Ежики и кастрюли

Летние ночи всегда были более темными и звездными, чем в любое другое время года. А ночью так хорошо: откроешь окно, не боясь, что продует, поскольку воздух вечерний гораздо прохладнее, и после душа по чуть влажной коже он особенно приятен. Не менее приятным фактором, как-то не совсем вписывающимся в освежающую атмосферу, был запах сваренных пельменей. Аромат будоражил вкусовые рецепторы, поэтому брюнетка не стала долго ждать и положила в тарелку десять штук, добавляя две ложки сметаны и приправляя укропом. Затем снова вернулась на прежнее место за стол, наблюдая на экране ноутбука лицо подруги в скайпе. Рыжая улыбалась, думая о чем-то своем и мирно кивала в такт музыке, кричащей в колонках. — Сделай свою бандуру потише, даже я слышу, — фыркнула она и начала есть. — Это рок. Нельзя потише, хорошей музыки должно быть много, — еще шире улыбнувшись, Аня все-таки убавила звук, правда, совсем немного. — Честное слово, он меня не напрягает обычно, но сейчас у меня там в комнате придурок сидит без наушников, и он возмущаться может начать. — Тебе ли не пофиг? — Пофиг, пусть глохнет, заслужил. Но я своей музыки тоже не слышу. — Лады. Пельмени были съедены мгновенно, и сейчас даже запаха от них не осталось, был лишь аромат сигарет вперемешку с летним ветром, разносящим казавшееся чуть кисловатым благоухание цветов и листвы. У девчонок в скайпе была своя атмосфера, на данный момент каждая слушала собственную музыку. У Кисетевич — Агата Кристи, у Кудрейкиной — Полынья. И было абсолютно до фени обеим, что в соседней комнате у второй сидит друг без наушников, который терпит все это вперемешку. Но свою музыку даже не смеет включать — его ноутбук не такой громкий, все равно не перекроет две орущие мелодии двух орущих баб. — В лесу родилась ёлочка, в лесу родилась ёлочка… — брюнетка покачивала влево-вправо в такт своей песенке, на этот раз почему-то решив петь вслух. — Ой-ой-ой, стоп, Аня-Аня, ты чего? — похихикав, тезка сделала еще несколько останавливающих жестов ладонью в камеру. — Остановись, окаянная, ты хочешь, чтобы я оглохла? Твое «пение» я даже через музыку слышу. — Иди в жопу! Хочу и пою! Зеленая и стройная была-а-а! — Ой, мать моя, — судя по тому, как скривилось лицо рыжей, она была готова прямо сейчас отрезать себе уши. Затем выключила свою музыку. — Нахер, черт побери, нахер. Пойду-ка я чаю сделаю, а ты тут не балуй. — Была-а-а!.. Переделка старых песен в исполнении Полыньи Ане очень нравилась. Тем более, пока ушла «самая несчастная слушательница», коей она себя окрестила еще когда первый раз услышала вокал Кудрейкиной, можно было напеться вдоволь. — Но не смотря на ёлочку, кочующие ёжики, грустим мы о сосне-е-е, она одна-а-а… — откровенно не попадая интонацией вообще никуда, если только по барабанным перепонкам, причем очень больно («Ее голос… Мои уши… Мои уши! Как я еще не стала инвалидом, под такое и ногу вывихнуть не стыдно»), Аня напевала в свое удовольствие, улыбаясь и хихикая невпопад. Когда-то терпение заканчивается у всех. У родственников позже, у соседей раньше. Поэтому, когда на плечи девчонки легли теплые и практически огромные ладони, Аня подскочила, пугаясь, но тут же подмечая в уме, что это было вполне ожидаемо. Ну, когда-то все кроты выползают из своих нор. В данном случае тараканы. На охоту за крошками. Где учуял? — Анюта, — следом за руками на ее макушку рухнул его подбородок. Очень костлявый, между прочим, подборо… — Может, лучше кастрюлей погремишь? Как он узнал о вечной шутейке Кисетевич по поводу ее пения и громыхания посудой, она не знала, но в следующий момент в макушку, как раз в то место, куда упирался подбородок, пришелся поцелуй, а руки на ее плечах на секунду немного сжались. Время потеряло свой счет, и брюнетка не замечала, что сидит на кухне с тлеющей сигаретой в руке и тупо пялится в одну точку уже минут десять, а Никита давно ушел обратно в комнату. Что ж, зато его просьба на какое-то время выполнена: она заткнулась. И музыка тоже заткнулась. — Извинтиляюсь, я бабушке помогала, — голос рыжей, порвавший тишину в мгновение ока не менее неожиданно, заставил вздрогнуть и прийти в себя. — Ну что, может, скинешь мне своих кочующих ежиков? Тоже, что ли, погремлю. В ответ только громкая усмешка почти на нервозе.