Эти три слова

— Что тебе нужно? — по ту сторону двери послышался приглушенный голос девушки, которая пыталась сделать его уверенным и резким. Но Шерлок знал, что это было. Боль и обида. — Молли, я пришел поговорить, — проговорил Шерлок, прильнув к двери. В ответ тишина. — Пожалуйста, открой дверь. Она терзает себя сомнениями: а стоит ли? Что ей принесет этот разговор… В груди слегла тупая боль, не отпускающая уже какой день. Голос за дверью заставлял лишь думать о том, как опять разобьется сердце, осколки которого в этот раз уже будет не собрать, как слезы оставят следы на щеках и как неприятно скрутит все тело в осознании собственной ничтожности. А он будто издевался, своими действиями каждый раз добивая ее больше и больше. Она не хотела его видеть. Дверь между ними — барьер, позволяющий чувствовать себя в безопасности. — Если это так важно, то дверь тебе не помешает. Говори, я слушаю, — Молли оперлась на дверь, сложив руки на груди. Она кусала губу, на которой уже выступила кровь, но ей плевать — физическая боль заглушала моральную, но, к несчастью, не делала тише мысли, что не давали покоя. — Моя сестра, Эвр, вынудила нас стать ее подопытными крысами. Она затеяла опасную игру, Молли, на кону которой были жизни людей. Она тянула рычаги моих… — Шерлок замялся, — слабостей. Сказала, что твой дом взлетит на воздух, если я не сделаю, что велела она. Только потом она призналась, что в доме не было взрывчатки. — А заданием был тот звонок, — Хупер продолжила за него. С ее губ сорвался нервный смешок, голос звучал слабее. — Умно… Дыхание сбилось, глаза защипали от подступивших слез. Трудно было прийти к единому решению, ведь он не виноват, но в то же время, она не могла взять и переступить через плохие воспоминания. Шерлок часто давал знать о том, что она для него второго сорта. — Прости меня. — Унижения, пренебрежение, ложь. Думаешь… — Молли сделала глубокий вдох, но голос выдавал ее эмоции, — думаешь я могу так просто забыть все это после единственного «прости»? Такое не стирается из памяти, нет, оно остается рубцами на самом сердце и, словно заевшая пластинка под иглой граммофона, не дает спать ночами. Со временем, пластинка изнашивается. Она уже не звучит так громко, тогда обиды поутихнут, до тех пор, пока вновь не надавят на больное. Жизнь кидала ее по ухабам, ведь стоило только смириться, как в нее вселяли ложные надежды. Молли строила их из пепла и собранных окровавленными пальцами осколков, а они, разрушаясь, каждый раз делали все больнее. Сейчас же, казалось, ничего не осталось. Внутри поселилась тьма, заставляющая забиться в угол и стать настолько маленькой — настолько крошечной точкой в этом мире бурь, чтобы ее больше ничего не тронуло. — Четыре дня, Шерлок. Прошло четыре дня с того момента, а ты приходишь только сейчас. Ни одной весточки от тебя, ни звонка, даже никаких смс. Что я должна была думать? — Молли остановилась, не в силах больше сдерживать себя. Она закрыла рукой рот, чтобы Холмс не услышал ее всхлипы. — Я больше не хочу бегать за тобой, Шерлок. Я не твоя собачка, которую можно избить палкой и ждать, что та все равно будет радоваться каждому твоему появлению, зная, что ее снова ударят. — Пожалуйста, открой дверь, — слышно, как он пытался сохранять спокойствие, но нельзя было не заметить, как голос дрогнул в конце. — Уходи, — после некоторой тишины попросила девушка, уже не пытаясь спрятать свой дрожащий голос. Она утирала слезы, стекающие по лицу против ее воли, уносящие с собой частички внутренней боли. — Молли… — он назвал ее имя, словно тихую молитву. Она тоже делала ему больно. Черт бы побрал ее натуру, но Молли не могла позволить того, чтобы кто-то хотя бы когда-либо почувствовал нечто похожее на то, что переживала она. Дверь распахнулась. Шерлок смотрел на нее разбитую и с потекшей тушью широко распахнутыми глазами. Он выглядел встревоженным и уставшим, не менее, чем она сама. И тут она ощутила, как на нее свалилась отягощающее чувство вины. Девушка не помнила случая, чтобы видела Холмса таким… «Прости,» — одними губами произнесла она, оцепенев и не в силах даже отвести взгляд. Он переступил порог, протянув к ней руку. Дверь за ним медленно закрылась, и в тот же момент Молли оказалась прижата к его груди. Сама же она не пошевелилась, боясь, что стоит ей сделать движение, он растворится в воздухе, как призрак ее воспоминаний. — Я прошу прощения за всю боль, которую причинил тебе. Я полнейший придурок, — тихо произнес Шерлок. От его бархатного голоса и горячего дыхания совсем рядом с ее щекой, по телу пробежала дрожь. Молли закрыла глаза, полностью отдалась в объятия мужчины и заплакала. Это были совсем не те тихие слезы, которые она пыталась сдержать всеми силами. Она плакала навзрыд, дав себе возможность выплеснуть наружу так долго таившиеся внутри эмоции, которые становились непосильной ношей. Никто из них не мог сказать, как долго они простояли вот так. Пока не закончились слезы; пока его тепло не обогрело весь холод внутри нее; пока кончики ее губ не дрогнули в усталой улыбке. Молли отстранилась, шмыгнула носом и протерла мокрые щеки. Хотелось спрятаться, лишь бы он не видел ее в таком состоянии, но она продолжала смело смотреть ему в глаза, а затем произнесла то, что нужно было. — Друзья? — она протянула ему руку. Он не пожал ее, но аккуратно взял в свою. — Больше. Он легко коснулся ее губ своими и еле слышно произнес: «Я люблю тебя». Молли чувствовала, как вся дрожит. Внутри теплился страх, что она сейчас распахнет глаза и окажется в своей постели среди одинокой ночи. Это все было так по волшебному нереально, что она не могла заставить себя открыть глаза. Но мысли о том, что все это происходило по-настоящему, пугали не меньше. Она так ждала этого момента, а теперь чуть ли не отвергала его из-за своей неуверенности. — Не стоит бояться, Молли. Посмотри на меня, — слова Шерлока, произнесенные так мягко, успокаивали. Хупер сделала, как он просил, но в тот же момент отвела взгляд. Он был совсем близко, так, что она слышала его дыхание. — Я люблю тебя, Хупер, — он широко улыбнулся, заставляя девушку ответить ему той прекрасной смущенной улыбкой, которую она не смогла бы удержать. — Я люблю тебя, — прошептала она, уткнувшись ему в шею, все еще не в силах поверить происходящему. Но как бы сейчас ее сердце не трепетало от искреннего признания, горький осадок от старых шрамов всегда будет напоминать о себе.