Последняя проблема.

      Импровизированный поезд-квест, в котором станции объявляет уже мёртвый гений-психопат — когда, в какой именно момент эта тропа застыла у тебя под ногами, Шерлок? Почему все твои бесы, все твои внутренние демоны, о которых ты, с подачи услужливой, всё спрятавшей и обо всём позаботившейся памяти, забыл, выбрались наружу именно сейчас? Нужно подумать над этим? Прости, но времени у тебя нет. Тик-так-тик-так-тик-так.       Управляющий, который вышиб себе мозги — печально, ведь он был неплохим человеком, но, всё же, не последняя проблема. Троица братьев, двое из которых были убиты лишь по прихоти самовольной, неконтролируемой сестрёнки-манипулятора, совершенно невиновные в преступлении — несправедливо и глупо, но, опять же, слишком далеко, слишком не по нервам. Молли, милая, добрая девочка Молли, безответно влюблённая, но по-прежнему и навсегда лишь хороший друг — страшно, безусловно, страшно, с примесью шока, волнения, боли, но! Но это - не последняя проблема.       Последний выбор, последняя чёртова станция, на нужном градусе чувств, на необходимом ритме сердца, на выверенном количестве истерзанных нервов и смешавшихся мыслей — вот она. Она поджидала с самого начала, намекала одним оставшимся патроном и двумя имеющимися спутниками. Она, со своего продуманного истока и с объявляющим остановки драматично-театральным голосом, знала, как оно должно быть. Как оно будет.       Это ведь и для великого гения дедукции, и для его брата было сразу кристально ясно. Новому условию, наверное, удивился лишь бедняга Джон. Будто работа у доктора Ватсона такая — всюду следовать за Шерлоком и удивляться, вырисовывая довольно смешное выражение на лице, словно ёж, несший съестную добычу к себе в нору, растерял её по дороге, а пропажу обнаружил лишь в конце пути.       Братья негласно раскололи ребус с самого начала, вот только Майкрофт не просто всё понял, а ещё и сделал выбор. Задумал помочь младшему, сентиментальному, с гораздо большим и тёплым сердцем Холмсу принять верное решение.       Почему верное? Потому, что смотреть на боль, пусть и не растекавшуюся по лицу-маске, а лишь клубившуюся в глазах Шерлока, кричавшую слишком сильно, было даже холодному Майкрофту невыносимо. Потому, что, если быть полностью честным, доктор Ватсон играл роль брата гораздо лучше, чем старший Холмс. Следящий вертолёт, команда, ищущая заныканные по углам пыльной квартиры наркотики, редкие батлы детских игр и дедукции — не самое верное обозначение своей, абсолютно точно имеющейся любви.       Скорее, это слишком жалкое, слишком мелкое её выражение, нередко выводящее кудрявого детектива из себя. И замирания сердца, когда в Шерлока летит очередная пуля, и головная боль, подкрепляемая волнением и виной, когда чёртов Список падает к ногам, и безуспешные потуги сказать, что действительно копошится внутри души Майкрофта — всё не замечено.       Потому, что в элитном, выкроенном костюме нет монитора, как у телепузиков, подключённого к пульсоксиметру, и дорожки с тизубцами бьющегося сердца не видно. Потому, что Шерлок почти разучился верить «мнимой» заботе и, скорее, примет её за навязчивый, вызванный прихотью британского правительства, контроль. Потому, что младший брат нашёл себе того, кто поддержит и окажет необходимое участие. Поэтому Шерлок должен выбрать Майкрофта мишенью, а последний должен облегчить ему эту задачу.       План был прост, роль сыграна почти на ура, но младший брат всё понял. Отпираться, продолжать лицедействовать было глупо, и старший Холмс вступил на сторону правды. Без притворства, без недомолвок. Слова: «Прощай, мой маленький брат» — дались нелегко, голосовые связки дрогнули, добавляя фразе мягкости и обескураживающей честности.       Шерлок, с уже и так раскрошившимся внутренним стержнем, расшатанными и порванными душевными струнами, качнул головой, и движение это, мимолётное, еле заметное, опять резануло по сердцу «Снеговика». Значение его читалось и во всем остальном: в глазах, подрагивающих губах, сведённых к переносице бровях, трясущейся, неуверенной руке: «Пожалуйста, не вынуждай. Не хочу этого делать».       Наносить раны, невидимые, но оттого не менее глубокие и терзающие, Майкрофт брату тоже не хотел, но быть заложником обстоятельств — значит, не иметь другого выхода.       «Вот мы где — в конце пути. Холмс стреляет в Холмса. И вот тут я схожу». Красный свет щелчком сменяется люминесцентным, в котором ещё лучше видно, как демоны и то дорогое, сокрытое, с налётом детства и тоже, как же иначе, боже, любви ведут борьбу внутри Шерлока. Видно, как сомнение, нерешительность, страх, боль, печаль, гнев, упрямство — невозможный коктейль эмоций проносится по кругу снова и снова на побледневшем, словно бумажный лист, лице.       А напротив, в Холмсе старшем, будто распускающийся бутон, всё ярче и отчетливее расцветает вина, которую он старается скрыть за печальной, горькой улыбкой и нервными шутками. Страшно, конечно, страшно, сколько не готовься, не тверди себе, что так правильно: ждать выстрела из чёрного дула, представлять, как пуля полетит, наконец, не в брата, что уже приобрело поганое постоянство, а тебе в грудь, где бьётся маленькое, но пока живое сердце.       Вот только она не полетит. Могла бы, бесспорно, в этот короткий клочок всего времени вселенной, в этот знаменательный день, помеченный красным в календаре незнакомки в капюшоне, возле ворот в Саммару, но не будет. Только не в его смену. Не в смену Шерлока, не из его рук. Потому что Старуха-смерть ждёт не Майкрофта, потому что брат перечеркнул её заметки одним простым решением. Одним ударом любящего сердца.       Последняя проблема действительно была последней. Но игра, затеянная Эвер, не могла закончиться так. Поэтому в ход пошли дротики с транквилизаторами, поэтому сражение сестра в итоге не выиграла. Или выиграла, это уже как её гениальный разум для себя решил.       Двойственность пронизывает жизнь, всегда есть шанс и есть возможность. Каждый новый выбор рассекает путь на две тропы, поэтому последней проблемы быть не может. Поэтому «действительно» смело можно заменить на крохотное, но полное надеждой: «не».