Зависимость

      Занзас всегда был собственником. Вещи, люди, их воля и жизни — все его. Даже они сами не имели право распоряжаться так, как это делал он. И это все было до ужаса привычно и приятно. Ведь ты играешь в Господа, распоряжаясь всем вокруг. Хоть порой сила и власть одурманивают, сын Девятого научился с этим справляться. Ну, с недавних пор.       После поражения в битве колец Занзас вынес для себя ценный урок. Теперь, если не захлестывала уж чересчур сильная ярость, то голова старалась генерировать хоть какие-то трезвые решения. Но не в этот раз.       Когда Скуало предстал перед ним со жгутом на левой руке и шприцом в правой, Занзас пару секунд просто не верил своим глазам. Чтобы его гордая акула да опустилась до подобной грязи и слабости? Да ни в жизни. Это не может быть его Скуало. Но эти мысли атаковали голову всего несколько мгновений. Потом своим глазам верить стало легче, и вспомнились слова Бела на этот счет. И тогда ярость достигла высшей точки кипения. Только потом Маммон мимолетно упомянул, что его лицо в тот момент все было покрыто шрамами. Но было даже не удивительно — Занзас действительно разозлился. Как посмели эти рыбьи потроха проявить мало того, что свою волю, так еще и запачкать свою тушу наркотиками? Так эгоистично забил на все и решил добровольно отдаться в загребущие руки старухи Смерти? Слишком много захотел. Распоряжаться жизнью этого мусора имеет право только Занзас, и Скуало это знает. Тогда какого черта патлатое ничтожество посмело пойти против всех? Сын Девятого не мог уловить этого странного хода мыслей мечника. Оставалось только предполагать различные глупости, в которые верилось еще меньше, чем в факт о зависимости Суперби.       Но и собственной вины Занзас в этом не видел. Чтобы он и был виноват в чьем-то сумасшествии? Неплохая шутка. О моральном вреде от своих поступков даже речи быть не могло. Эгоизм застилавший глаза варийца, был настолько в порядке вещей, что всегда казалось, что его поступки осудить нельзя. Со своим эгоизмом он жил душа в душу, но чужой принять не мог. Особенно от кого-то из Варии. Особенно от Скуало.       Однако последние несколько недель мысли о своей вине все чаще лезли в голову, хоть и подвергались всякому осуждению. Ведь все должны терпеть его выходки, принимать его решения как должное и без пререканий подчиняться. Но, видимо, в этот раз что-то пошло не так.       — Ублюдское ничтожество, — пробормотал он и выпил залпом бокал виски. Гнев всегда был самой сильной и одновременно с этим слабой его стороной. И сейчас он был далеко не силен. — Убить мало.       Масло в огонь его ярости подливало то, что и другие варийцы вокруг как с цепи сорвались. Занзасу всегда казалось, что если он отдаст приказ, то они друг другу глотки перегрызут. Но, кажется, что это была одной из самых больших его ошибок. В них присутствует привязанность к ближнему, а в некоторых случаях и забота. Не то чтоб он сомневался в том, что Луссурия, если понадобиться, будет как мамочка крутиться над кем-нибудь из Варии, но не притащит же Скуало обратно в штаб!       Воспоминания были такими же яркими, будто все произошло минут пять назад. Как перебинтованного бессознательного, но живого Суперби принес на руках в штаб Леви-а-Тан, а за ними шел Лусс, который был явно озабочен состоянием раненного. В порыве ярости Занзас чуть не убил всех троих на месте, но, видимо, парочка спасителей были готовы к такому раскладу, и страх за собственные жизни не выбил их из колеи. Более того, они просто не боялись. Даже Леви, который душу дьяволу готов продать, лишь бы получить одобрение босса, сейчас шел против эгоистичных желаний главы Варии. А последующие события и вовсе стали для Занзаса какими-то необъяснимыми и бредовыми.       Как только Скуало оказался в комнате Луссурии и был уложен на кровать, солнце Варии решило высказать все сыну Девятого. Последний успел понять, что смертью их не испугать, как бы он не направлял пушки на них и не стрелял куда-то в сторону. И в итоге слова Лусса смогли задеть за живое. Самым обидным или даже злящим было то, что ему заявили о своей несостоятельности не то что как босса Вонголы, которым он так жаждет стать, но и Варии. Плевать, что самодур и ребенок, но сомнения в его статусе — верх наглости. Занзас не понимал, почему не убил его сразу. Но чем больше остывал от этой ситуации, тем лучше понимал, что это было не такой уж и оплошностью с его стороны. Сколько бы Занзас не звал их мусором, но даже он признавал, что сильнее, чем они, будет сложно найти. А лишиться таких кадров было бы просто глупостью. Кто-то же должен марать руки о более бесполезные отбросы. Но и без этого где-то в глубине подсознания варийский босс радовался, что Скуало все еще жив. Это чувство бесило.       Сейчас Занзас понимал, что Луссурия иногда говорит действительно умные вещи. Как бы не бесил его внешний петушиный вид, но в этой ситуации его ткнули носом настоящую проблему, непосредственно касающуюся варийского босса. Только сын Девятого не мог понять, почему его обвинили в беспочвенном насилии. Скуало в последнее время очень бесил и получил по заслугам. Мало того, что задание последнее провалил, так еще и появлялся, когда не следует.       Занзас устало потер глаза, откинувшись на спинку стула. Этот мозговой штурм утомлял и давался слишком сложно. Он не привык пересматривать свою точку зрения и признавать себя виноватым. Все нутро просто отказывалось это принимать. Но это не та ситуация, когда нужно было все бросить и жить дальше. К своему огромному сожалению, Занзас это понимал.       Раздался громкий рык, и стакан полетел в стенку. А ведь жаль, что не в голову патлатого мусора. Так было бы привычнее.       Он было потянулся за очередным стаканом, но оказалось, что все уже разбиты о стену. Поэтому совсем не гнушаясь, Занзас начал пить из горла бутылки. Алкоголь вроде и приятно обжигал глотку, но сегодня от этого удовольствия не было от слова совсем. Это взбесило еще больше, чем навязчивые мысли, и следом за стаканами в стенку полетела бутылка.       Занзас никак не мог понять, почему же его так трогает вся эта ситуация. Раньше он без зазрения совести спокойно мог убить подчиненного и даже глазом не моргнуть. А сейчас уже столько времени он не может пойти и добить провинившегося Скуало, просто потому что рука не поднимается. Не сможет нажать на курок, когда это будет нужно. Это чувство не оставляло его уже достаточно долгое время. И признавать, что именно из-за этого Суперби подвергался почти каждый день избиениям, совершенно не хотелось. Ведь это противное чувство неправильное, а этот мусор его просто не достоин. Но оно было, и побороть его Занзас просто не мог. Не хотелось признавать, что эти рыбьи отбросы ему жизненно необходимы.       Отодвинув свое кресло, он встал и подошел к открытому окну. Прохладный воздух немного отрезвил его голову и помог вернуться к раздумьям.       Скуало в последнее время был слишком тихим. Забавно, но, видимо, чем громче была его акула, тем больше сил у него было. Но тогда почему он стал таким слабым? До этого момента Занзас даже не думал задаваться этим вопросом. Ведь Суперби не мог просто так взять и заткнуться. Не золотая же рыбка у него померла с голодухи, и он из-за этого решил пуститься во все тяжкие. Слишком было на него не похоже. А чтобы найти причину этого затишья, нужно было начать вспоминать. Когда в штабе стало тихо, когда привычные будни перестали казаться обычными, и когда Скуало перестал быть таким как раньше. По большей части такое никогда не запоминалось, однако, ощущения не обманешь и подсознательно казалось, что что-то не так.       Суперби всегда слушался своего босса. Да что там, он даже после восьми лет Колыбели не забыл своей клятвы верности и свободно отдал пост главы тому, за кем готов идти хоть на край света. А тут такая глупость и все под откос. Может Занзас действительно виноват в том, что стало с его верным мечником? Чем дольше эта мысль находилась в голове, тем навязчивей становилась, и почему-то все больше хотелось в это верить. Ведь такой кремень не мог просто так взять и сломаться. У всего есть причина.       Тяжелые и медленные шаги разрушили звенящую тишину комнаты. Занзас пошел к двери своего кабинета.       Если акула в сознании и в состоянии говорить, то они поговорят. Если же он все еще не может вести адекватные диалог, то придется заставит его это сделать, чтобы расставить все точки над «i». Потому что эти прятки больше продолжаться не могут. Или сейчас или никогда.