Забери меня, Ужасный волк

Каменный сад страшен, но и прекрасен не менее. Могучие кунари словно созданы быть статуями. Скольких – ещё живых – мы убили, теряя силы, кровь, сожаление… А тебе достаточно лишь захотеть, и грозная армия застывает неподвижным лесом за твоей спиной. Я ступаю в мёртвую чащу и силюсь разглядеть живой цвет из-за серокаменных топоров и доспехов. Левую руку сжигает чудовищный огонь, а мне чудится, будто горит, вот-вот разорвётся, не рука – сердце. “Предатель”, – полный презрения голос Кассандры. Она осталась там, за элувианом, но слово и чувство идут за мной след в след. Где-то внутри, как женщина, она меня понимает, знаю. Но в ней куда больше воина, чем женщины. А воин убил бы тебя на месте, едва увидев. “Предатель”, – ядовитый шёпот Дориана. Уж в нём-то женщины даже больше, чем могло быть в дочери рода Пентагастов, но он не понимает меня совсем. “Предатель”, – и ещё десяток по-осиному жалящих эпитетов Сэры. Но ты ей никогда не нравился, её голос самый тихий, самый незначительный. “Любимый”. Любимый, любимый, любимый… Каждый шаг к тебе, как прыжок назад сквозь время; два года я не жила – ждала. И когда, наконец, вижу тебя, замираю. Мне страшно приблизиться, страшно узнать, что ты – уже не ты. Что конец был тогда, у водопада, когда твои пальцы коснулись моего лица, стирая валласлин. Жест сокровеннее, чем могло быть соитие. Ах, мы могли бы... Мы… – Солас. Это всё ещё ты. Вижу во взгляде, в том, как ты застыл, как дрогнул, услышав мой голос. Узнав мой голос. – Я хотела успеть раньше, хотела… – Знаю. – Почему не рассказал всё? Почему, я бы… Я говорю, говорю – очень много, слишком много, совсем не того, что сейчас нужно говорить. Ты приближаешься, и слова сами угасают и угасают, упавшими в ледяное озеро угольками. – Я не хотел, чтобы это стало и твоим бременем. Ты, должно быть, хочешь так много узнать. И я задаю вопросы – опять не те вопросы, – а ты рассказываешь мне про старых богов, про тень и завесу, про далёкие, далёкие времена, которые не должен помнить даже первородный, но ты помнишь, ты знаешь. Ты бог. Ты бог? Наверное, это должно меня поразить. Должно ли? Я знала тебя. Пусть всего лишь так, как может травинка по теплу случайного луча знать солнце. Солнце. Солас. Если ты – бог, значит, я люблю бога. – … Знаешь, как долийцы проклинают друг друга? “Чтоб тебя Ужасный волк забрал”, – горечь в твоих словах. – Ты и есть Ужасный волк, – отвечаю, а в моём взгляде лишь плещущая через край нежность. – Ужасный, ужасный волк. Потому что решать за меня – ужасно. Уходить так – ужасно. Мне всё равно кто ты и что будешь делать, я хочу быть рядом. – Я собираюсь спасти эльфийский народ, даже если для этого придётся разрушить этот мир. – Я помогу тебе. Это и мой народ. Пусть долийцы уже не те, кого помнишь ты, но мы не виноваты, что взрощены ложной памятью. – Это путь смерти. Ты не за тем спасала этот мир. Я не хочу, чтобы ты видела, каким я стану. Ты отворачиваешься. Боишься, что я найду в твоих глазах сомнение? Желание поверить, что этот путь возможен для двоих? – Может быть, я хуже, чем ты меня считаешь? – я стою прямо за твоей спиной и жажду коснуться, но не касаюсь. – Может быть, я спасала не мир – себя? А потом и тебя? Мне всё равно, что будет в этом мире. Мне некого и нечего жалеть, если здесь не остаёшься ты. Забери меня с собой. Хоть в самую бездну – забери! На миг вижу образ: я стою на коленях, рука сгорает в искряще-изумрудном огне, а ты уходишь. Гоню видение прочь. Ты оборачиваешься. Посмотри, просто посмотри! Я знаю, если заглянешь в глаза, в меня, узнаешь, поймёшь, поверишь. Ты смотришь. Мой любимый, мой бог, моё всё. И я вижу – ты веришь. – Любовь моя… Может быть, метка сожжёт меня нынче же ночью. Может быть, твой путь, и правда, лишь смерть, и я встречу её первой, не узнав, удалось ли тебе исполнить задуманное. Может быть… Не важно. Мы идём, рука об руку, к элувиану. Я и мой Ужасный волк, возжелавший разрушить мир. Эллана и Солас. Я и ты. Навсегда.