Жертвуя искусством.

Порой поражаюсь людской злобе. Она находит проявление во всем. Даже в такой мелочи жизни как очередь возле палатки с шавермой. С какой же ненавистью смотрят на тебя те люди, которых твое существование заставило ожидать свою порцию лишние две минуты. Обвинять в этом каждого отдельно смысла нет - ведь тут скорее проблема в том, что ненависть к незнакомцам уже давно стала нормой жизни и прививается многим еще в детстве. Я же считаю, что свою очередь надо соблюдать и довольствоваться своим местом в ней, и дело тут не в пресловутом этикете и не в каком-то уважении к людям, которые потратили больше времени на ожидание и, соответственно, заслужили быть впереди, причина в том, что если уж ты оказался в определенном месте под определенным номером, то меняя его, ты рискуешь упустить ту уникальную возможность, которую для тебя готовила судьба. Однажды такой подход к этому вопросу навсегда изменил мою жизнь. Где-то в последних числах января, мой арендодатель, у которого я снимал на окраине города маленькую комнату, известил меня о том, что намерен продавать квартиру, и дает мне месяц на поиск нового жилья. С того момента мое и без того шаткое финансовое и, как следствие, психическое состояние, стало просто катастрофическим. Но как любит говорить любой человек, пытающийся оправдать свои неудачи: “Беда не приходит одна”. Но я принципиально отличался от всех этих ноющих неудачников тем, что руки не спешили опускаться, так как я все еще лелеял надежду на лучшее. Видите ли, уже около восьми месяцев я готовил программу для своего юмористического выступления в одном из так называемых Театров поэтов. Поэты сюда не приходили уже давно, да и театром это было сложно назвать, скорее какой-то бар, куда плотно набивались люди, напивались до потери человеческого облика и начинали всячески мешать выступающему на сцене человеку. Нередко доходило до драк. Было даже несколько случаев, когда в порыве ярости, какой-нибудь молодой музыкант прерывал свою трогательную песню о первой любви и разбивал гитару об голову вылезшему на сцену пьянице. Но как такое по всем меркам отвратительное заведение могло держаться на плаву уже третий десяток лет? Причины две: первая и самая главная это, конечно же перспектива быть замеченным одним из многочисленных менеджеров, выискивающих самородки на этом социальном дне, вторая причина уже заключалась в возможности самих творцов познакомиться друг с другом. Так что пока мечтательные гуманитарии искали в этом океане гавань, к которой можно будет пристать, пьяная публика всегда имела на сцене шута. Так что всех все устраивало: хозяева получали прибыль, зрители оставались довольны развлечением, а творцы сохраняли надежду на лучшее. Честно говоря, я так ничего и не понял. Толи я и вправду написал несмешные шутки, раз даже слушателям с затуманенными выпивкой головами практически не смеялись, толи они и не собирались меня слушать, а хотели просто поиздеваться. Так или иначе, уже на четвертой минуте моего выступления меня начали перекрикивать какие-то мужики, сидевшие за барной стойкой: -….а он ему говорит: “нема”,- завершил я. В помещении послышались тихие смешки. Странно, ведь когда я репетировал, эта шутка казалась мне куда более удачной. - Ишь, лимита понаехала!- выкрикнул один из сидевших за барной стойкой. -Опять какой-то поэт из села!- поддержал кто-то. Все захохотали. Вероятно вспомнили того несчастного юношу, который с месяц назад пытался оправдать название этого алкогольного царства, начав со сцены читать стихи. Рассказывал он в них о прелести деревни, в которой вырос. О соседской рыжей девочке, которая всегда ему улыбалась, когда встречала, но вечно стеснялась подойти. В целом стихотворение было объемным, трогательным и очень хорошо сложенным, я даже решил подойти к этому парню после его выступления и выразить свое восхищение. Я бы так и сделал в тот вечер, если бы юного поэта не увезли на скорой. Все начиналось стандартно: кто-то опять полез на сцену, другие пытались его стянуть обратно, но в один момент что-то пошло не так. Началась драка, причем как я понял, это был именно тот случай , когда отношения начали выяснять между собой сами обитатели этих маргинальных джунглей. И казалось бы, все как всегда, но тут видимо сыграло роль то, что в деревнях принято разнимать драки, а в Новгороде ими принято наслаждаться издали. Поэт этого не знал. В итоге избит он был настолько сильно, что даже не смог встать и тут уже стало пора вызывать врачей. Вот насколько могут быть обманчивы названия. Юный поэт, с бесспорным талантом, вдохновленный красотами родной земли, приехал в большой город, чтобы поведать всем о ней. Он думал, что пришел в Театр поэтов, а на самом деле оказался в Камере пыток поэтов. Да и поэтов здесь не было… Одернув себя от воспоминаний того вечера, я понял что мне пора уходить со сцены. Со всех сторон сыпались оскорбления, крики, публика в прямом смысле слова начинала звереть. Я только наклонился, чтобы взять выпавшие из моих рук листы с текстом и уже был готов уйти под занавес (было понятно, что в таком состоянии публика меня даже не услышит), как откуда-то мне в голову прилетела бутылка из зеленого стекла. Сначала я почувствовал резкую боль, расходящуюся от головы по всему телу, потом в глаза начали сами собой закрываться, крики толпы начали терять децибелы, ноги сами собой подкосились и сознание, потеряв связь с органами чувств, куда-то улетучилось. Я уже говорил, что мне не везло этой зимой? Как предположил врач, бутылка начала вращаться в полете и горлышком ударила, прям в висок. Травма была не такой серьезной, как могла бы быть, но и без последствий удар в голову не прошел. Врач предупредил о возможных периодических головных болях и выписал обезболивающие, которые были совсем не дешевые и отпускались только по рецепту. Так как на тот момент я тонул в долгах, искал новое жилье и при всем этом не имел постоянной работы, с покупкой лекарств я решил повременить. Очень зря. После такого грандиозного провала своего выступления и полного отсутствия денег в кармане, пришлось отложить мечту о занятии комедией и сфокусироваться на поиске работы. Так, возвращаясь с одного из неудачных собеседований, я начал ощущать легкие покалывания где-то в голове. Это было очень странное и незнакомое для меня ощущение. По прошествии нескольких минут, я обратил внимание, что покалывания начали учащаться и становиться сильнее. Внезапно сильнейшая боль, словно стрела, пронзила мою голову. От такой неожиданности я согнулся в пополам, но все-таки сумел сохранить равновесие и не упасть. Боль начала пульсировать в голове, с каждым ударом становясь все сильнее. Благо, что аптека оказалась недалеко. Вполз я туда на четвереньках, выкинул из кармана куда-то в сторону кассы рецепт, который мне выписал несколькими днями ранее врач, и уже полностью распластался на холодном кафеле, что хоть чуточку ослабило мою пытку. С тех пор, первостепенной задачей был даже не поиск жилья, а поиск средств на лекарства. Я был готов на любые лишение, лишь бы больше никогда не испытывать подобного, так что приходилось экономить на всем. В том числе и на еде, которой мне и до «Зимнего кризиса» не всегда хватало, а теперь приходилось иногда даже голодать. О каком-то соблюдении схемы завтрак-обед-ужин речи вообще не шло, хотя какое-то подобие регулярного ужина все-таки было. Каждый день, возвращаясь вечером с работы, часов в семь или восемь, я становился в уже ставшую привычной для меня очередь к палатке за шавермой. Тут-то мой фаталистический подход к такому бытовому процессу, как стояние в очереди и сработал. Я уже был готов перенять эстафету первенства у мужчины, стоящего передо мной, как вдруг поймал себя на мысли, что он мне кого-то напоминает. Одет он был в черное пальто по колено, почти как мое, вот только у меня было серое. И тут этот мужчина, уже получив желаемую шаверму, развернулся и уже было начал идти, как я, распознав в его мелькнувшем передо мной профиле знакомые черты, окликнул его: -Артур!- это прозвучало чуть громче, чем предполагалось. Он резко развернулся и бегло оглядел меня. -Здравствуй,-прозвучало это несколько грустно, но на самом деле он всегда так разговаривал, хотя тридцатилетним мужчинам такой голос вообще не свойственен, но вкупе с его чуть толстоватой фигурой, нестриженными уже месяцев восемь волосами и манерой даже летом одеваться так, будто ему и при тридцати градусах безумно холодно, его фальцет звучал очень органично. -Давно не виделись, ты куда пропал?- поинтересовался я. Последний раз мы пересекались в ноябре, когда у меня все было еще более-менее. А что теперь? Инвалид, спускающий все деньги на лекарства. И это в свои двадцать четыре год. Хотя был у таблеток один неоспоримый плюс в виде небольшого наркотического опьянения. Эффект начинался примерно через десять минут после применения и продолжался около часа. Возможно, этот приятный бонус добавляли в таблетки, чтобы хоть как-то оправдать их стоимость. -Я уезжал из города. -В Петербург?- вопрос прозвучал нескрываемой завистью. -В Петербург, - подтвердил он мою догадку. -А чего вернулся тогда?- и опять вопрос был какой-то нетактичный. Что-то у меня сегодня проблемы с речью. И тут я поймал себя на мысли, что уже давненько ни с кем не говорил. Разумеется, что на работе мне приходилось пропускать через себя десятки заказов, снова и снова предлагать добавить в кофе мороженное или корицу, взять двойной размер по акции, купить какой-нибудь кекс и так и далее.…Но именно живого, человеческого общения у меня не было уже давно, отсюда все эти нетактичности. -Ваша шаверма,- толкнул меня мужчина сзади. Я взял этот небольшой съедобный сверток и тотчас же надкусил. Мы с Артуром шли вдоль набережной. Говорили, как это всегда происходит у давно не видевших друг друга друзей, обо всем подряд. Он рассказывал мне о его приключениях в Петербурге, о том как так вышло, что он остался без денег и был вынужден вернуться, о каких-то очередных девушках в его жизни и так и далее. Я же в свою очередь не мог похвастаться ничем интересным. Да, я рассказал ему и о “сельском поэте”, и он провальном выступлении, бутылке, комнате, в общем, посвятил его в свой «Зимний кризис». Вот только никто не решился бы назвать это приключениями. Скорее уж злоключениями. Удивительное дело: Чуть меньше года назад, когда я познакомился с Артуром в Театре поэтов, перепутав его пальто со своим, то и подумать не мог, что он захочет иметь со мной какие-либо дружеские связи. В тот день я был в числе слушателей и, протиснувшись к барной стойке, хотел заказать пива, как вдруг заметил что-то странное. Странность заключалась в том, что вдруг стало очень тихо. Кто же смог успокоить этот сброд?- задался я немым вопросом и посмотрел на сцену. Так я впервые и увидел Артура, правда в этом месте его знали только по фамилии. Он молча настраивал микрофон, а весь Театр перешептывался. Единственное что я смог разобрать, был его псевдоним. - Привет, Киров!- нарушил кто-то молчание. -Привет, ребята,- ответил он спокойным и даже скучающим голосом. Тут он закончил подготовку, взял, прислонённую к стулу гитару, и начал играть. Все смотрели, и слушал как завороженные. Причем в песне не было ничего особого, все те же блатные аккорды, голос с хрипотцой, избитая тема об очередном расставании с бесконечным количеством женщин и тому подобное. Больше всего меня удивляло то, что песня-то была именно для этой публики. Для пропойц, рабочих, всех этих отбросов, которые собрались сегодня, чтобы снова унизить какого-нибудь творца. Возможно здесь и крылся ответ на вопрос, который, вероятно, задавал себе очередной “сельский поэт”, оказавшись побитым, облитым пивом, а может и чем-нибудь похуже. -За что?- вопрошали все они. -За то, что творите не для тех, для кого выступаете,- как бы отвечал своим выступлением Киров. В итоге нашей с ним путаницы с верхней одеждой, мы разговорились и даже сами не заметили, как легко и непринужденно пошел разговор. С тех пор мы встречались с ним практически каждый вечер и мечтали о переезде в Петербург, о благодарной публике, о признании и обо всем том, о чем мечтают только школьницы и творцы. Но с Артуром все было не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Пусть он это тщательно скрывал, но все же было видно, что он играет не на своем поле. Артур Киров приехал в Новгород обычным “сельским поэтом”, но вскоре, поняв, что стихи тут мало кому нужны, переквалифицировался в репера, просто наложив свои стихи на бит. Его тексты стали становиться в пределах и даже за пределами города достаточно популярными. На фоне роста популярности того проекта, который он всей душой презирал, у него начала развиваться депрессия. Когда спустя год наркомании, популярность его текстов чуть ослабла, он понял, что глушить душевные боли препаратами-не выход, он собрал группу и обратился к той детали, о которой практически все деятели русской культуры забывают. Он обратился к культурной самобытности нашей страны. Теперь бит выдавал не компьютер, а баян, а трубочист выдавал что-то похожее на мелодии народных русских песен. Как вы понимаете, такой культурный коктейль не мог остаться незамеченным. Популярность группы снова стала расти, а Киров вновь начал смотреть в будущее с неким оптимизмом. Продолжалось это до тех пор, пока он не рассорился по каким-то личным делам с баянистом и не закрыл проект. Конечно, можно было бы подобрать нового музыканта, но Артур в этом вопросе отличался принципиальностью и считал популярность группы заслугой каждого. Кончилось все тем, что заменили уже его и теперь он с горечью наблюдал, как его песни исполняет уже другой человек. Никуда жаловаться он не стал, просто остался в своей уютной новгородской квартире и продолжил писать песни, вот только теперь они были куда более узкой тематики. Весь их смысл заключался в том, что его опять кто-то бросил, кто-то отверг, когда на самом деле он бросал всех девушек и менял их примерно с периодичностью раз в две недели. Он называл это пострасставальческим искусством, хотя на самом деле было очевидно, что у музыканта начался кризис идей. Несколько раз в месяц он исполнял свои песне в Театре поэтов, чтобы хоть как-то остудить пыл пьянчуг перед выступлением какого-нибудь артиста. Если обобщить, то все что делал Артур это сам писал себе тексты, сам их исполнял , сам слушал и сам потом ненавидел. Иными словами, творил. -А сегодня какое число? - спросил Киров. -Уже двадцать пятое.- ответил я. -Так это выходит, что тебя из твоей дыры всего через неделю выселят? -Ну, выходит так…- я поёжился, представив как придется спать где-нибудь в подъезде. -И денег у тебя на жилье нет? -На жилье нет. -А не хочешь… -Да, с радостью!- перебил я его, понимая к чему все идет. Удивительно, сколько раз я спал на этом диване пьяный и никогда не мог представить, что когда-то он станет моей настоящей кроватью. За три месяца мне удалось неплохо обжить кухню Артура. Даже холодильник, который постоянно шумел и не давал мне спать, мы вынеси в коридор. Это говорило о том, что Киров действительно хочет, чтобы я остался. Хотя это и без того было понятно, когда по ночам он вваливался в мою импровизированную комнату и начинал рыдать у меня на плече, жалуясь на судьбу и жалея меня. Для меня уже давно было очевидно, что его бесконечные безликие песни были всего на всего терапией. Хотя он грешил тайком брать мои средства терапии. Наивно было полагать, что я не веду им подсчет, когда от них зависит чуть ли не моя жизнь. Я встал с дивана и пошел по коридору ко второй комнате. Давно уяснив, что вечером Киров приходит либо пьяный, либо с женщиной, мой взгляд окинул вешалки. Только наши с ним пальто. Значит один. Удивительно, но он не спал. Просто лежал на полу и что-то наигрывал на гитаре. А может и подбирал какую-то новую песню. Увидев меня, он оживился, отложил гитару и, опираясь на кровать, поднялся. День сегодня был один из тех, за которые люди и любят май. Встал я рано, так что солнце сейчас испускало золотистые лучи, которые буквально заливали комнату светом. Так что даже такая помойка как комната Артура казалась мне красивой. -Одевайся, - хриплым голосом сказал он. Несмотря на конец весны, зимние пальто оказались очень хорошим выбором, так как сильнейший ветер с Ильмень озера не щадил ни единой клеточки моего тела. Артур шел быстро и не особо горел желанием разговаривать. Давно не видел его таким хмурым, если вообще видел. Направлялся он явно в сторону вокзала. -Артур, может ты скажешь уже, куда мы собираемся ехать,- попытался я и, как ни странно, успешно. -Ко мне домой, к родителям,- он чуть сбавил ход, чтобы поравняться со мной. У меня даже от сердца отлегло, ведь я думал, что он на меня чем-то зол. Мною было написано огромное количество несмешных шуток, но то, как судьба пошутила с Кировым, было в сотни раз хуже моих попыток. Как он объяснил мне, прошлой ночью в районе его родной деревни непогодилось, и кукурузнику, опыляющему деревенские поля средством от вредоносных насекомых, пришлось садиться на аэродром практически вслепую. Сел в тоге он на дом родителей Артура. Пожар, вспыхнувший от взрыва двигателя самолета и газовых баллонов в доме, чуть было не перекинулся на соседние дома, так что пока вся деревня боролась с пожаром, ни от родового гнезда Кировых, ни от них самих не осталось практически ничего. -Уголь и зола, - как бы подытожил Артур, осматривая пепелище,- даже хоронить нечего. В итоге было решено насыпать в гробы гари, сколько влезет и похоронить, как полагается. Артур агрессивно настоял, чтобы он один заполнял гробы останками. Все деревенские и я отнеслись с пониманием. В этом месте ощущалась та любовь и доброта, которая распыляется в воздухе, когда ты приезжаешь к каким-нибудь дальним родственникам. Пускай последних своих родных в этой деревне Киров собрал лопатой в гробы, все относились к нему как к полноценному члену семьи. Даже не смотря на то что Артур говорил, что не бывал в родительском доме уже более трех лет, каждый на похоронах предложил ему остановиться на время траура у них, но он всем отказал, аргументируя тем, что очень востребован по работе и должен уже сегодня быть в городе. Видимо в этом месте любили гостей, ведь после его отказа все предложения стали поступать мне. Мы сидели за столом и ели. Киров к еде не притрагивался, только пил, потупив взгляд на фотографии своих улыбающихся родителей. А я наоборот, не пил, так как готовился пить таблетки. Вдруг в дверь постучались. Какая-то немолодая женщина подбежала к двери и распахнула ее. На пороге оказался мужчина лет пятидесяти с залысиной и в строгом костюме. Больше в глаза вообще ничего из его образа не бросалось. -Соболезную,-сказал он формально-скорбящим голосом, сразу можно было понять что он политик или что- то вроде того. -Соболезнуйте, - язвительно ответил Артур. -Я представляю губернатора Псковской области. Видите ли, это инцидент произошел отчасти по нашей вине. Мы выпустили летчика в нелетную погоду, и..- он остановился после резкого удара Кирова по столу. -Давайте к сути, пожалуйста,- как-то отречено сказал он. -Мы предлагаем вам компенсацию. -Сколько?- все так же безучастно спросил Артур. -Три. Три миллиона,- все лицо этого посланника говорило о том, что ему жалко денег. -Согласен. Давай сюда свой чемодан и уезжай скорее,- устало сказал Артур. На обратном пути в Новгород мы практически не разговаривали. Киров все также тупо, как и на похоронах, уставился в окно и сидел так все семь часов пути. По дороге домой он все так же хранил молчание. А ночью, когда мы вернулись домой, началось нечто невообразимое: на моей кухне кипела работа, шутки как будто сам брались из воздух, я только и успевал их записывать и выстраивать хоть какие-то логические мостики от одной к другой. Было понятно, что во второй комнате тоже происходит творческий процесс. Оттуда слышались бесконечные распевки, сильные удары по струнам, по одному только темпу речи можно было понять, что это уже не то пострасставальческое искусство, которым Артур занимался на протяжении последних лет. Это было что-то энергичное, живое, побудительное. Заснул я только под утро. -Дружище, ты уверен, что до сих пор хочешь этого?- спросил я на всякий случай. -Ни секунды не сомневаюсь, - с веселыми нотками в голосе ответил Артур. -Но это ведь твои деньги,- пошел я в последнюю атаку. -Я тебе их дарю, они тебе куда нужнее, тем более мы уже сняли тебе квартиру на шесть месяцев. Не пропадать же добру. -Ну может ты себе хоть что-нибудь оставишь? - уступил я. -Чтобы опять потратить на наркотики и выпивку? Нет, уж лучше я в тебя вложусь. Поверь, я читал твою программу, это просто гениально. У тебя есть талант и такому таланту в Новгороде с его Театрами поэтов здесь не место. Тебе нужна нормальная публика, а алкоголиков я возьму на себя, не хочу аудиторией делиться,-сказал он и широко улыбнулся. -Внимание!!! Просьба провожающим выйти из вагонов!!! -Ну все, мне пора,-сказал Артур,-не теряйся. С этими словами он меня крепко обнял, в последний раз хлопнул по плечу и пошел к выходу. Руками он мне не махал, просто стоял напротив окна и улыбался. Поезд тронулся и я уже навсегда оставил Новгород в прошлом, а сейчас я стремительно несся в новый пункт назначения моей жизни. Я ехал в Петербург. Артур в последний момент успел увернуться от кинутой в его сторону из зала кружку. -Про бывших что-нибудь давай!!!- завопил кто-то. -Песен про бывших больше не будет,- спокойно ответил Киров. -Ну про ментов значит!!!- пошли на компромисс слушатели. -Про них тоже больше писать не буду. Толпа загудела, на сцену полетело множество мусора, кто-то даже запустил ботинком. Артур смиренно стоял и налаживал микрофон. Когда он закончил, то тихо и с хрипотцой произнес, прям вплотную к микрофону: “Эту песню я посвящаю всем тем, кто, как и я начал творить в ущерб себе. Эту песню я посвящаю жертвам искусства”.