Крыло

Габриэль смог удержаться. Не последовать за братом, не пасть во тьму, не нарушить волю небес, не предать собственные убеждения, не оставить тех, кто верил в него — пусть это было сложно до плотно сцепленных пальцев и, казалось бы, навечно сомкнутых уст. Когда все закончилось, Габриэль молчал, и никто не смел упрекнуть его в том, что по лицу отныне светлейшего из ангелов бежали слезы. Все еще юный ликом, но уже уставший от своего существования, архангел справился с поставленной задачей. Отныне и навечно Люцифер был изгнан из рая, а небесные врата — запечатаны. Жизнь продолжилась. Каждый получил свое прозрение, и Габриэль больше не мог знать, о чем мечтают его братья. Ему самому досталось вечное сомнение: было ли все так, как должно, или он допустил ошибку, безупречны ли небесные законы и так ли уж необходимо развязывать священную войну. Сложно бесконечно балансировать на тонком лезвии кинжала, поминутно опасаясь падения в бездонную пропасть, почти невозможно скрывать то, что на душе, от остальных, болезненно видеть на лицах братьев тот же отблеск того же пламени, что горело в нем самом. Габриэль мог пасть в любую минуту, и он готов был пасть и последовать за тем, с кем навечно осталось его расколотое пополам сердце. И все же он не пал. Никто не знал, но каждый день, когда на небесах всходила первая звезда, ангел стремился в свою обитель. Укрытый от нескромных глаз, надеявшийся на то, что никто не узнает его намерения, Габриэль доставал из тайника спрятанную шкатулку. Скрытый в ней предмет все еще не потерял ни своего темного сияния, не величия, ни мощи, и ангел любовно поглаживал тонкими пальцами то единственное, что до сих пор позволяло ему держаться: осиянное темным, жалящим пламенем перо. Часть крыла Люцифера.