Анна.
— Как жестоко, как это жестоко — шептала молодая женщина, медленно опускаясь на пол — Как жестоко. Все, что случилось в последнее время, обрушивалось, как ледяные струи, они били, резали, словно острые лезвия, раня, причиняя боль. Боль становилась невыносимой и все сильнее сжимали ее руки скатерть. Она очнулась в объятьях отца, рядом были мама и доктор Милц. — Анна, Анна, что с тобой? «Мамочка прости меня», просила и просила Анна, но не могла произнести ни слова. — Анна — мягко произнес доктор — тебе надо поспать, я дам лекарство, нужно выпить. Ты сможешь? Вскоре она погрузилась в такой спасительный сон. — Аня, проснись, Аня. Нам надо идти, вставай — услышала она тихий, но настойчивый голос. — Вставай. — Бабушка. Куда ты зовешь меня? — Пошли, нам надо идти, девочка моя. Она взяла ее за руку и повела, Анна вдруг оказалась в саду, старые и молодые деревья, их ветви гнулись под тяжестью яблок. Мужчины и женщины, парни и девки, и даже дети — все трудились на сборе урожая. Кто переговаривался между собой, кто-то шутил, вон та черноокая пара уже сговаривалась о вечерней встрече. Из глубины сада неслась песня. — Идем, идем. — Торопила ее бабушка. И вот, впереди под большой яблоней Анна увидела стол, покрытый белой скатертью, большой кипящий самовар, белый фарфор и яблочное варенье. Ее любимое, которое готовила только бабушка. Проходи, садись, Анна. — Сказала подошедшая к столу женщина и поставила блюдо с ватрушками. — Садись, мы давно тебя ждали. Будем пить чай. Ты не знаешь меня дорогая, я твоя прабабушка, я уже года три как умерла к тому дню как ты родилась. Я Аврора, дорогая. «Богиня утреней зари» подумала Анна — Я умерла? — Нет, дорогая, ты просто спишь, ты устала. И сейчас мы будем пить чай — мой любимый, он восстановит, твои силы. В чашку полилась темно — коричневая, отливающая золотом жидкость. К ней подвинули блюдо с ватрушками и вазочку с вареньем. — Ешь, дорогая, как ты любишь. Улыбаясь, Анна сделала глоток, и зачерпнула варенья. — Стало тепло, боль начала отступать. — Расскажи нам все, девочка моя, расскажи как ты жила. И Аня заговорила, она говорила и плакала, плакала и говорила: о себе, о Штольмане, о родителях, о душах умерших людей, расследованиях, о том, как ей страшно, о своей любви и своей потере. А бабушки все доливали и доливали чай. Подкладывали варенье и иногда тихонько гладили по руке. С каждой выпитой чашкой становилось легче дышать, с каждой лодкой варенья мир вокруг становился ярче. А тем временем корзин с яблоками становилось все больше и больше. Три дня и три ночи Анна находилась в забытье, утром и вечером ее навещал доктор Милц и давал ей лекарство. Тяжело вздыхая, он тихонько гладил ее по руке. Родители и Прасковья, дежурили около нее не оставляя, становясь невольными свидетелями всего что пережила их маленькая девочка за последнее время. Мария Тимофеевна не переставала плакать, но Прасковья выгоняла ее из комнаты, если та долго не могла успокоиться, и поила Анну чаем и бульоном со свежими кореньями. Виктор Иванович не плакал, все, что он мог, это обнимать своих женщин. К вечеру четвертого дня Анне стало легче, она перестала говорить и просто уснула. Доктор Милц решил, что лекарство больше не нужно. Анна просто спала. После ужина Прасковья подала чай, какой странный вкус подумала Мария Тимофеевна, — знакомый. Это же бабушкин чай, и яблочное варенье. — Прасковья! — Что угодно? — Прасковья откуда чай и варенье? — Так третьего дня на крыльце корзины оставили с яблоками, так вот в них и чай этот был и варенье. — Кто, кто оставил? — Так я думала от Туровых. — Ах да, может Липа прислала. Конечно Липа. А письма не было? — Нет, не было и даже записочки не было. Перед сном Мария Тимофеевна решила зайти и проверить Анну. Войдя в комнату, она увидела склонившуюся над ее дочерью женщину. -Кто Вы, что Вам нужно? — Машенька, не кричи. Разбудишь Анечку. — Бабушка? — прошептала Марья Тимофеевна — Да, дорогая. Пришла проведать. — Бабушка я вижу тебя или просто сплю? — Конечно, спишь, одной духовидицы в семье достаточно, давай чаю выпьем и поговорим. Они расположились за столом в Аниной комнате, пили чай и говорили. Вернее говорила Мария Тимофеевна, она рассказала бабушке о своем постоянном страхе за дочь, потому что она не такая как все. О том, как ей пришлось волноваться, когда появился Штольман, и все-таки она не смогла Анну уберечь ее дочь полюбила самого не подходящего мужчину, отказала князю. — А себя то ты помнишь? А Липу? — усмехнувшись, спросила бабушка — ты тоже влюбилась в неподходящего мужчину и отказала князю. А он не в пример вашему, был молод, хорош собой и влюблен. А что ты сделала —ты соблазнила Виктора. Ты счастлива с ним? — Да. — Жалеешь? — Нет, бабушка. Я снова поступила бы так же. — Так чего ты хочешь от своей дочери? Марья Тимофеевна тяжело вздохнула — Я хочу ей счастья. — Так помоги ей. Помоги ей его найти! На завтра Марья Тимофеевна встала поздно, Виктора уже не было, как не было и Анны. — Где? — спросила она, вбегая в кухню. — Прогуляться пошли, в сад. На полу стояла большая темная корзина с яблоками — бабушкина корзина с яблоками из ее сада. — Хорошо. Принесешь мне чай, я буду в кабинете мужа. Марье Тимофеевне надо было подумать.***
Мария Тимофеевна. Маша.
Как давно это было и как недавно. Мария Тимофеевна очень хорошо помнила тот день, когда это случилось. Готовились отмечать день рождения Липы, было приглашено наверно полгорода. Мама была раздражена и не выходила из комнаты, за всеми приготовлениями следила бабушка, хотя и не было в этом необходимости. Все уже было готово, сад и дом украшены, угощение приготовлено и даже оркестр в саду репетировал с самого утра. Мама тогда решила не разговаривать с Липой, пока та не изменит своего решения или не даст внятных объяснений. К ней сватался сын Пашкова, а она ему отказала. Уже двадцать три, а она отказала Пашкову. Мама была в ярости. Отец соблюдал нейтралитет, а бабушка лишь загадочно усмехалась. Именно в тот злополучный день Маша впервые увидела его и пропала. Пропала раз и навсегда, хотя предполагалось, что замуж она выйдет через год за друга детства, соседа — Ивана Юсупова, но не сложилось. В тот вечер они танцевали всего пару раз, а на следующее утро Ваня зашел за ней как и раньше в пять утра, она спустилась к нему в сад. -Ну что в тайное место? — рассмеялся Иван Юсупов. — Нет, в таком платье на дерево не залезть — вздохнула юная Маша Нащекина. — Я так понимаю, что о помолвке мы объявлять не станем? — Ты обижен? — Если честно нет, но ты выходишь замуж первая, а потом я, умирая от горя и обиды бегу свататься. — Но почему так? — Изумилась Маша. — Свататься я бегу к вдове моего дяди. Так что, Маша, не подведи меня, ты должна обручиться и выйти замуж в течение двух месяцев. — Но как? Ты с ума сошел. Это были сговор и авантюра. И Маша так и не смогла решить, что ей больше нравилось то что она состоит в заговоре или, то что они затеяли авантюру. — А если не получится? — взволновано спрашивала она Ваню. — Получится, я же вижу, как он смотрит на тебя. — Уверенно отвечал тот. Настал день «Ч». Сегодня они втроем должны отправиться на конную прогулку. Они и отправились, что уж тут говорить. Доехав до развилки дороги, Мария пришпорив коня, крикнула: -Догоняйте! — и понеслась в лес. Молодой Иван Юсупов и сопровождающий их Виктор Миронов, пришпорив лошадей, неслись вслед за Машей, считавшейся самой лихой наезднице в Нижнем. Догнал ее Виктор. Мария соскочила с коня и, смеясь, побежала в лес, собирать землянику. Ну что оставалось делать юноше, скажите мне? Был ли у него выбор? Ее глаза искрились ярче солнца, смех был подобен горному ручью и губы были похожи на спелую землянику. Целующимися и застал их Юсупов, медленно подъехав к поляне. Маша сорвалась и улетела на своем белом жеребце. А вечером того же дня Юсупов старший и Виктор Миронов пришли просить руки Марии Тимофеевны. — О чем задумалась дорогая? — Спросил Виктор Иванович — Об Анне, да и нас вспомнила. — Да ты была такой стремительной, такой сумасшедшей. — Обнимая жену, прошептал Виктор Иванович. — Ты моя амазонка. — Я хочу помочь Анечке. Она сказала тебе — Штольман жив. Она звала его вчера, он не пришел. Следует написать Олимпиаде и Тимофею Ильичу, просить их помочь нам. Как ты думаешь? — Да, дорогая. Я думаю что ты правильно решила. — Виктор крепко прижал жену к себе. — Все правильно, дорогая моя. — Прошептал он ей в волосы. — Все верно. — А еще, надо Ивана попросить, возможно, он сможет помочь по своему ведомству. — Да, ты права. Я сегодня встречусь с Трегубовым, переговорю. Пригласишь Александра Францовича на ужин? — Да. Значит вечером? — Вечером.***
Олимпиада Тимофеевна. Липа.
Отдав последние распоряжения, Олимпиада Тимофеевна поднялась к себе. Тревога и беспокойство мучили ее. Всю ночь снилась бабушка и просила — Помоги! Помоги!— Кому, кому помочь-то. Сердце болело за Анну, но как ей помочь Липа не знала, только надеялась, что время залечит ее раны и боль уйдет из души Нюшеньки. Стук в дверь отвлек ее от тяжелых мыслей. — Олимпиада Тимофеевна, Вам посыльный письмо принес. Письмо от Маши, внезапно Олимпиада испугалась, сердце сжалось в дурном предчувствии, открывая письмо дрожащими руками она шептала молитву. Прочитав письмо, Олимпиада Тимофеевна задумалась. Слава Богу Нюшеньке получше, даст Бог вскорости она его совсем забудет, а если нет. Если не забудет? А если ее любовь это надолго? Вон даже Маша приняла и хочет найти этого полицейского. А может и правда, может найти его живого ну или мертвого, хотя, что это я мертвого Нюшенька его и сама найдет. Странная у них любовь. Грустно улыбаясь, Олимпиада Тимофеевна погрузилась в воспоминания. Она увидела Тимофея когда ей исполнилось семнадцать, ничего необычного, лавочник. Но с того дня он снился ей каждую ночь. Через шесть месяцев, после пасхи бабушка увезла ее в Европу, почти на полтора года. Скучно ей было на балах, ее душа рвалась обратно. Вернувшись домой Липа стала проявлять интерес к делам отца. А отец ее и помещик хороший и торговец был отменный. Выращивали они вишню, продавали по всей империи, поставляли и императорскому дому. А еще вино делали да настойки. Больше половины бывших крестьян занялось этим промыслом — вот они и растили вишневые сады, надо сказать крестьянам своим он помогал щедро, саженцы давал без счета даром, учил всему, что сам знал. Процветало его производство, что там говорить. В делах да заботах прошло три с половиной года, в долгих взглядах да редких странных молчаливых прогулках вдоль реки. Они с Машей гуляют, а Трофим поодаль идет, но вроде как рядом. За это время она довольно твердо отказывалась от всех предложений, которые ей поступали, странно, что их не становилось меньше. Но скоро двадцать третий день рождения и мама уже срывается, Липа в очередной раз отказала интересному кандидату в мужья. И Липа решилась. Отправила записку. Уважаемый Трофим Дмитриевич! По сложившимся обстоятельствам я буду вынуждена принять первое предложение о замужестве, которое поступит в любое время от сего дня.Олимпиада Тимофеевна Нащонкина.
На следующее утро, после дня рождения, к ее отцу прибыли Егоровы, Дмитрий Ильич, Николай Дмитриевич, Яков Дмитриевич и Трофим Дмитриевич. Через час как они покинули дом отец вызвал ее к себе. — Липа, твоей руки просит младший Егоров, что ты на это скажешь? — Я согласна. — Липа, а хорошо ты подумала? Скандал — бывший крепостной, мелкий торговец. — Подумала папа. Папа ты не беспокойся, мы не прогадаем, я знаю, мне приснилось. Егоровы станут богатейшими людьми Империи. — Ну, хорошо, я поговорю с мамой, не бойся. Но мама, как, ни странно, восприняла новость очень спокойно. А Егоровы и впрямь очень скоро стали богатейшими купцами Нижнего Новгорода и Империи. Всем была довольна Олимпиада Тимофеевна в браке, вот только детишек Господь им не дал, это единственное что заставляло ее горевать, но она находила утешение в племянниках. Вот и снова пришло время помочь племяннице. С этого момента время стало ускоряться. Вечером после ужина, Липа попросила у мужа помощи, дала ему письмо. Трофим Дмитрич решил что конечно, поможем Анечке, найдем ей этого полицейского. Утром собрал братьев и старших племянников на семейный совет. Уже днем полетела в Москву телеграмма. Нужны фотокарточки господина Штольмана. 100 штук. Делай срочно. Так же собери информацию о данном господине, все что сможешь. За помощью обратись к Миронову.Яков Дмитриевич.
Через два дня, подготовив все дела для своего отсутствия, племянник Трофима Дмитриевича, младший сын Якова Дмитриевича, Александр Яковлевич Егоров отправился поездом в Зотонск, предупредив о своем визите телеграммой, и не забыл рождественские подарки для Мироновых. Втайне надеясь, что его подарок особенно понравится Ане. Понравилась же ей кукла десять лет назад, и альбомы для рисования. И шпага, для нее специально делали.