Давно не виделись

Ну здравствуй, Зольф, давно не виделись. Жалко, черт подери, выглядишь — мне не хочется краснеть за тебя перед фюрером. Ах да, это он послал тебя в Лиор раньше, чем меня. Мне будет что сказать ему при встрече. Знаешь, чего я терпеть не могу? Стоять, как дурак, ожидая, что ты встанешь сейчас. Ну же, поднимись, идиот — ты же можешь! Тебя не сломила война, тюрьма — так неужели сломает всего-навсего сбежавший из-под плахи ишварит? Интересно, что он скажет, когда я отправлю за ним все свое чертово войско. И что ты молчишь, идиот, сейчас? Не делай вид, что я не с тобой разговариваю — не смотри на меня такими, черт тебя дери, глазами! Пустыми — мама упаси, чтобы они мне хоть раз приснились — глазами. Ты ведь не хочешь сказать, что умер, Зольф? …Ну конечно, что я еще мог услышать… Уже не помню, когда в последний раз мы вместе сидели за одним столом — ты так умильно чавкал, что я впервые не озаботился тем, насколько это противно. Ну и конечно, ты не послушался, когда я попросил тебя перестать — ничего страшного, мне даже нравилось, когда ты делал по-своему — в этом было что-то, определенно. Больше никто не расскажет мне тот страшно дурацкий тюремный анекдот. Ненавижу его и люблю, почти так же сильно, как тебя. Люблю тебя, ты слышишь, Зольф? Ну конечно, я ведь так не сказал это вслух ни разу — даже сейчас. …Знаешь, Зольф… Я, кажется, еще долго буду мириться с мыслью, что ты один обращаешься ко мне по имени. Или обращался? Ты научил меня верить — тебе, а теперь обманываешь, будто меня можно так просто обвести вокруг пальца, тьфу. Не выйдет! Ты мне говорил, что никогда не бросишь! Ты думаешь, я буду плакать, Зольф? По тебе? А я не плачу, сукин сын. Видишь? И не заплачу! …А помнишь нашу первую встречу, да? Ты, наверное, не верил даже, что такой сопляк осмелится с тобой заговорить — хорошо, что не пришлось уламывать тебя долго. Ты пошел за мной так, словно сам этого захотел. С тех пор я тебе поверил. Не говори, Зольф, что ты умер — тогда это будет моя вина, и как тогда жить дальше, если больше нет даже тебя? Тебя, рассказывающего свои дурацкие анекдоты о похабщине, которых ты наслушался в своей треклятой тюрьме. Ты думаешь, что я над ними не смеялся? Смеялся, наверное, даже сильнее, чем когда ты так забавно и долго ругался, стоило мне постирать твой костюм — он сел на два размера, так что ты с виду, кажется, обиделся. Зато сейчас не смешно — на тебя пялится весь отряд, а мне хочется выколоть им всем глаза. Так смотрят, словно им тебя жалко — а я знаю, что ты убил бы их всех, если бы я не запретил. Наверное, ты только меня и слушался, Зольф, потому что я никогда не пытался свернуть тебе шею, даже если говорил об этом вслух — ты мне и не верил. Знал, что я этого не сделаю. Зато ты многое мне говорил — забавно, но я забывал о том, что ты вообще-то под моим началом, и слушал с упоением, как ребенок. Тебе никогда не было стыдно, что я засыпаю у тебя на коленях, а просыпаюсь на твоих же, черт возьми, руках — и бесполезно каждый раз спрашивать, как это я туда попадаю. Тебе так нравилась, кажется, моя помешанность, что ты радовался возможности рассказать о своих приключениях в Ишваре, о взрывах, о крови — это была лучшая сказка на ночь, Зольф, так что я ждал этого дня с нетерпением. Лиор бы стал нашей общей сказкой, которую можно вечно рассказывать друг другу перед сном. Ты никогда не говорил мне, с чем я столкнусь на войне на самом деле. Ты никогда не говорил мне, что здесь я потеряю все. Идиот