безнадёжный

Сану совсем поехавший. В глазах – безумие граничит с крайним весельем, а в руке опасно блестит нож – по рукоятке катятся алые капли крови; и Юнбуму, в отличие от него, совсем не весело – крипово пиздец и зарыться куда-нибудь подальше хочется (лишь бы подальше отсюда). (от Сану и его ненормального это-так-весело-расчленять-людей взгляда подальше) Когда-то любовь (на деле же просто-напросто – синдром Адели) полыхает то и дело потухающим пламенем где-то внутри. Подуй ещё немного – и вовсе навечно погаснет, неприятным пеплом из страха и отчаяния оседая в душе. Любить того, кто тебя ранит, дикость. А того, кто не раз пытался зарезать с очаровательной и все понимающей улыбкой на губах, тем более. И Юнбум такой безграничный дурак, потому что, несмотря на порезы и шрамы, тянет руки к мучителю – во мглу – и тонет в опасных объятьях, увядает, самовольно роет себе могилу с пустых «а вдруг» в мыслях. Не вдруг. Руки все в синяках – синий переходит в фиолетовый на бледной коже, а губы до крови искусаны и: – Ты любишь меня? До смеха истерического где-то в подсознании, переходящего в полные боли крики. И вот правда любит ли он – хрен знает. Но мальчишка неопределенно кивает в темноту, потому что от подступающей волны ужаса глаза закрыты; потому что страшно, и жить как-то хочется, а от Сану чего угодно ожидать можно. – У меня для тебя сюрприз. Сану улыбается, достаёт что-то из кармана куртки и показывает Юнбуму ошейник с шипами – толстые металлические иглы выпирают с обеих сторон кожаного ободка. Юнбум сглатывает. Улыбается отстраненно-вымученно и – Ах-х. Сану ластится котом, щекой трётся о костлявые, выпирающие рёбра и греется чем-то своим щемящим, нежным, внутренним (Юнбума это, конечно, не касается). Мальчишке и вовсе невдомёк – его трусит, как осиновый лист, и он давится слезами, потому что знает – следом за пряником всегда следует кнут. И когда в следующий раз к ним наведывается полицейский – он сбегает. Сначала, когда слышит шорохи извне, отползает к шкафу, теряется там, а когда Сану уводит полицейского на кухню – ползет изо всех сил, глотает стоны боли и бесшумно прикрывает дверь, скатываясь по лестнице и сбивая ладони в кровь. А затем ещё и ещё – двигается так отчаянно до полицейской машины и отрубается. И слава Богу, что мужчина его вовремя находит, молча сжимает губы и усаживает по-быстрому в сиденье, трогаясь. И слава Богу, что всё это был лишь сон. Юнбум облегченно вздыхает, жадно вбирая в легкие воздух, когда просыпается в больнице. Тонометр размеренно пищит, а в воздухе пахнет лекарствами и хлоркой. Медсестра учтиво улыбается. – На дороге нашли. Наверное, с учебы шел. И Юнбум понятливо кивает, потому что из-за анемии у него такое бывало часто (правда, не так долго). А потом ещё раз пробирает в голове события недавнего сновидения и устало откидывается, потому что сознание явно решило сыграть с ним злую шутку. И словно в подтверждение – руки целы, ноги – тоже. Он осматривает тело с дотошной внимательностью и в сотый раз облегченно вздыхает. Просто сон. Наверное, Юнбум уже и сам поехавший, и пора кончать со всей этой слежкой – вон, до чего себя довел – три месяца без сознания и дурные сны какие-то в голове. \\\ Воздух влажный – капли дождя только-только слизали пыль с дорог и крыш. Юнбум забирается на самое дальнее сиденье в автобусе и надевает наушники, высматривая прохожих через запотевшие стекла. Автобус останавливается, а Юнбум замирает, будто бы даже забывая на мгновенье, как дышать. Знакомая фигура стоит буквально в метре от него. Сану удивленно вскидывает брови и улыбается, закидывая руку на свою очередную подружку, приобнимая. Господибоже. Юнбум давится воздухом. В ладони, что находится поверх женского плеча, зажат ошейник с металлическими зубьями. Сану ловит его взгляд и улыбается ещё шире, какие-то слова перебирая губами, но автобус двигается с места. И, кажется, сегодня вечером где-то у реки Хан найдут позже труп полицейского. И, наверное, это уже не паранойя.