***
Распахнув глаза, Чуя в ужасе сел в кровати. Лоб покрывала испарина, к нему неприятно прилипла челка. Тело сотрясала мелкая дрожь, а сознание сковал ледяной и колючий страх, мелкими иглами напоминающий о кошмаре. Чуя ударил ладонью по лицу, потряс головой, стараясь привести себя в чувство. Часы показывали четыре утра. О том, чтобы вновь лечь спать мысли не было. Закрыть глаза — вернуться в водоворот воспоминаний, из которого он только что вынырнул. В горле стоял ком. Давно ему не снился этот сон. События пятилетней давности. Которые воспаленное сознание всегда интерпретирует по-разному. Чуя не помнил, как все было на самом деле. Он лишь догадывался. На миссию отправили только Двойной Черный. Так что свидетелей кроме Дазая не было. Чуя зачистил вражескую базу, но Дазай почему-то не аннулировал способность. И Чуя вышел в жилую зону. Когда он пришел в себя, то увидел перед собой ревущую, словно дикий зверь женщину, прижимавшую к себе то, что осталось от ее ребенка. Для психики Чуи это оказалось серьезным ударом. Способность измотала тело. Он отключился. Очнулся уже дома, в постели. Дазай лежал рядом и читал книгу. Увидев, что напарник пришел в себя, улыбнулся. Совершенно неуместно, словно издеваясь. А потом сказал, что Чуя не подпускал его к себе, поэтому обнулить способность вышло так поздно. Сказал совершенно будничным тоном, продолжил говорить что-то о миссии. А у Чуи тогда сердце оборвалось. Сколько бы крови ни было на его руках, детская появилась впервые. И от этого понимания было даже физически больно. «Я убил ребенка», — эти слова сами сорвались с его губ. Он не искал себе оправданий, нет. Просто… эмоциям нужен был выход. Тогда он был еще зеленым мальчишкой, возможно, подсознательно ждал утешения. Слов о том, что это не его вина. Но их не последовало. Дазай лишь сказал, что все иногда ошибаются. И вколотил последний гвоздь в крышку гроба острейшего чувства вины. Только спустя годы, набравшись опыта и знаний, Чуя понял, насколько гадко поступил Дазай. Ему ничего не стоило взять вину на себя. Ведь ответственности за произошедшее никакой. А Чуя не помнил, как все это произошло. И тогда он Дазаю верил. Тот мог сказать, что не успел. Пара слов и Чую бы не мучили кошмары. Не преследовали призраки прошлого. Но Дазай либо решил, что так будет интереснее, либо сделал это бездумно. Хотя, какое там… Он с ранних лет никогда и ничего не делал просто так. Чуя встал с кровати, залез в шкаф, порылся в ящике с чистой домашней одеждой и нашел пачку сигарет. Забрав с кухни пепельницу, вернулся в кровать и закурил. Руки все еще мелко дрожали, и нужно было хоть как-то успокоиться. А пить на рассвете было плохой идеей. Дым обжег горло, и Чуя сухо закашлялся. Первая затяжка после долгого перерыва оказалась отвратной и горькой. Как и воспоминания о том дне. А ведь тогда между ними с Дазаем была любовь. По крайней мере, Чуя по юной дурости так считал. Испытывай Дазай к нему хоть что-то похожее на любовь, не обрек бы на такой невыносимый груз. Докурив сигарету, Чуя размазал окурок по дну пепельницы и задумчиво на него уставился. А какие вообще стандарты у этой самой любви? Пара месяцев конфетно-цветочного периода, притирка друг к другу, всё ради другого, жертвенность, забота, секс. Так бывает у нормальных людей. Члены Портовой Мафии нормальными людьми не были. Так в чем же заключалась их любовь? Игра в кошки мышки, взаимные шпильки по поводу и без. И секс. Чуя снова закурил. Его первая сигарета была после первого секса. Дазай предложил. Тогда они считали себя взрослыми, важными. А сигарета после страстной ночи это же так по-взрослому! Смех один. Вспоминать тошно. После ухода Дазая из мафии, их так называемые отношения закончились. Чуя больше не курил после секса. Тихий хлопок входной двери, легкие шаги в коридоре, недолгая возня и звук льющейся в душе воды. Чуя позволил себе легкую улыбку. И еще одну сигарету. Которая тут же закружила голову, даря отвратное чувство тошноты. Ничего, зато помутившийся ненадолго разум может немного отдохнуть в ожидании своего спасения. А оно уже здесь, у порога, смотрит темными непроницаемыми глазами. Акутагавы не было всего неделю. А казалось, будто прошла целая вечность. Вечность в кошмарах и цепких когтях внутренних демонов. В натягивающем нервы, подкрадывающемся безумии. Только засыпая в крепких объятиях Акутагавы, Чуя не видел кошмаров. Он вообще не видел никаких снов. Спал крепко, словно пытаясь наверстать упущенное. Даже разбудить было сложно, из-за чего Акутагава иногда сердито ворчал. — Давно проснулись? — сипло спросил он, подходя к кровати и включая ночник. — Третья, — Чуя поднял руку с давно истлевшей до фильтра сигаретой и убрал челку, всматриваясь в хмурое лицо напротив. Акутагава прекрасно знал, что без него Чуя видит кошмары и очень плохо спит. Их отношения именно с этого знания и завязались. В тот день они вдвоем отмечали день рождения Чуи. Здесь, в этой комнате. Акутагава очень быстро опьянел, без лишних слов забрался на кровать и уснул. Чуя тогда лишь вздохнул, но не стал его беспокоить. Просто лег рядом, обнял одной рукой и мгновенно отрубился. Такой спокойной ночи ему не дарил ни алкоголь, ни снотворное. И Чуя попросил Акутагаву об одолжении, попросил остаться еще на пару дней. Пришлось рассказать о своей проблеме. Без подробностей. Пока. И он согласился, даже не став расспрашивать. Пока. Как ни странно, кошмары не мучили только в те ночи, которые Акутагава проводил в постели Чуи. Гораздо позже, когда в их совместной жизни появилось нечто большее, чем невинные совместные ночевки, Акутагава все-таки решил спросить. И Чуя поведал про тот случай с ребенком. Он впервые кому-то об этом рассказывал. Думал, не сможет. И если произнесет вслух, небеса его покарают в тот же миг. Но ничего такого не произошло, только стало чуточку легче. Выслушав, Акутагава кивнул и, ничего не говоря, накрыл ладонь Чуи своей. А что тут можно сказать? Что он не виноват? Что это случайность? Ошибка? Недоразумение? Эти слова были нужны тогда. И совершенно от другого человека. Того, кто так долго был рядом и кого он считал своей надежной опорой. Опорой, которая тайком подгнивала, обрушившись в самый внезапный и неожиданный момент. Дазай. Человек с гадкой, истлевшей душонкой. Который выбросил его, словно бесполезный мусор. Который оставил его позади, как пройденный этап. Ничего не объяснив, лишь оставив шрамы на душе и теле. Четыре года прошло. А некоторые шрамы все еще болели. Особенно тот, что на груди. За день до своего исчезновения Дазай позвал Чую на один из складов Портовой Мафии. Между ними завязался очень странный разговор, Чуя плохо его помнил, потому что был в бешенстве. Не так давно он застал своего напарника в объятьях очередной девчонки и был все еще зол. Дазай ему изменял, он это знал. Разговоры не помогали. Секс тоже. Кулаки и подавно. Дазай словно издевался, стараясь как можно чаще быть пойманным с поличным. А потом глупо улыбался, говорил, что это ничего не значит и сладким голосом тянул имя напарника. Чуя долго терпел. Ему было плохо. Но он не знал, что может быть по-другому. В его мире это было нормой. Никто не рассказывал, что все должно быть иначе. Поэтому Чуя мирился с изменами, издевками, пренебрежением. Ведь он любил и предполагал, что был любимым. Но Дазай вел какую-то свою, одному ему понятную игру. Тогда Чуя и мысли не допускал, что эти игры могут коснуться и его. А потом случилось это. Погожий вечер, склад, странный разговор и выстрел в грудь, прямо над сердцем. Как потом сказал врач — на два пальца ниже и летальный исход. Было очень больно. И страшно. Горячая кровь, пятном расползающаяся по рубашке, жуткая растерянность и непонимание. И сейчас перед ним стоит человек, которому он верил? Которого он так любил? Нет, это не он. Это незнакомый монстр, принявший облик дорогого человека, чтобы напугать, заставить сомневаться. И это чудовище в два широких шага оказалось рядом, подхватило, мягко опуская на землю. И такой знакомый голос тихо проговорил на самое ухо: «Это тебе на память. Чтобы не забывал обо мне, Чу-у-уя». После этого Дазай исчез. Бесследно пропал, словно такого человека и не было. Первые месяцы после выздоровления, Чуя тщетно пытался его найти, но безрезультатно. Душу рвало на мелкие куски, сознание разъедало отчаяние. Он не мог нормально работать и спать. Но постепенно к нему приходило осознание, что так называемая любовь была скорее зависимостью. Больной привязанностью, желанием быть для кого-то важным и значимым. Кому-то надо было отдавать собственные эмоции. А кроме Дазая у Чуи и не было никого, да и тот охотно принял эту роль. В один прекрасный день Чуя словно проснулся от этого кошмара. Боль и обида никуда не делись, но голова пришла в норму. Он смог трезво взвесить все что с ним происходило в последние годы, оценить поступки Дазая, собственные реакции на них. Мелкого и глупого Чую захотелось придушить. Как же неправильно он вел себя в прошлом! Сколько ошибок совершил! Забыть бы, выкинуть из памяти, но душа все еще болела. А над сердцем остался небольшой шрам от выстрела. Дазай словно знал, что так будет. При первой их встрече спустя годы, ткнул пальцем точно в место выстрела и спросил, часто ли вспоминает о нем Чуя. Отставив пепельницу, Чуя откинулся на подушки, не спуская взгляда с Акутагавы. Такой домашний, уютный. Свободные спортивные штаны, растянутая футболка, шухер на голове. Это вызвало улыбку. Акутагава залез на кровать, плавно ныряя под одеяло, доверчиво прижался к Чуе. Тот его обнял, нежно поцеловал в губы. — Не люблю, когда вы курите, — проворчал он, морщась. — Прости, ты неожиданно вернулся. Думал, что еще пара дней… — Я бы вернулся еще раньше. Но пришлось задержаться, на обратной дороге обнаружил хвост и… — Не важно, — Чуя покачал головой и обнял еще крепче, вдыхая аромат его кожи. — Главное, что вернулся. — Торопился, как мог, — совсем тихо сказал он. — Я скучал. — Я тоже… И вот кто мог предположить, что они сойдутся? Чуя помнил Акутагаву еще сопливым мальчишкой, когда того подобрал Дазай. Поначалу он даже ревновал. Дурак. Если вспомнить, как Дазай обращался со своим учеником, поводов для ревности или зависти не было. Только если ты не мазохист. Дазай отравил не только Чую. Он и Акутагаве душу наизнанку вывернул. Дал в своем лице близкого человека, наставника. А потом бросил. Только вот Акутагаве сладкими речами он уши не грел. Но думать, кому из них он сделал больнее, не хотелось. Да и какой смысл? Главное, что они теперь вместе и помогают друг другу собирать себя по кусочкам. И, вроде, это у них успешно получается. Чуя доверял Акутагаве. Он знал, что мальчишка его не предаст, не исчезнет. Акутагава был честным и всегда говорил то, что думает. Даже что-то неуместное или неприятное. И он никогда не осуждал. Старался понять. Акутагава был не очень догадливым, и Чуя научил его не бояться спрашивать. Это помогло им лучше понять друг друга, наладило доверительные отношения. Акутагава провел рукой по голой груди Чуи, задел шрам от выстрела и чуть вздрогнул. Он знал, как Чуя его получил и всегда напрягался, стоило коснуться этой метки. Она словно обжигала его руки. И Чуе это не нравилось. Создавалось впечатление, будто Акутагаву это напоминание ранит больше, чем его самого. А это было как-то совсем неправильно. — Ты опять? — фыркнул Чуя. Он уже отчитывал его за подобную реакцию. — Простите. Как подумаю, что выстрел мог прийтись чуть ниже… — Тогда я бы погиб. В те времена мы мало общались, тебе бы даже грустно не стало. — И никто не помог бы мне впоследствии, — Акутагава больно царапнул по шраму. — А еще мне не нравится, что этот след напоминает вам о нем. Прямо над сердцем. Он словно запечатал себя там… Чуя скривился. Мальчишка выдал мысль, которая и ему самому не раз приходила в голову. Даже спустя годы, когда последние теплые чувства к Дазаю уже умерли, Чуя задумывался об этом. Ему не нравилось смотреть на этот шрам. Это причиняло дискомфорт. Бесило. Словно метка, говорящая о том, что Чуя принадлежит этому предателю. Мысль пришла внезапно. Возможно, был виноват воспаленный после бессонных ночей мозг. — У меня предложение. И ты должен согласиться, — Чуя отстранил его от себя, чтобы заглянуть в глаза. — Все что угодно, — решительно кивнул он. На душе потеплело. А ведь он даже еще не услышал, что за безумство предлагает ему Чуя. Достав телефон, он нашел нужный номер и стал звонить. — Ота-сенсей? Здравствуйте. Простите, что разбудил. — Привет-привет. Ох, ничего… Накахара-сан, что-то случилось? — Можете приехать ко мне домой? — Конечно. Что произошло? — Вы пока собирайтесь, я чуть позже фотку пришлю. Ничего ужасного, чуть-чуть подлатать, — фыркнул он и отключился. — Чуя-сан, зачем вы звонили нашему медику? — Сейчас узнаешь. Сядь-ка на мои бедра. Акутагава нахмурился, но послушался. Чуя же взял с тумбочки фляжку, в которой был виски, из-под подушки вытащил нож. Протер лезвие смоченным в алкоголе платком. — Сойдет. Держи, — Чуя протянул Акутагаве нож. — Что вы… — Срежь его, — сухо сказал Чуя. — Что сделать? — его глаза в ужасе расширились. — Что слышал. — Но ведь… Шрам останется, даже больше станет. — Зато это будет твоя метка. Не его, — оскалился Чуя. Безумная идея. Совершенно сумасшедшая. Но Чуя хотел избавиться от этого шрама. Но сможет ли Акутагава взять на себя такую ответственность? Оставить подобный след, осознавая, что это будет значить. Не только помочь забыть, но и отпечатать себя в чужом сердце. Это так символично… Аж смешно. — Хорошо. Я постараюсь сделать это быстро, — его голос немного дрогнул, но руки были тверды. Чуя сделал большой глоток из фляжки и зажал меж зубов скрученный носовой платок. Он знал, что будет больно. Но готов был это стерпеть. — Я начну… Кожу обожгло холодное лезвие, следом — горячая кровь. Из глаз брызнули невольные слезы, Чуя зарычал и неосознанно вцепился в бедра Акутагавы, впиваясь в них сведенными судорогой пальцами. Тот лишь зашипел от боли, но его рука не дрогнула. Пытка длилась совсем недолго, но вместе с физической болью и кровью словно весь груз этих лет вышел. Когда Акутагава убрал нож, на душе стало так легко и хорошо, что Чуя рассмеялся. Сначала тихо и сипло, потом более звонко и раскатисто. — Чуя-сан? — обеспокоенно позвал Акутагава. — Ох, прости. Все хорошо, сфоткай то, что вышло, отправим Ота-сенсею. Ему же надо знать, какие глупости ему предстоит лечить…***
После ухода медика, Чуя и Акутагава лежали рядом в кровати, держась за руки. Боли почти не было, помог укол. В голове Чуи было пусто, на сердце легко и хорошо. — Как вы? — Хорошо. Даже не думал, что станет настолько легче, — выдохнул Чуя. — Спасибо. — Мне как-то неуютно, что на вашем теле будет шрам, оставленный моей рукой. — Не заморачивайся. Ты хороший парень, даже если тебе надоест когда-нибудь мое общество, и ты решишь уйти, эта метка будет приятным воспоминанием… — Я не уйду! — горячо воскликнул он, приподнимаясь на локтях и заглядывая Чуе в глаза. — Я вас никогда не брошу. Я буду рядом, пока вы мне это позволяете. Не надо во мне сомневаться. В его голосе звучала совершенно детская обида. А еще он был преисполнен решимости. Это грело душу и дарило иллюзию счастья. А иллюзию ли?.. — Я никогда в тебе не сомневался, — улыбнулся Чуя. — И в моем сердце всегда будет место только для тебя.