произнесла: — Так мы идём? Она была неестественно бодрой, делала вид, что ничего не говорила несколько мгновений назад. Её шарф в цветочек, прикрывавший голую шею, постоянно сползал в другую сторону, и она поправляла его, уже давно ставшим машинальным движением, а потом опускала плечи. Я улыбался, когда она неудачно шутила, сам не знаю зачем, но, мне казалось, может быть это и нужно Грейнджер, как и мне. Поддержка. Встать ровно на этой земле. Последняя фразу за тот вечер, которую она произнесла, была: “Я не боюсь жизни в одиночестве”. И она сказала это так ровно и гладко, я даже в тот момент позавидовал ей. А я боюсь, Грейнджер. Боюсь свистящего ветра в ушах, темных волн, уносящих вглубь пропасти. Я боюсь. Боюсь. Когда я дремал, волны бились о камни, создавая многочисленные брызги, которые ветер уносил в мою сторону. Я чувствовал этот запах камней, песка и тины. Странная смесь, поднимающая кровь в моих жилах. Я думал о Грейнджер. О том, слышит ли она шум океана, чувствует ли морской воздух? Знает, что я рисую их каждый день в своём подсознании простым карандашом? Так все получается черно-белым. Как раз то, что мне нужно. — Когда мы встретились в следующий раз, она отвела меня на пирс. Мы смотрели вниз с большой высоты. И я думал, что будет, если я упаду туда, если дам тёмной воде завладеть мною? Что будет делать Грейнджер? Мы стояли вместе. Этот вид я тоже нарисовал. И лицо Грейнджер в профиль. — Чего ты боишься? — вдруг спросила она. И я замер, моё тело окаменело. Чего я боюсь? Разве ты хочешь этого знать? Я боюсь, что эта буря, настигающая меня, сотрёт все. Боюсь, что шторм впитается в моё тело. Боюсь никем не контролируемого ветра, который так и норовит унести меня вместе с волнами. А там меня никто не найдёт. Я буду один, как всегда. Я боюсь стать одним из камешков, лежащих в море на дне, куда не доходит солнце и воздух, который никто не достанет. Я буду один лежать там, а наверху будет буря. Я боюсь потерять тебя, Грейнджер. — Ты не один. Ты никогда не был и не будешь один, Драко. Она сделала шаг ко мне и взяла за руку. Будто она все слышала и теперь считает, что сказать это будет благородно с её стороны. Шторм рассеивается, вновь все тихо. Перед глазами всплывают эти “Мы ведь не враги, да? Мы ведь не можем строить из себя таких”. Да, мы не враги, если тебя успокоит это, Грейнджер. Думай, как хочешь. Холодные пальцы её рук, я даже не обращаю на них внимания, я чувствую, что трясусь от холода. А она так спокойна, в гармонии со всеми своими упорядоченными, разложенными по полочкам мыслями, и смотрит на меня, сумасшедшего и издерганного. Почему она такая? “Мы должны идти вместе. И если ко дну, то вместе.” “Да”, — соглашается она. И я веду её за руку. — В конце следующей недели я вновь отправился на пирс, где Грейнджер в прошлый раз так внезапно хорошо меня поняла. Я не чувствовал уже давно такого умиротворения, будто я всплывал на поверхность после прыжка с огромной высоты. Всплывал так медленно, что дыхания почти не оставалось, захлебывался, но сохранял или пытался сохранять спокойствие. Я шёл медленно, чтобы не колыхать море рушившихся внутри меня иллюзий. А потом я увидел у самого края её. Сначала я думал, что это моё сознание выстраивает её хрупкий образ на краю, но девушка была так похожа на неё, темные волосы рассыпались по плечам, такая же одежда, сумочка на плече, она стояла там так... Правильно. Только приблизившись к ней, я понял, что она не одна. Я замер, окончательно остановившись. На самом краю пирса, под неусыпным надзором своей матери сидела, болтая ножками, маленькая девочка. Я понял, что уйти незамеченным уже не смогу, поэтому просто стоял позади неё в нескольких шагах. Я бы хотел уйти от неё, нырнуть в эту воду ,и уплыть далеко, и больше не встречать. Но уплыть я не мог, а она повернулась и на её лице не было ни капельки удивления. Как будто ожидала этого. — Привет, Драко, — сказала она и улыбнулась спокойно и ровно, хоть в её лице я видел тревогу. — Здравствуй, Грейнджер, – я подошёл ближе. — Не ожидал, что увижу тебя здесь. Она бы могла сказать “Я тоже не ожидала, что увижу тебя здесь”, но мы оба понимали, что это было бы просто глупой ложью. Поэтому она просто молчала. Странно видеть Грейнджер молчаливой и неуверенной, это ей не идёт. Она не знала, как себя вести. Это было написано на лбу. Я смотрел на девочку с рыжими вьющимися волосами, одетую, как могла бы быть одета только истинная дочь Вислого. — Представишь? — спросил я, сам проявив инициативу и сел возле девочки, Грейнджер села с другой стороны. — Роза, это Драко Малфой. Мы вместе учились, — сообщила Грейнджер. Да уж, назвать дочку Розой мог только рыжий, а Грейнджер, наверное, ничего не сказала, была влюблена по уши. Тем не менее кольца на пальце нет. Роза уставилась на меня совсем не дружелюбно, я протянул ей свою руку, она медленно пожала её своей маленькой, грязной ладошкой. — Роза, а сколько тебе лет? — спросил я. Она оценивающе глядела на меня. Не думаю, что Грейнджер часто знакомит её со своими знакомыми. — Мне три, скоро будет четыре, — немного картавя сказала она. Её глаза были не Грейнджеровскими. Не темно-карими, так или иначе притягивающим моё внимание, нет. Светлые, такие светло-коричневые, смотрящие на меня не по-доброму, не так, как Грейнджер. Я не нравился маленькой Уизли, я это видел. Что я здесь делаю? Знакомлюсь с дочерью Грейнджер и Уизли? Я думал о том, что мог медленно идти ко дну, все дальше от дневного света, все глубже, падать все ниже и ниже... Я не знал, как нужно говорить с ней. Она, рыжая и веснушчатая, с маленьким носиком, продолжала мотать ногами туда-сюда. Я нисколько не интересовал её. Что я здесь делаю? Пытаюсь понравиться её дочери? Не люблю это выражение, но в тот момент я действительно чувствовал себя не в своей тарелке. Нужно было уйти. Мне нужно было уйти. — Мне пора, Роза, — вдруг сказал я, хотя, может быть, это прозвучало резко, но меня это не волновало. — У меня есть несколько важных дел, – я поднялся, а Грейнджер удивлённо посмотрела на меня, обернувшись назад, Роза тоже заинтересовалась. — Может быть мы поговорим? — осторожно спросила она, но мне не понравилась эта затея. — Нет, не могу, Грейнджер, извини. Мне пора идти, — я развернулся и ушёл. Я нарисовал её детское лицо, такое не похожее на Грейнджер, её смех и веснушки на носу. Мне нужно было уйти прочь от них, от неё, хотя я знал, что она смотрит мне вслед и даже хотел обернуться, чтобы встретить её взгляд. Ветер подгонял меня сзади, убеждая, что я поступал верно, но шум волн говорил обратное. Мне не стоило уходить. — Я решил снова встретиться с Пэнси. Я позвонил и заказал столик в одном из ресторанов, показавшийся мне нормальным. Она опоздала на десять минут, я на пять, это было не важно. Чёрное платье до колена, темная помада, черные ногти, она была нормально накрашена и причёсана. Честно говоря, я не ожидал от неё этого. — Драко захотел встретиться, — Я просто хотел убедиться в том, что мы больше не избегаем друг друга. — Привет, Пэнс, — всего-навсего сказал я. Она моментально стихла. — Ты так давно не говорил этого, — я не сразу понял. — Не называл меня так. Я плыл к берегу, волны подгоняли меня, я приближался все ближе, но потом меня вновь относило обратно, накрывало новой волной. Я тонул. Мы помолчали, мы думали не об одном и том же. Я рисовал образ Грейнджер, глядящей мне вслед, а — с кем мне и на что мне об спорить — Пэнси думала о Блейзе. Наше уединение нарушила официантка, мы сделали заказ. У меня на языке была Грейнджер. Она руководила мной. Я помнил её неуверенность и равнодушие Розы ко мне. Такие разные. Я говорил все подряд, только не о ней. Мы то смеялись, то становились очень серьёзными. Мы вспоминали Хогвартс, Пэнси рассказала без разбору все секреты Дафны и Миллисенты, которые обещала хранить вечно, мы усмехались этим глупостям, которые она все-таки хранила какое-то время. А потом я вдруг не проговорился, когда она вспомнила, как вместе с Асторией пародировала Грейнджер в их спальне. Она не заметила того, что я не смеялся этому. Она ничего не заметила, надеюсь. Я проводил её до двери, мы обняли друг друга на прощание, договорившись, что будем на связи. Нет, не будем, пока я не позвоню ей через месяц. Я стоял так близко, что соленая морская вода попадала мне в глаза и щипала их. Я зажмуривался и засыпал. — Я увидел её ещё издалека, сидя на деревянной лавочке под деревом, на котором не было ни одного листа. Она шла в мою сторону, и чем быстрее приближалась, тем сильнее я убеждался в том, что она улыбается. Она была одета все в тот же плащ, берет на голове, волосы собраны назад. — Привет, — она улыбнулась мне, как ещё никогда не улыбалась. Такую счастливую улыбку я не видел никогда. Она была такой красивой в этот момент, такой настоящей, что я улыбнулся ей в ответ. Я хотел бы улыбаться ей, если бы она была такой всегда. Рядом со мной. Грейнджер хотела что-то сказать, но потом передумала, но я все еще хотел услышать эту мысль. Все, что она хотела бы сейчас сказать. — Ты что-то хотела сказать, Грейнджер? Она дернулась и посмотрела мне в глаза. Как жалко, что Розе не достались её глаза, с сожалением подумал я. — Да, — она вновь замолчала. — Но мне почему-то кажется, что тебе это не понравится. Почему она так подумала? Мне нравится видеть её такой. — Мне понравится все, если это делает тебя такой счастливой, — она не ожидала, что я скажу ей это, но мне было не важно. Я хотел, чтобы она знала. — Мы вновь вместе, — сказала она. Я вдруг понял, что не слышу, что она говорит после. “Кто? Ты и Рон? Ты кого имеешь ввиду?” Она что-то говорила, пыталась мне объяснить, но я выхватил совсем немного из того, что она говорила. “У Розы все-таки будет настоящая семья... Я думала, что это уже невозможно... Счастье. Будет прекрасным отцом... Я так счастлива.” Меня накрыло очередной волной. Я захлебывался и задыхался под водой, никак не мог подняться на поверхность, чтобы вновь глотнуть воздуха. Грейнджер... Зачем? Почему все закончится так? Он ведь бросил тебя, ты ведь ничего к нему не чувствовала. Только ради того, чтобы у твоей дочери был отец? Зачем? Меня вновь утягивало вниз, под воду. — Я проснулся и первые десять секунд вспоминал события предыдущего дня. Грейнджер, наконец, обрела своё счастье. Потом я почему-то нарисовал её свадебное торжество и ещё пять их рыжих детей, постоянные коляски, ссоры, беременная Грейнджер и стая Уизли на Платформе 9 3/4. Я рисовал, как она старается ради детей сохранить брак, основанный на "светлых и искренних" чувствах. Несколько часов я пролежал на спине, с руками под головой, которые так сильно затекли, потом я встал и сделал себе крепкий чай. Я решил пройтись, по дороге зашёл в магазин и купил небольшую картину, так напомнившую мне тот пирс. Решил повесить её напротив кровати. Когда пришёл домой, уже начало смеркаться, серые краски постепенно исчезали. Я поставил картину возле стены и вновь ушёл. — Драко, ты меня вообще слушаешь? — Пэнси возмущённо смотрела на меня. — Да, повтори последнее, что ты сказала, — Я ведь не виноват, что ты вырвала меня из моих раздумий. — Я не буду этого делать, потому что это бесполезно, — так спокойно сказала Пэнси. — Если хочешь, давай просто так посидим. Да, я хочу. Я ничего не ответил. Я думал о том, что Грейнджер как-то показала мне, что я должен идти вперёд, просто жить. Она дала мне толчок, остаётся только скользить по воде, ровно и гладко. Я думал об этом, сидя рядом с Пэнси, которая пила лимонный сок, при этом наигранно морщась. — Неужели так вкусно? — усмехнулся я, сам себя вырвав из мыслей о Грейнджер. — Хочешь попробовать? — она протянула бутылку. — Я сегодня щедрая. Я сделал гримасу, полную отвращения. — Я бы и так не дала, — сказала она равнодушно и поставила бутылку. — Слушай, а пойдём к тебе? — она, внезапно взбодрившись, вскочила с дивана и начала энергично собираться. — Зачем? — поинтересовался я, хотя и так уже понял, что отговаривать её бесполезно. — — В принципе я так себе и представляла твою квартиру, — совершенно безэмоционально сообщила Пэнси, проходя в мою спальню. — Красивая картина, – сказала она, мельком взглянув на неё. Я подумал о том, что не вешал ни одной колдографии, не знаю почему. И так слишком много я думал о том, что прошло, что навсегда запечатлелось во мне. Она ходила туда-сюда прямо в ботинках, не снимая верхнюю одежду, хотя я и не настаивал. Она присела на кровать, я сел рядом с ней. Мы так и смотрели на белую стену перед нами. А потом я резко развернул её к себе и начал жадно целовать в губы. Она отвечала мне на поцелуи, а я вдруг вспомнил о Грейнджер и подумал, какого целовать её? У Пэнси горький запах духов и помады, я чувствовал её уверенность. Я хочу продолжать вдыхать этот горький запах и кусать её сухие губы. Именно в этот момент мне показалось, что мы взрослые. Мы действительно повзрослели, все это изменило нас. Мы другие. Чувство, что море будто поднялось в моем теле. “Я нарисую твои ровные губы”, – подумал я. “Целуя их, мне кажется, что я целую море.” Бесцветные. Я нарисую все это завтра, когда проснусь и прокручу всё это в голове. Пэнси. Я хотел её в тот момент, хотел по-настоящему. И только это густое желание, разливающееся по моему телу, смешивающееся с морем, помогли заглушить во мне память о Грейнджер. — Я рисую темные полосы моря, стоя на пирсе и глядя вниз издалека. Я рисую иллюстрации для маггловской книжки о доблести и отваге. Я рисую твои распущенные волосы простым маггловским карандашом, и так никто не узнает, какого они цвета. Облака, плывущие где-то так высоко, так, что мы даже перестали замечать их. Женщину, купающую сына в ледяной воде, — все это я вижу, стоя так высоко над водой. Рисую свою левую кисть, и у меня вполне неплохо это получается. Вполне неплохо для того, кто никак не может понять эту реальность. Понять, что я единственный из всех, кто так и не смирился со своим положением. Все это я рисую этим карандашом, переодически стирая ластиком. Ластиком. Я так привык к маггловским словам, что порой они кажутся мне родными и знакомыми. Черт бы тебя побрал, Драко Малфой. Все это я рисую карандашом, задевая набросок рукой, после чего ладонь опять становится грязной. Я рисую это в своём сознании, ведь иначе у меня бы не получилось передать эти краски, эти естественные — и ошеломляющие своей красочностью — фильтры воздуха. И сейчас я стою здесь, потому что когда-то здесь стояла ты, рядом со мной, так близко ко мне. Я чувствую холодок, который постепенно и настойчиво проходит сквозь одежду, просачивается в кожу. Я все ещё чувствую твой запах, стоя здесь с закрытыми глазами и понимаю, что я покачиваюсь на ветру, будто меня может унести ветер. И я бы упал в воду, в этот мрак, а вода такая чёрная. Я начинаю думать о том, что ты бы могла позволить мне это. Позволить ветру унести меня вниз, чтобы моё тело стало бы таким же ледяным, как вода. Нет. А может быть, ты бы взяла меня за руку своими холодными, цепкими пальцами и сжала ее, и я бы почувствовал, как разряд энергии зигзагом без направления прошёлся внутри. Ведь ты вселяла в меня... Что, Пэнси? Это начало для нас обоих. И я надеюсь, что ты будешь счастлива с ним, потому что мы оба это заслужили. Я буду счастлив, Грейнджер. Сейчас туман застилает мне дорогу вперед, перед глазами только море. Так пусть он исчезнет раз и навсегда. Волны бьются о мои ноги, но я уже так привык к этому. Я привык к своей жизни, в которой теперь будет какой-то смысл. Спасибо, что дала понять мне это. Я сделал свой правильный выбор, Грейнджер. И, надеюсь, ты сделала свой.