подсолнух

- Довольно… - Робби молчит некоторое время, крутя головой из стороны в сторону, осматривая комнату, - неплохо. В его голосе – наносное презрение и пренебрежение. Спортакус как никто знает, как Робби хотел оказаться здесь. Под веками Робби крутится на своем месте, мешая всему автобусу спокойно поспать. Спортакус хмыкает, бросает сумку и рюкзак у изножья кровати и плюхается на нее. Робби недовольно вскрикивает. - Придурок, ты же весишь как слон, не сломай кровать! – Робби яростно щурится. Спортакус переворачивается набок, подпирает ладонью подбородок и улыбается. - Спасибо, - искренне выдыхает он. Робби вздыхает и отворачивается. Шея и выглядывающие из волос кончики ушей у него красные. * Этот поднял меня тогда на руки и начал кружиться вместе со мной. Каков нахал, вы только посмотрите! Он счастливо смеялся и все говорил, как благодарен. Я что-то яростно шипел, говорил поставить меня на место и все силился не улыбнуться придурку в ответ. Я нисколько не умаляю своих способностей (да что уж там, я самый умный и прекрасный из всех, да еще и скромный – само совершенство), но он смог бы и без моей помощи поступить. Он умный, сильный, красивый, только придурок. Если бы его мозги не были забиты только атлетикой… Тогда я бы хотел, чтобы они были забиты мной. * Спортакус быстро становится своим в университетской команде по атлетике. Он заводит много новых друзей, приятелей и просто знакомых. Неожиданно для самого себя становится душой компании – и вот его уже приглашают на все вечеринки и тусовки. Он раскрепощается, постепенно открывается другим людям и чувствует себя абсолютно счастливым. Он даже отращивает усы, потому что его сокомандники сказали, что так он будет выглядеть еще круче. Робби продолжает над ним смеяться из-за этих усов и называет их «пропуском в трусики», а Спортакус будто бы обижается на него и сидит, уткнувшись в угол, пока Робби не гладит его по спине и не просит прощения, смущенно проглатывая последние слоги. А потом в его жизни появляется Стефани. * Рисунок совершенно не получался. Я хотел нарисовать подсолнухи. Их было много за домом, потому что мамочка очень сильно их любила. Дедушка каждый день подолгу смотрит в окно и почему-то плачет. Я сидел за домом долго-долго, а картина все не получалась да не получалась. Я так разозлился, что бросил карандаш за забор. А оттуда потом послышалось чье-то ойканье. Я не обратил на это внимание, но потом над забором появилась чья-то голова. Это был мальчик, у него были светлые волосы (они красиво блестели на солнце) и широкая улыбка. У него не было переднего зуба, и это выглядело так смешно, что я рассмеялся. «Хей, - крикнул он и помахал рукой, - это не твой карандаш?» Я почему-то смутился до слез, опустил голову и кивнул. Я смотрел в землю какое-то время (надо же, опозориться перед незнакомцем!), а потом меня накрыла тень. Я поднял голову. Он смотрел на меня, открыто и радостно, и протягивал мне карандаш. У него были потрепанные кеды и ссадины на коленках. «Меня зовут Спортакус», - представился он мне, насильно впихнул в руку карандаш со своей ладонью и начал их трясти. Я улыбнулся, и он улыбнулся мне в ответ. (Рисунок получился очень красивый. Так сказал дедушка, а потом опять заплакал.) * Спортакусу очень нравится Стефани. Она милая и добрая, всегда улыбается и всегда его поддерживает. Она носит розовые платья, туфли на небольшом каблуке и учится на экономическом. Она приходит на каждое выступление команды Спортакуса и срывает голос, болея за него. Они встречаются три месяца, когда она, судорожно краснея, предлагает Спортакусу зайти к ней домой. - Мама с папой уехали в отпуск, - говорит она, пряча глаза за челкой. – Ты придешь? И конечно, Спортакус приходит. Они лежат в кровати Стефани, тяжело дышащие и потные. Стефани лежит у Спортакуса на груди и осторожно водит указательным пальцем по его груди, вырисовывая какие-то лишь ей понятные узоры. Спортакус вдруг вспоминает Робби и чувствует внезапный стыд и раскаяние. Когда он в последний раз нормально говорил с ним? Спортакус притягивает Стефани ближе и утыкается ей носом в макушку. Когда же он в последний раз обнимал Робби? * «Помоги мне поступить в университет в другом городе», - сказал он мне. В другом городе, вы его послушайте! И обо мне он даже не думает! У меня на секунду возникла мысль даже уехать вообще в другой штат и поступить там в университет, но я отмел ее сразу же после того, как начал обдумывать. Поэтому я лишь кивнул и сказал «хорошо». И впервые задумался о том, что мне нужна медаль за мои актерские способности. * Спортакус встречается со Стефани каждый вечер пятницы и остается на выходные. Родители Стефани не против – наоборот, очень даже за. Они приглашают его на каждый воскресный семейный ужин, отец Стефани со смехом дарит ему на день рождения пачку презервативов, а ее мать с улыбкой говорит, что оторвет ему яйца, если он посмеет обидеть малышку Стефани. Стефани краснеет смущенно, вскрикивает негодующе на особо вызывающие комментарии семьи и просит Спортакуса не обращать внимания. Спортакус смеется и целует ее под смех и свист со стороны ее родителей. Они встречаются полгода. На годовщину Спортакус приглашает Стефани в парк развлечений и целует на Колесе Обозрения. Он покупает ей сахарную вату и скармливает по кусочку, а та улыбается и закрывает глаза от удовольствия. Спортакус вспоминает, как Робби недовольно жаловался на то, что на Колесе душно, вата слишком сладкая, и после нее неприятно слипаются губы, и вообще, жарко-душно-плохо, давай пойдем домой, Спортакус. Спортакус тогда лишь посмеялся и отвел Робби домой, а потом они вдвоем лежали в детском надувном бассейне на заднем дворе дома Робби, в тени и прохладе спасаясь от летней жары. Спортакус провожает Стефани до дома, целует на прощание и отказывается от предложения остаться на ночь. Он возвращается в комнату, но Робби уже спит. * Сегодня у него день рождения. Я абсолютно не знал, что подарить, поэтому даже подумывал притвориться больным и не впускать его, пока не придумаю подходящий подарок, но дедушка решил по-другому. Он сказал, что такое поведение недостойно мужчины и швырнул меня в кладовку. И дверь запер. Вот уж от кого, а от него я такой подставы не ожидал! Это же самое настоящее предательство! Я часа три копался в хламе, но все-таки нашел что-то стоящее. Когда я вручал ему эту пластинку со всеми песнями его любимой группы (ей-богу, я даже название выговорить не могу, у меня язык к небу приклеивается), он вспыхнул, как солнце, и полез обниматься. Чуть меня пополам не сломал, придурок! * - Прости, - говорит Стефани, некрасиво размазывая тушь по щекам. Спортакус молчит. - Я больше так не могу, - голос у Стефани срывается во всхлипывания. Спортакус молчит. - Мне все время кажется, что ты представляешь себе кого-то другого вместо меня, - Стефани закрывает глаза ладонями, упираясь локтями в колени. Спортакус молчит. - Я думаю, нам нужно расстаться, - говорит Стефани, встает и уходит, не оборачиваясь. Спортакус молчит. А потом уходит в ближайший бар и напивается. * Четкие линии, красивые мазки. Я как обычно на заднем дворе дома сидел и рисовал подсолнухи. Дедушка умер вчера. Его похоронили на местном кладбище в некрасивом черном гробу. Он лежал там, с закрытыми глазами, пока священник читал над ним молитвы. Неприятно пахло ладаном, и я все думал, что сейчас дедушка сядет и спросит, чем воняет и почему его так рано разбудили. Не сел. Не спросил. И теперь некому рисовать. Я размазывал карандаш пальцами с каким-то мазохистским удовлетворением. Пальцы все черные. Все черное. Он подошел незаметно, как и всегда. Присел рядом со мной, развернул к себе за плечо и обнял. Я вцепился в него так, будто от этого зависит моя жизнь, и впервые подумал, что, может быть… * В их комнату Спортакус возвращается лишь под вечер следующего дня. Болит голова, в горле будто растеклись пески Сахары. Спортакус старается поменьше моргать, под веками печет. На лбу – некрасивые красные пятна разорвавшихся от рвоты сосудов. Уголки губ разорваны, и Спортакус иногда слизывает выступающую кровь со стойким, противным вкусом железа. Робби вскакивает с кресла и смотрит на него больными, воспаленными глазами. Спортакусу кажется, что он плакал. Спортакусу кажется, что он плачет, где-то там, под острыми выступами ребер. Спортакус плачет вместе с ним. - Где ты был? – голос у Робби хриплый и такой же больной, как и взгляд. Он сжимает рукава свитера ломкими, тонкими пальцами в краске. Спортакус задыхается. - Это допрос? – он выдавливает из себя улыбку вместе со словами. – А ты моя ревнивая женушка? Робби вспыхивает яростно, уже открывает рот для ответа, но тут же сдувается, будто шарик. Опускает голову. У Спортакуса сжимается печень, почки, сердце, легкие – все, что могло сжаться. Он тянет руку к ломким плечам (Робби весь такой – хрупкий, ломкий, только дотронься пальцем – не только его сломаешь, сам сломаешься под острыми крупицами) и тянет к себе за плечо. Робби вкусно пахнет. Спортакус утыкается носом ему куда-то под ухом, потому что Робби – высоченная каланча. Спортакус возбужден. Возбуждение вспыхивает где-то в мозгу, занимает все пространство яркими всполохами, подогревает и скручивает низ живота, улетает разноцветными бабочками куда-то под дых. Положив руку на тонкую талию, Спортакус еще крепче прижимает Робби к себе, втягивает носом его запах, опечатывая его где-то у себя в мозгу, на подкорке, где там еще можно это сделать? Робби вздрагивает, наверняка чувствуя его напряжение, отрывисто дышит, словно только что плакавший ребёнок (что уж скрывать, где-то в глубине души он все еще остался ребёнком), чуть отстраняется и, не смея посмотреть Спортакусу в глаза, тянет на кровать. Он усаживает Спортакуса на край кровати, обнимает за голову, играя ловкими тонкими пальцами с уже успевшими отрасти кудряшками цвета тех самых подсолнухов, пока тот ловит какие-то глюки от возбуждения и похмелья. Голова идёт кругом. Спортакус, кажется, попал в Ад. Робби начинает раздеваться. Он стаскивает слишком большой свитер, непослушными пальцами растегивает ремень, и штаны спадают сами. Спортакусу он лишь растегивает рубашку и вжикает молнией крайне неудобных штанов. Спортакус мычит и непослушными руками пытается его остановить. Робби закрывает его глаза ладонью, прикасается коротким, мокрым поцелуем к губам и осторожно надавливает ладонью на плечо, заставляя полностью опуститься на кровать. - Представь ее, - голос его звучит хрипло и ломко, и Спортакус представляет ломкого Робби, горько приподнявшего правый уголок губ. – Или кого-нибудь другого. Рука Робби всё ещё покоится на глазах Спортакуса, пальцы слегка дрожат. Спортакус слышит возню в прикроватной тумбочке, щелчок открывающегося увлажняющего крема для тела. Робби постоянно пользовался им после жёсткой воды в общажных душевых, его немного приторный запах уже давно въелся в эту бледную кожу, став частичкой самого Робби. Спортакус слышит тяжёлые вздохи и всхлипы, горячие слёзы капают на его широкую красивую грудь. Слабый хлюпающий звук. «Не смотри», - говорит Робби, усаживаясь на его бедра. – «Не открывай глаз». Он убирает ладонь от глаз Спортакуса лишь один раз. Он выгибается, насадившись весь, тугой, непривычный, неловкий. Его тело пробирает сильная дрожь, но он продолжает, жмурясь, прикусывая ребро ладони и опираясь свободной рукой на колено Спортакуса. Тот смотрит на него из-под полуприкрытых глаз. Когда Спортакус уходит, Робби лежит на остывающей постели, свернувшись в клубок, и позвонки на спине выступают как-то особенно надломлено. * Хочу всегда быть рядом. Хочу заплетать косички из его смоляных волос. Хочу научиться заплетать эти чёртовы косички. Хочу слышать его смех. Хочу, хотя бы, чтобы как раньше. Хочу. * Спортакус переезжает к другу из команды, но вещи оставляет у Робби в комнате. Он старается не пересекаться с Робби, что выполняет с грацией верблюда, то есть – никак. И почему он раньше не замечал, что художественный курс так много времени проводит на улице, и еще больше – рядом со стадионом? Спортакусу нечем дышать. С каждым вздохом он чувствует тяжелую, затопляющую все, горькую вину. А еще смущение, возбуждение и снова вину. И снова возбуждение. И снова. И снова. Снова, снова, снова. Спортакус устал. Наверное, этим и можно объяснить то, что он пьет кофе со Стефани в университетском кафетерии, а потом провожает до ворот. Они не говорят, просто смотрят друг на друга, и от этого Спортакусу становится легче и тяжелее одновременно. * Я. Его люблю. Я люблю. Его. Я его. Люблю. ялюблюегоялюблюегоялюблюегоялюблюегоялюблюегоялюблюегоялюблюего я. люблю. его. Я люблю его. * Когда это всё начинается? И как? Это уже не первая их встреча с тех пор, как они расстались. Солнце садится, но воздух всё равно тёплый и наполнен горьким ароматом цветущей яблони, когда она наконец решается вновь с ним заговорить. Мрачный Спортакус, сидящий на траве у пруда, явно не вписывается в общую картину заката поздней весны. - Знаешь, для студента факультета диетологии ты выглядишь немного помятым. Спортакус дёргается, моргает, словно спросонья, пытаясь понять, кто является источником звука. Надо же. Он уже забыл её голос. Стефани улыбается так тепло, будто и не было этих тяжёлых недель после расставания. - Я присяду? - и, не дожидаясь ответа, тут же бухается рядом на траву. Спортакус лишь кивает головой. Молчание явно затягивается. - Я пойду, наверное, - не выдерживая, говорит Спортакус и уже собирается вставать, как вдруг Стефани хватает его за рукав толстовки и, пряча глаза, быстро, на одном дыхании выдаёт: "Мне было тяжело, очень тяжело и больно, но ещё больнее мне видеть тебя таким. Ты никогда не был ни чем так удручен". А потом, глядя большими заплаканными, но серьёзными глазами: "Все, чего я хочу, это чтобы ты был счастлив. Чтобы твой смех с задних парт на смежных лекциях по психологии так же раздражал преподавателя. Чтобы после очередной победы твоя улыбка озаряла стадион. Ты загнал себя в угол своими мыслями, и я хочу помочь". Стефани встаёт на колени, хватаясь второй рукой за плечо Спортакуса. - Пожалуйста, позволь мне быть твоим другом. Расскажи всё, что у тебя на душе. И Спортакус утыкается в плечо своего нового друга, аккуратно обнимая эту добрую и чистую душу. Горькие слезы застывают у него где-то в горле, когда он рассказывает всё. Глаза у Стефани больные и сочувствующие, она мягко обнимает его и целует в колючую, небритую щеку. - Все будет хорошо, - шепчет она ему в ухо и тихо, слабо хихикает. – И сбрей, пожалуйста, эти усы, они тебе совершенно не идут. Спортакус выпускает ее из объятий, целует в щеку и оборачивается. Чтобы всем сердцем, всем телом и внутренностями наткнуться на яростный, горький взгляд таких родных глаз. Робби разворачивается и убегает. Спортакус бежит за ним, не слыша ничего, кроме стука крови в ушах. * Он называет меня лучшим другом и обнимает, не понимая, в каком огне я сгораю каждый день, каждый час, проведенный с ним. Ну и пусть. Мне хватит и этого. Надеюсь. * Робби сваливает всю одежду Спортакуса в чемодан. Лицо у него сосредоточенное, какое-то резкое и совершенно незнакомое. - Хей, - мягко говорит Спортакус и перехватывает его руку. Бьет Робби точно в глаз. Он художник, в конце концов. Знает все слабые точки человека, знает, куда можно больнее ударить, знает, как можно вырвать у Спортакуса сердце из грудины. Робби бьет его и бьет, бьет и бьет, а Спортакус пытается осторожно перенаправлять его тычки так, чтобы тонким пальцам было не больно. Робби дышит хрипло и яростно, а потом замедляется и сжимается над Спортакусом, сжимая в кулаках его футболку. Спортакус гладит его по спине и от нежности, заполняющей его безвозвратно, ведет голову не хуже, чем от самого дорогого вина. Робби задыхается в рыданиях на его груди, сломленный, хрупкий, и Спортакус так сильно любит его. - Я люблю тебя, - говорит он, ероша непослушные темные волосы на затылке. Робби приподнимается на руках, недоверчиво вглядываясь в глаза. - Я люблю тебя, - Спортакус тянет его на себя. Робби слушается и трется щекой о колкую щетину. - Придурок, - мягко, нежно шепчет он и целует Спортакуса. И мир поглощен рождение новой звезды. Спортакус не помнит, как они оказались на кровати. Он не помнит вообще ничего, кроме того, что губы у Робби сладкие и пьянящие, и весь он – сплошное очарование и ломота в костях от нежности. У Робби тонкие сведенные лопатки и плавный изгиб спины. Он худющий до невообразимости, и Спортакус чуть щекочет его под ребрами. Напряженная спина чуть расслабляется. Спортакус чувствует себя так, словно победил в недавнем забеге еще раз. Он знает, кому посвятил бы победу. У Робби красивая спина: гладкая и бледная. Спортакус выцеловывает лопатки и доверчиво выступающие позвонки. Никаких родинок, никаких пошлых ямочек над ягодицами, но Спортакусу абсолютно точно плевать на это. Робби только дышит хрипло и вцепляется грязными, разноцветными пальцами в подушку. Спортакус осторожно накрывает его руку своей и переплетает их пальцы. А потом топит их обоих в нежности. * Я рисую подсолнухи, потому что хочу вписать туда, посреди высоких стволов, еще одну фигуру, поразительно похожую на солнце. * На следующий день Спортакус сбривает усы.