Мы можем немного сойти с ума, просто так…
Он не верил, что это, наконец, случилось. Ведь прошел целый год безуспешных поисков, целый год опоздания и тянущего чувства потери. Понимание, что не найдется, что все тщетно. Плисецкий сдавленно закашлялся, резко открывая глаза. На пол упало несколько капель крови, немного осталось на губах, делая Юрия похожим на вампира. Прошла ровно минута. Модель поднялась с колен, выдыхая сквозь зубы горячий воздух. Никому не было дела — ни до шрама через всю спину, ни до плохого самочувствия — они видели лишь то, что хотели. Желания чаще всего ограничивались полуфальшивой улыбкой и дружеским тоном. Джин, как безумное лекарство, помогал боли уйти, расслаблял мышцы и кружил голову. Заливистый смех Милы подталкивал к чему-то, что раньше представлялось невозможным и почти что немыслимым. Например, выпить еще бокал и выйти на танцпол. Запах корицы с легкими нотками лимонной вербены — Юрий тщетно пытался игнорировать его, но тот давил на голову, принуждал нервно теребить ножку бокала, давя в себе желание сорваться и найти этого «истинного». Найти и врезать, если еще остались силы. Мила дернула его за руку, выбивая из клубка мыслей и, под усмешки остальных, протянула свою узкую ладонь. — Спорим, ты не сможешь затащить на танцпол какого-нибудь красавчика? — прощебетала она и толкнула Плисецкого локтем в ребра. — Спорим, смогу? — хрипло отозвался тот, вырывая руку. Что-то со звоном упало, кажется, опять бокал — Юру это не волновало. Он позволил корично-вербенному запаху заполнить все мысли, чуть не срываясь на бег. Ноги, поставленные на приподнятую платформу, угрожали подломиться. Расталкивая толпу, — плевать на них, плевать на них всех — чувствуя все усиливающийся запах парфюма, Плисецкий уже практически летел, пока не столкнулся с кем-то высоким и, на первый взгляд, очень удивленным. Юрий поднял голову, с трудом фокусируя взгляд. Ему вдруг стало легче дышать, стальной обруч, сковывавший виски, разом рассыпался. Это был он — его человек. Попытавшись посмотреть ему в глаза (напрасно — все равно ничего не смог увидеть, только лишь яркую голубизну, на секунду мелькнувшую в размытом пятне), Плисецкий вновь зашелся болезненным кашлем, капли крови упали на короткие белые шорты, в полутьме ночного клуба больше смахивающие на юбку. Наконец, найдя его глаза, Юрий впился в них взглядом. Губы его впервые за весь вечер тронула непритворная, хищная улыбка. Виктор, верно, пытался что-то сказать, совершенно сбитый с толку этим столкновением, но не мог — нужные слова не приходили, лишь что-то совсем непонятное вертелось на языке, так и не высказанное. Он с удивлением рассматривал мальчишку (или девчонку?), с красными, будто накрашенными губами и слегка безумным взглядом. Он, наверное, был пьян — но запаха алкоголя Никифоров не ощущал. — Кто… — начал он, но тонкий палец лег на его губы, - Заткнись и танцуй со мной. «Заткнись и танцуй со мной» — почти первое, что пришло в голову. Корица и вербена больше не беспокоили, только противно заныл шрам на спине, будто кто-то вставил туда иглу, прошил и потянул. Плисецкий дернул мужчину за рукав, вытягивая на танцпол. Не зная ни имени, ни возраста, ровным счетом ничего, только то, что этот подлец — его истинный. И он, судя по всему, это еще не понял. Сердце выделывало какие-то совсем странные кульбиты, то ускоряясь в такт бешеной громкой музыке, то замедляясь и заставляя останавливаться, хватаясь за грудь, потому что казалось, что оно перестало биться. Судорожно переплетенные пальцы, хриплое дыхание незнакомца и непослушные пепельные пряди волос, которые он привычным жестом отбрасывал назад — все это толкало к маленькому безумию. Закусив губу, Юрий танцевал со всей страстью, которая только в нем осталась, не смея поворачиваться к незнакомцу спиной и изредка заглядывая в его глаза, жадно, черпая в нем недостающие силы. Тот молчал, отбросив все сомнения и вопросы, что роились в его голове. Этот безбашенный образ Виктору нравился — подпрыгивающие в такт резким движениям светлые волосы, висящий на тонких бретельках топик и короткие шорты, делающие мальчишку похожим на девушку. Музыка держала их обоих на крючке — кашель не рвался из груди, а в глазах не двоилось. Мила, стоя в стороне, тихо хихикала, указывая на танцующую пару моделям. Те только усмехались, не заостряя на этом внимания. Им, как прежде, было все равно. Виктор, наклонившись к уху мальчишки, попытался спросить его имя, но получил все тот же ответ, похожий на отчаянную мольбу: «Заткнись, заткнись и танцуй со мной». Но музыка закончилась, и Плисецкий потерянно замер, словно на него вылили ведро холодной воды. Избегая смотреть в глаза незнакомцу, он вырвал запястье из его нетвердой хватки и изо всех сил побежал, вновь не разбирая дороги. Куда угодно, только не чувствовать запах, не слышать бешеный стук собственного сердца, которое молило о пощаде. Вверх по лестнице, сдирая кожу с холеных рук, открыть люк и вдохнуть ночной воздух, который переполнял крышу. Юрия хватило только на два шага, ноги предательски задрожали и подогнулись, шершавый асфальт, покрывавший крышу, больно врезался в колени. Он закрыл глаза, ударяя кулаком по холодной земле и заходясь болезненным кашлем. Шрам уже не ныл — болел так, что невозможно было пошевельнуться, но Плисецкий изо всех сил бил крыльями, пытаясь бороться. Виктор слишком поздно понял, что произошло. Короткий миг — мальчишка вырвал руку и убежал — но Никифоров уже осознал, что хочет его догнать, куда бы тот ни отправился. «Только не вниз, прошу, только не вниз» — молил он, прыгая через ступеньки, спотыкаясь о заграждение, не пускающее проходимцев на крышу. Он и сам, наверное, не до конца понял, зачем погнался за мальчишкой. Простое ли любопытство, подогретое бокалом спиртного? Выскочив на крышу, он оглянулся, ища глазами хоть что-то. И нашел — сгорбленную фигуру, держащуюся за асфальт, как за единственную нить, связывающую ее с реальностью. Это он. Мальчишка заткнись-и-танцуй-со-мной. Подбежал, обнял за плечи, оттащил, будто они знакомы уже лет двести, или, по меньшей мере, сто. Колкие зеленые глаза смотрели ярко и больно. Плисецкий вырвался, едва заметно шатаясь. Крыша манила своей высотой, тонкими, совсем незаметными ограждениями. Юрий сел у края, с вызовом глядя на незнакомца. Чертов запах никак не хотел заглушаться, хоть они и находились близко друг к другу, а шрам тянуло так, словно там не заросший порез, а свежая, новая рана. Плисецкий действительно чувствовал себя так. Виктор осторожно подошел, мягко шагая с грацией кошки, наклонился, вглядываясь в исказившееся лицо. Юрий притянул его к себе за воротник рубашки, отчаянно целуя и зажмуривая глаза до звезд в них, до боли и слез. Он не почувствовал, в какой момент Никифоров опустился на колени, а его руки оказались у модели под топиком, но это было не важно, совершенно не важно. Пальцы скользнули по лопаткам, наткнулись на уродливый, пульсирующий рубец, старый шрам. Виктор чувствовал странный металлический вкус, будто губы мальчишки были испачканы свежей кровью. Он был готов ко всему, но отстранился, нащупав шрам. Голову прошило осознание, но Никифоров не верил, просто не хотел верить. «Его человек» сидел перед ним, озлобившийся на весь мир, мутными глазами пытаясь сфокусироваться на глазах Виктора, ища в них поддержку. Никифоров ничего не чувствовал и, верно, виноват в этом был лишь чертов насморк. — Ты… — начал мужчина, но мальчишка снова перебил его. — Да, я, — прохрипел он, — Ты ошибка, гребанная ошибка. Я не знаю, как тебя зовут, но из-за тебя я умру. Слышишь, ошибка? Юрий безумно улыбнулся, опираясь на плечо Никифорова и поднимаясь на ноги. — Самая прекрасная ошибка в моей жизни. Прежде, чем Виктор понял, что произошло, мальчишка отпрыгнул от него, закрыв глаза и протянув руки навстречу пустоте. Плисецкий потерял сознание, едва договорив эти слова, словно для этого он держался так долго. Слишком долго, дольше, чем это вообще возможно. Тошнотворного удара о землю они оба не услышали.Они были рождены, чтобы быть вместе.