Интрига

Уберите это выражение лица, сомните его как ненужный лист бумаги. Где-то под ним живое лицо, живая мысль, там прячется истинный оскал или ухмылка. А если не оскал, то шипы, которыми утыкано все, до чего может дотянуться взгляд. Если не острота, то кто-то забыл придумать себе себя. Невиданное упущение вранья, которым поливают на манер фиалок, чьи то головы. Из него могут получиться отличные клумбы, но они не смогут приносить плоды. От них будет доноситься нежный, бьющий по рецепторам запах, пока не наступят заморозки. И тогда кто то просто умрет от голода, если не планировал изначально увидеть лишь один сезон пестрых красок. Хороший садовник всегда знает когда собрать урожай, что следует оставить в разуме другого, чтобы взрастить благое или нужное. Все зависит от степени альтруизма в одеяниях движущего эгоизма. Настолько многое зависит от упорства и желания получить свое, что может увлечь, потащить за собой, маниакально приплясывая искрами в глазах. Только помните о том, что кто-то уже посадил семечко в ваш разум.

***

Последние строчки казались слишком преждевременными и неправильными. Как будто хотела появиться интрига, а сразу была разбита об стену фактом. Все равно что ловить бабочку молотом. Бум. И где-то в осколках есть эта, уже мертвая и не целостная, интрига. Но удалять или переписывать уже совершенно не хотелось. Была глубокая ночь, а чашка чая опустела достаточно давно, чтобы по привычке её владелец еще целых три раза хватался за нее и пытался сделать глоток несуществующего напитка. Усталость брала свое, отражаясь на лице серостью, а на белках глаз алой паутиной. Ему казалось, что еще немного, еще один рывок, и он снова сможет писать. Что все это пройдет, как страшный сон, которые так часто снились в последнее время. Только почему-то слова не вязались, а на периферии фантазии все еще опадали клочки крыльев уничтоженной молотом интриги. Ровный круглый след в серой стене, с расходящимися в стороны трещинами. Эта картинка настолько заняла мысли, что даже хотелось поверить, что там кроется особенный, сакральный смысл. Но причина была в банальной усталости, не более того. Поэтому, закрыв ноутбук, он просто побрел к постели, оставляя на потом все и вся. И забытую чашку, на которой кольцами рыжели следы черного чая, и открытый файл с начатыми набросками романа, и письма из почтового ящика. Последнее он бы хотел оставить совсем на потом, но нужно было донести себя до оплаты коммуналки. И только коснувшись головой подушки он осознал насколько сильно же сожалеет о том, что покидает собственную постель. Почему-то так было всегда, сколько он себя помнил. Всегда так неохотно вставал и с таким трудом вынуждал себя идти ко сну. Только когда уже намечался рассвет, он сам себе твердил о том, что сон необходимое составляющее жизни. Правда, внутри от этого не становилось легче или приятнее. Становилось только тяжелее. Как будто скручивалась пружина, царапая стенки своей тюрьмы. А он сам чувствовал себя заводной игрушкой, которая не хотела, чтобы её прятали в ящик с игрушками. Поймав себя на том, что мысли совершенно уже пошли не в ту степь, он просто закрыл глаза, пытаясь разогнать ворох проблем, очистить разум от этого шума. И только где-то там, в стороне, продолжали падать на пол разорванные крылья пестрой бабочки. Даже захотелось грустно вздохнуть, извиниться перед ней. Сказать ей "Прости, малютка, я слишком сильно разучился писать, чтобы дать тебе возможность полета". Только бабочке это не вернет крылья, не соберет воедино её распластанное тельце. Завозившись в постели, он пытался найти удобное положение для сна, отмахнуться, отвернуться от мыслей. Только, поморщившись, он почти зашипел от легкой боли и лег на спину. Наверное, утренний удар об дверцу шкафа оставил не просто шишку, а целое насыщенное воспоминание о себе. Достаточное, чтобы ощутить болезненность возлежания почти лбом на подушке. Однако, это хоть как-то отвлекло. Когда совсем начнет светлеть, он уже наверняка заснет. А пока что он только бродил с одной мысли на другую, лениво перекатывая их в разные стороны. Какие-то планы, какие-то идеи. Все завтра, все потом. И казалось, что ни одна из них не забудется, хотя наверняка это будет не так. Да он и не жалел особенно. Только снова и снова на задворках всплывала картинка со вмятиной в серой бетонной стене. Круглая такая, ровная, с осыпающимися краями от такого жесткого и бесцеремонного удара. И в самом её центре размазано тонким слоем тельце красивой бабочки. Скорее всего, она будет ему даже сниться. Именно этим утром, ведь всю ночь он провел перед открытым текстовым файлом. И даже не узнает, что именно этим утром пустит в густой шевелюре свой росток юный цмин. Весьма иронично, ведь не каждый садовник обладает достаточным чувством юмора, чтобы посадить в разуме погибающего ничто иное как бессмертник. Только кто же знал, что он захочет прорасти буквально.