rain down and destroy me

      Кэти знает, что с её сыном что-то не так. Нет, правда, она спрашивает у Уэйна: не Эрик ли кричит ночью там, в своей комнате? Не он ли это стучит чем-то по стене, пробуждая еле заснувшую мать глубокой ночью? Не он ли сидит там, в своей каморке, не выходя сутками? Ох, если бы её сын знал, как она устала. Как она устала пить снотворное и видеть его поднадоевшее сердитое лицо. Как она устала покупать йод и перекись; как ненавидит замазывать темно-зелёной жидкостью с едким запахом его побои. Разбитая губа скоро будет выглядеть, как старое пальто, перештопанное сотню раз. Кэти трясёт от нахождения в собственной спальне, потому что интерьер комнаты подозрительно сильно напоминает бесчисленные синяки её Эрика. Рука, нога, плечо, глаз, нос, шея, грудь, кисти — всё в этом тревожном фиолетово-жёлтом. В этом уже заколебавшем цвете повреждённых тканей она видит своего сына. Она видит его красные от ударов костяшки пальцев, его сбитые в кровь руки, но ничего не говорит. Это переходный возраст, думает она. С её сыном просто нужно провести воспитательную беседу. Бессонница доводит её до того, что она всё забывает. Забывает, что у её сына и раньше бывали проблемы. С её сыном и раньше было что-то не так.       Она укладывает сыновей спать в один из вечеров. Читает им книжки на ночь. «Робинзона Крузо» Кевину и «Тома Сойера» Эрику. Они оба её внимательно слушают, когда она садится к каждому по очереди и читает продолжение с того места, на котором они остановились прошлым вечером. Они её всегда внимательно слушают. Но в один из вечеров, когда Уэйн ведёт себя слишком раздражённо, глава семьи уезжает куда-то из дома до самого утра. Мама отвечает обеспокоенным сыновьям, что он уехал на работу. Кто знает, может, она была права. Но этот, казалось бы, обычный вечер, отличающийся от других лишь небольшой потасовкой, меняет всё. Перемены оказываются настолько масштабными, что их никто не замечает. Кто знает, может, бедняжка Эрик слетел с катушек. Поменялся настолько молниеносно, что никто, абсолютно никто и не заметил, как он начал страдать. Как сидел на деревянном полу возле мусорного ведра и часами пялился в стену. Сверху-вниз, снизу-вверх, справа-налево, слева-направо — он изучил нежно-голубую стену в своей комнате от и до. Лампа-бра, излучающая белый свет крохотной лампочкой, освещала половину плаката с Томом и Джерри. Мусор, валяющийся возле письменного стола, не казался-то уже и мусором: вот эта алюминиевая скрепка, вроде, сорвалась с прошлой домашней работы Эрика по математике. Скучная математика. Ещё вчера мальчик любил её больше всех уроков в школе, а сегодня голоса в его голове говорят ему: это мусор, дрянь, никчёмные знания, уничтожь это. Ещё вчера Харрис младший был невероятно умным учеником, чуть ли не самым лучшим в классе, словом — гений, а сегодня он дерётся с каким-то мальчиком из школы. Потому что голоса говорят ему: ты лучше их всех, заставь их страдать, потому что они не заслуживают спокойствия. И директор, конечно же, вызывает родителей в школу. Кэти и Уэйн выслушивают его рассказ, а потом смотрят на своего малыша Эрика с презрением, смотрят в его заплаканные глаза и слышат его жалостный плач: — Это не я! Это всё голоса в моей голове! Бессонница доводит мать-домохозяйку до того, что она всё забывает. Забывает про те голоса, что беспокоили её сына.       Она думает, что это переходный возраст. С её сыном просто нужно провести воспитательную беседу. Кэти разговаривает утром с мужем об Эрике. Говорит, что хочет, чтобы отец поговорил с сыном. Объяснил, что вести себя так — это непозволительно. Они ссорятся, Уэйн и Кэти ругаются ранним утром из-за сына, потому что Уэйн не хочет причитать Эрика за те проблемы, с которыми он сам может справиться. Но Кэти неумолима. Мать-домохозяйка, воспитавшая двоих сыновей, не потерпит, чтобы в её семье был такой беспредел. Она кричит Уэйну, что если он глава семейства, то он обязан поговорить с сыном. Она, в конце концов, просто хочет выспаться. И Уэйн идёт в комнату Эрика и застаёт сына за уроками, говорит: «Эрик, нам нужно поговорить». — Да, папочка, — говорит ему сын, спокойно отвлекаясь от уроков и подходит к Уэйну. — Что с тобой происходит, сынок? — нервно спрашивает мужчина. У Уэйна шалят нервишки. Он устал. Он высыпается, но ему тоже плохо. Он хочет спокойствия, которого эти люди, по мнению голосов в голове сына, не заслуживают. — Н-ничего, — голос мальчика дрожит, и кулаки мужчины сжимаются от злости. Он раздражён. Он устал. Уэйн Харрис бьёт своего сына по лицу, крича: — Ничего? Тогда какого чёрта ты изводишь мать? Какого чёрта ввязываешься в драки и колотишь стены почти каждую ночь? Нас от тебя уже тошнит, так что объясни, что за чертовщина с тобой происходит! Но Эрик молчит. Эрик плачет. Эрику снова девять, он снова в кабинете директора. Он смотрит на своих рассерженных и опечаленных родителей, внутри него что-то сжимается и слезы накатываются на глазах. Ему стыдно. Но он не может ничего поделать. Эрик чувствует жжение на щеке после удара разъярённого отца и тихо шепчет: — Это не я... Это всё голоса. Но его никто не слышит.       Никто не слышит его, когда голоса в голове не утихают ни на минуту. Они говорят вещи, ужасные, жестокие вещи. Словно маньяки, они похитили разум бедного парня и манипулируют им, превратив его в марионетку. Они говорят: давай же, сделай это. Эти голоса — расисты, нацисты, гомофобы, женоненавистники, насильники, тираны и деспоты, они все говорят Эрику что делать. И он делает. — Это всё голоса в моей голове, мамочка, я не виноват! — кричит парень, когда Уэйн снова поднимает на него руку за ужином. — Это всё они, я не виноват! — кричит Эрик во сне, когда ему снится, как его забивают камнями люди сверху. — Эти чёртовы голоса не затыкаются! — говорит Харрис кому-то неизвестному, внимательно ведя машину по дороге в магазин с оружием. — Я понятия не имею, как их заткнуть, — парень мастерит пропановые бомбы, а внутри него бушует ураган стыда и ненависти к самому себе. Он говорит: — Простите меня.       Уэйн случайно слышит экстренный выпуск новостей и бежит к телефону, чтобы позвонить в 911. Он боится, что там, в старшей школе Колумбайн, его сын мог что-то натворить. Потому что у его сына были проблемы. И воспитательная беседа не решила их. Полиция говорит ему и его жене о том, что у их сына было много оружия: бомбы, ножи — всё из арсенала массовых убийц. Уэйну и Кэти говорят, что их сын и его друг убили 13 человек. Ранили ещё больше. Их сын Эрик застрелился, а его автомобиль взорвался от бомбы, которую парень сам же и заложил. У Уэйна в мыслях пустота, он лишь повторяет: сын застрелился, автомобиль взорвался. Это была Хонда, которую он подарил сыну на семнадцатилетие. Застрелился. Взорвался. Уэйн Харрис теперь точно побудет в спокойствии. Кэти точно выспится. Когда-нибудь.       Семья Харрисов разбирает вещи Эрика перед переездом. Часть забрала полиция во время расследования, оставшуюся часть пришлось разгребать им самим. Возможно, они правда старались помочь. Кэти находит семейную фотографию в ящике у сына, на которой все в сборе: она и Уэйн, обнимаясь, стоят возле Кевина и Эрика, которые держат руки друг у друга на плечах. Все счастливы, как никогда. Семья, полная взаимопонимания и доброты. Не жизнь, а сказка. Была. И она прижимает фотографию к груди и начинает плакать от горя, пережитого ей. Её сердце разрывается от боли, потому что она знает, что всё вышло слишком плохо. Так не должно было случиться. Её сын, её маленький гений и лучик света, должен был окончить учёбу и стать великим человеком. Потому что даже если с ним и было что-то не так, он всё равно заслуживал хорошей жизни. — Милый мой, я знаю, ты не виноват. Это всё голоса в твоей голове.