Я расскажу тебе все, сладкий.

Я расскажу тебе все, сладкий. Всю свою гадкую, мерзкую историю, которая вызовет у тебя лишь негативные эмоции или опустошит тебя, словно кто-то хорошенько промыл твой не обремененный разумом, мозг. Я ничего не скрою от тебя. Да-да, как в самом банальном фильме, когда злодей держит в плену главного героя и повествует ему свои планы, и свою историю, а после герой спасается и свергает плохого парня. Только ты, мальчик мой, уже не спасешься, через пару тройку часов тебя не станет на этом свете. Через некоторое время в мире станет на одного ублюдка меньше. Начнем? В тринадцать лет, я убил человека. Но обо всем по порядку. С малых лет я всегда ходил на плавание, никогда особо не отличался успехами в этом виде спорта, но почему-то бросать его мне тоже не хотелось. Я был обычным тощим бледным мальчишкой. И я всегда был лишним. Везде. У меня не было друзей, все старались обходить меня стороной. Просто. Без причины. Люди подсознательно, не решались со мной познакомиться, пообщаться, пойти на контакт. Меня часто обижали, все это было из-за того, что я был не как все, был белой вороной в этом сером обществе, я же не понимал, что именно во мне было не так, я не был уродлив, я не был туп, во мне не было ничего вопиющего и необычного. Больше всего меня обижал пловец из старшей группы, ему было шестнадцать, он был обладателем мощного мускулистого тела и полным отсутствием мозгов, смазливый, тупой амбал, перед которым каждая молоденькая девица раздвинула бы ноги. Он любил избивать меня, за мою странность. Он всегда это говорил, когда бил меня. По лицу, по печени, по ребрам. Он орал мне в лицо, что я псих, урод, больной, что он ненавидит меня, что если бы он мог он бы выбил у меня мои сумасшедшие, демонские глаза, что переломал бы мне все мои худощавые конечности. Я отхаркивался кровью, а он вытирал об мою майку костяшки пальцев и сваливал. Каждый раз перед уходом, он говорил, что когда-нибудь убьет меня. Я лежал на холодном кафеле, блюя кровью и ненавидел свою беспомощность. Но в один прекрасный момент я встретил Его. Он был невероятно притягивающим, его голос был бархатным, обволакивающим, я хотел его слушать, я хотел быть, как он. Он всегда был на моей стороне. А глаза, вы бы видели его глаза, они были темными, такими глубокими, они видели тебя насквозь, они любили и одновременно презирали тебя, они возносили тебя до небес, и в ту же секунду выворачивали наизнанку, если бы он мог, он бы убивал взглядом, уничтожал, сжигал, расчленял, душил. У него всегда были потрясающие сумасшедшие идеи, он понимал меня, он любил меня. А я любил его. Именно он подговорил меня добавить яд в лекарство моего обидчика, да бедолага болел, у него была экзема. Мне казалось, это безумием, но он так убедительно, так красиво говорил, что внушил в меня какую-то необъяснимую уверенность в себе, в собственном, как я думал, поступке . Я не знаю, откуда Он знал о болезни забияки, о яде, который должен на него подействовать, о последствиях. Но я ему верил. У Него было все просчитано до мелочей, мне надо было лишь следовать его плану. Я мучился. Да, честно скажу, я боялся. Я жаждал, я хотел убить своего обидчика, заставить его сердце навсегда остановиться, это была слишком необузданная ненависть, иногда я сам себя боялся, но тогда являлся Он и убаюкивающим голосом говорил мне, что все мои вспышки гнева вполне себе обоснованы, и это естественная реакция, на причиненные обиды, что если я его убью я лишь спасу общество от очередного тупого дегенерата, что убив его, я сохраню себе жизнь, потому что иначе, он когда-нибудь изобьет меня до смерти. Но что-то все равно во мне еще боролось, что-то заставляло меня оттягивать время, и упускать удобные случаи убийства. Но все решил последний инцидент, ей-богу, он сам виноват в этом. Он вновь избил меня. Опять. Это случилось после занятий, было совсем поздно, и он подкараулил меня в раздевалке. В здании, никого кроме сторожа не было, да и тот уже давно дремал у себя в каморке, если вообще не свалил в местный бар. Он толкнул меня на пол, и стал пинать. Я молил его прекратить, я просил остановиться, он как-будто слетел с катушек, он так отчаянно меня бил, что я потерял сознание. Я очнулся от того, что меня трясет Он. Он привел меня в чувства, мы сели на край пустого бассейна и я расплакался, от безысходности, от страха, от жалости к самому себе. Он сказал мне прекратить разводить сопли, что я слабак, и что если я не заткнусь, то он очень во мне разочаруется. И я замолчал. Он был мой единственный друг, к тому же он был умен, и я уважал его. Он приобнял меня, а затем стал проговаривать мне наш план по устранению моего обидчика. В тот день я дал Ему имя – Джимми. На следующей неделе, были соревнования, и на 3 дорожке скончался шестнадцатилетний перспективный пловец Карл Пауэрс. Я сидел в ванной, в самом углу, и рыдал, у меня была самая настоящая истерика: — Я убил его Джимми, я убийца. Он ласково посмотрел на меня. — Да, милый, ты убил его, ты сделал все правильно, ты очистил этот мир от очередного мудака. — Я убийца, убийца, это все ты... ты виноват... ты сделал из меня чудовище, – тараторил я захлебываясь слезами. Джимми поменялся в лице, он резко подошел ко мне, схватил за шкирку и впечатал в стену: — Ты, жалкое ничтожество. Я наполнил твою жизнь смыслом, так ты меня за это благодаришь, – он стал сильнее вдавливать меня в стену, – скажи мне, разве ты не испытывал наслаждение, когда сыпал ему яд, разве не рисовал себе красочные картинки его смерти, не представлял себе какой красивой будет его надгробная плита? Я прекратил плакать, все было со мной, все в точности, как он сказал. Я всхлипывал, пытаясь унять свое дрожащее тело. Джимми был слишком зол ко мне, и он как-будто прочитав мои мысли, тут же притянул мое худощавое тело к себе , и погладил по голове. Собственно, этот эпизод моей жизни и стал точкой невозврата. Я пришел на похороны моей первой жертвы, и даже положил лилии ему на могилу. А сзади меня стоял Джимми и улыбался, хотя это было больше похоже на хищный оскал. Я тоже хотел улыбаться. Я хотел орать от счастья, танцевать на этой чертовой могиле, но я был крайне осторожен. Я почувствовал его руку у себя на плече, и напряжение, как рукой сняло. Он был прав, я все сделал правильно. Я пребывал в диком экстазе, наблюдая за всей похоронной церемонией. После моего первого убийства, очень долгое время Джимми не появлялся, а я ждал его, очень ждал. Словно он ушел и забрал часть меня, оставил меня одного, как бездушную куклу, иногда мне казалось, что Джимми использовал меня и бросил, но потом отгонял от себя эти глупые мысли. Скоро Джимми вернется, если его нет, значит так надо. Мне было двадцать. И я забыл о Джимми. Точнее, я так думал. Она была невероятно мила, и одновременно отвратительна. Я избил ее. Я бил ее по щекам, я душил ее подушкой, я срывал на нее всю свою злость, я ненавидел ее, она была объектом моего отвращения, я смотрел в ее светлые глаза и они ничего не вызывали у меня, кроме презрения. Она была обычной продажной девкой. Сначала я хотел ее просто трахнуть. Я был жутко напряжен, и подавлен. Как только мы пришли в снятый мной дешевый гостиничный номер, я ударил ее наотмашь. Он крикнул на меня, чтобы я ударил ее снова. Она упала на колени и уставилась на меня своими глупыми, какими-то рыбьими глазами. Он стоял и смотрел на нас. Он ждал когда последует мой следующий удар, я без слов понимал, чего он от меня хочет. Я подошел к ней ближе и пнул в живот. Она заорала, стала требовать деньги, назвала меня "долбанным психопатом". Он сказал, что если я ее изувечу, мне станет лучше. С каждым ударом я чувствовал облегчение, с каждым ее криком я чувствовал себя свободнее. Я был безумен. А он был прав, мне стало лучше. Она вызывала у меня жалость, и желание бить ее еще сильнее. Она клялась, что сдаст меня полицейским, что придет ее обожаемый братец и размозжит мне мозги. Он говорил, что она врет, что ее брату всего лишь десять, что она ничтожная подстилка и лгунья. Она лежала без сознания, вся в синяках и кровоподтеках. — И часто ты на досуге избиваешь шлюх? В любом случае, хвалю, посмотрите– ка, как вырос мой мальчик! — Что,– я резко развернулся к нему. — А она кстати похожа на твою долбанутую... — Где ты был все это время? Ты бросил меня, чертов ты ублюдок! — Где я был ? Спроси это у своей мамаши. Ах, да ... она же унесла эту тайну с собой в могилу, какая жалость, ты же примешь мои соболезнования? – Джимми издевательски хмыкнул. Я оторопел, пытаясь проанализировать все, что он сказал: — Что... что ты несёшь, Джимми. Какую тайну. Ты совсем спятил?! — Какую тайну... я скажу тебе, милый мой, какую , – он облизнул нижнюю губу, смешно ее выпятив, если бы я его не знал, я бы врезал ему, я бы прикончил этого конченного клоуна, но Джимми всегда был таким, он был непредсказуемым, неуправляемым, безумным. И меня это влекло, – После смерти Карла Пауэрса, помнишь, к вам приходил психолог... потный, вонючий, с похотливым взглядом и излишним весом. Он приходил, чтобы побеседовать со всеми ребятами в связи с такой тяжёлой невообразимой утратой? Помнишь, как он тебя раздражал? И мы придумывали, как убьём его, м? Я утвердительно кивнул. — Ты ведь его тогда больше всех заинтересовал. Потом по настоянию твоей матери, ты около двух лет ходил к личному мозгоправу, а затем пил эти ужа-асные пилюли- и ,– Джимми буквально пропел последние слова. — Да, но я не совсем... — И черт возьми, ты пропил весь курс приема тех таблеток. Они сказали тебе, что ты был болен, что ты псих и у тебя сдвиги в голове, – он демонстративно покрутил пальцем у виска, – они врали тебе, они давали тебе эти лекарства, чтобы ты еще больше сходил с ума. Когда я приходил, ты швырял в меня предметы, грозился убить меня, себя ; ты резал себе вены, но чаще всего ты меня игнорировал. И знаешь... Мне это в один миг надоело, и я решил больше не приходить. — Но моя мать..., – я перебил Джимми, его рассказ шокировал меня, я пытался воспринять всю полученную информацию. — Все это время, она подсовывала тебе эти пилюли, хотя врачи сказали, что курс пройден. Потому что она боялась тебя... боялась, что однажды, ты станешь нормальным. — Зачем ей это? Ты ведь это придумал? Джимми, ты просто конченный. Скажи, что ты лжешь мне, – я заорал на него, мне больше ничего не оставалось делать, как орать на него. — Мне нету смысла врать тебе,– он потрепал меня по голове и ласково посмотрел на меня, – твоя мать хотела поскорее сдать тебя в психушку, чтобы тебя превратили в живого овоща, в ходячего мертвеца. Чтобы поскорее избавится от тебя, она ведь никогда тебя не любила, малыш , никогда. И ты знаешь это. Ты знаешь, что она пыталась сделать аборт. Ты знаешь, за что она выплескивала на тебе всю свою злость, говорила, что ты лишил ее молодости и веселья, она не защищала тебя, когда возвращался пьяный отец. А ты был таким беспомощным... таким ничтожным и жалким, пока не встретил меня. На мои глаза наворачивались слезы, я изо всех сил старался не плакать. Джимми нахмурился, он терпеть не мог, когда я проявлял излишнюю эмоциональность: — А теперь послушай меня, – он мертвой хваткой вцепился своими холодными пальцами в мое лицо и притянул к себе, – ты ведь знаешь почему я пришел? Ты сам позволил мне прийти. Твоя мать умерла полгода назад, поэтому больше никто не подсовывает тебе таблетки. Никто не желает тебе смерти. Никто не хочет нас разлучить. Лекарства прекращают действовать, и ты вновь нуждаешься во мне. — Чего... ты хочешь? – я проговорил это с какой-то горечью внутри, Джимми опустошил меня, он говорил всю правду, я понял, осознал это, я был подавлен, в голове сходились все забытые картинки моей хронологии. — Я хочу, чтобы мы были вместе, чтобы ты не отвергал меня, ведь мы нужны друг другу. Ты и я. Против всех. Ты должен мне доверять, ты должен слушаться меня. Я никогда тебя не подводил и не подведу. Ведь мы, как одно целое, и ты чувствуешь тоже самое. Ты согласен со мной, Джеймс ? Я кивнул.