Ревность

О священный клинок, как я люблю это ощущение. Когда по спине проходит жуткий, но одновременно возбуждающий нервную систему «набег» адреналина и тупой, багровой ярости, заставляя двигаться под тонкой кожей тяжелые жгуты мышц, у меня просто сносит крышу. Словно берсерк, обожравшийся мухоморов перед битвой, я готов рвануться в бой, мрачно кривя губы и желая лишь одного — вкусить сладковато-железную кровь моего врага на эту ночь, наказать, исхлестав плеткой поджарые плоские ягодицы до алых, передернувшихся кровью, полос, до болезненных всхлипов. Он висит передо мной, скрученный тугими полосами кожи, похожими на конскую упряжь. Нетерпеливо двигает узкими, мускулистыми бедрами, хлестая раздвинутые железной распоркой ноги длинным хвостом. Вертит головой по сторонам, ловя чувствительными ушами каждый мой прерывистый вздох. Опять ослеплен черной атласной лентой, опять сжимает тонкими губами мокрый от слюны шарик кляпа. Блестящие алые тросы, за которые подвешено к потолку его мощное тело, опасно натянуты, вот-вот желая разорваться в самый неподходящий момент. И тогда ему будет вдвойне больно. Они и так впиваются в нежную голубоватую кожу, в некоторых местах оставляя косые лиловые линии: они причиняют дискомфорт при каждом его движении. В подмышечных впадинах, на шее и пояснице уже алеют тонкие полоски сочных свежих порезов. Нить тонка, будто конский волос, прочна, будто канаты пиратского брига, режет лучше любого топора мясника. И сейчас от него изумительно, возбуждающе пахнет кровью и нервным потом, дико, как от животного. Легкое прикосновение к его крепкому плечу заставляет сердце подпрыгнуть от возбуждения, а яички сладко поджаться. — Ты очень плохой мальчик, Рацио. Ты дважды ослушался приказа своего хозяина и пялился на нее. Ты жадно ощупывал глазами ее сиськи, раздевал ее взором. Даже тогда, когда я стоял рядом. Ты смотрел на ее жирную задницу, хотел оттрахать ее в раздолбанную волосатую пизденку, в ее продырявленный чужими членами анал, засунуть свой блудный хер в глотку и упиваться видом того, как она давится твоей спермой, — медленно, растягивая гласные, начал я, проводя холодной бахромой восьмихвостной плети от впалого пупка, тщательно надавливая на жесткие волоски блядской дорожки, что скрывалась и уходила за тонкую шелковую ткань блестящего покрывала, закрывая его промежность от посторонних, моих, алчных взглядов, ведя плетью до начала шелковой материи. — Ты желал щупать ее раздутую от гордости грудь. Ты хотел целовать, насиловать ее и только ее. Я видел твое лицо, я слышал твои вздохи, сообщающие о близившемся возбуждении. Ты хотел мне изменить с этой шлюхой. С мрачным, даже скорбным выражением лица я пощекотал чувствительные адамовы впадины в паху, образовавшиеся из-за схода мышц пресса и косых мышц, отвел руку с хлыстом в сторону, наслаждаясь театральной паузой. Он попытался что-то сказать, но слова поглотил блестящий латексный шарик, отчего я услышал жалобный протестующий полустон-полувсхлип, увидел, как мужчина отвернул от меня лицо, утыкаясь в предплечье. Его попытка мгновенно взвинтила меня: — Молчать, я не разрешал тебе говорить! — громко рявкнул я, резко вскидывая руку с хлыстом и опуская все восемь кожаных длинных шнуров на крепкую, обтянутую полосками кожи, грудь. С наслаждением выслушивая мокрый и отвратительно резкий «бич!», который пропела замша, столкнувшись с грудными пластами. Рисон дернулся от боли и тут же затих, мелко подрагивая всем телом. При свете двенадцати свечей, зажженных в спальне, у его соска вырисовались несколько лиловых рубцов, поражавших своей необычной, пускай и жестокой, красотой. — По-твоему, я сейчас поступаю верно или нет? Я имею право тебя НАКАЗАТЬ, хвостатая шавка? Он покорно всхлипнул, поджимая уши к голове, и кротко кивнул мне. Уголки моих губ, чего я сам не ожидал, мгновенно приподнялись, обнажая острые клыки. Я люблю жестокость и доминирование, это всем известно. В особенности подвешенному передо мной Шалтгаану, такому покорному и услужливому сейчас. Хотелось раздавить, разорвать эти кости и эту плоть, смять в пальцах тонкое, словно змея, «тело» кожистого хвоста, вырывая его вкупе с позвоночником. Хотелось уничтожить этого изменника, который смел смотреть на ее бедра, ноги, декольте, не обращая на меня внимания. На меня, на того, кто дарил каждый вздох и каждое нежное слово, с кем он вместе лишился девственности, с кем он делился самым сокровенным. Я отдавал всю свою любовь, ревность, верность только ему, обвивая его тело руками и ногами. Я хотел только его, я ЛЮБИЛ только его. И сейчас было такое ощущение, что эта любовь медленно, но верно, чернела и утекала в сливную трубу из моего сознания. И моё сердце предательски защемило, хотелось грубо его взять, накрутив на кисть хвост, подтягивая за него к себе, когда он захочет сопротивляться. Рацио — существо свободолюбивое и упертое, но, зная все прелести его тела, сломать мужчину было просто. — Предатель, изменник, подлец, — я не думал, что смогу когда-нибудь обратить эти слова в его сторону. По урокам старой школы он был слепо мне верен, даже порево игнорировал. А тут… Только мне надо было отвернуть голову во время Совета, на котором я без разрешения, естественно, присутствовал в виде сопровождающего Рацио, как этот придурок по уши погряз в слишком глубоком декольте Мирии Иальянской, богини грязной плотской любви, гарем которой насчитывал несколько сотен тысяч разнорасовых и разнополых созданий со всей вселенной. Но, по иронии судьбы, лунара или лунары у нее, из-за низкой популяции голубых, в коллекции не было. Так что ушлая сисястая бабенка, прикинув, что НАСТОЛЬКО экзотического партнера у нее еще не было, выпятила грудь, стреляя «молниями из-под ресниц» и невербально флиртуя с ним. Повезло, так сказать, только ей. Меня от нее оттащили спустя мгновение после начала выцарапывания больших намалеванных подводкой голубых глазок. Спасать её пришлось и то всей толпой. Единственной, кого не коснулись мои когти или кулаки, оказалась ее старшая сестренка, горячо братски любимая мной, Мать Неба, т.е. пухленькая Николия, которая и увела блудную младшенькую, пока та пыталась остановить текущую из носа кровь. Даже четырехрукость Томарко не спасла его от крепкого удара коленом по яйцам, который он проворонил, пытаясь меня скрутить. А Рацио хватило двух оплеух в начале драки, чтоб он ретировался, опасаясь моего очередного истерического приступа, во время которого маленькой дракой дело не решилось и все дошло бы до кровавого побоища. А, если учитывать то, что в отличии от Создателя, их богичная сила тематическая, по сферам их действия, ввяжутся все шестеро, кроме Николии, естественно. Продержатся то они долго, но, учитывая частые междуусобицы между ними, в итоге перебьют друг друга. Я же, к превеликой скорби Разума, помру где-то в начале, смертный ведь. Зато тогда, когда я оказался дома, скрученный руками Застер-Нинэля, меня он обходил по стенке и старался на глаза не попадаться, чтоб не начать очередной срач. Получалось это у него плохо, особенно тогда, когда он заходил на кухню, где я нервно пил чай с корицей и слушал стрекотание кузнечиков в своей голове под вдохновенный бред короля-эльфа. В результате всех этих манипуляций и короткой разборки, он попросту заснул в кабинете, сидя за столом, подпирая кулаком щеку, тем самым попавшись в мои жадные до насилия руки. Оставалось лишь связать его, тем самым обездвижив, поставить распорку и блокирующие некоторые органы чувств игрушки, а после — подвесить в воздух, дожидаясь момента, пока он проснется от странных ощущений. Вот так вот мышка и попалась в кошачьи лапы. Тем более, что в самый первый раз именно он настоял на том, что хочет попробовать что-то с игрушками и избиениями, недобро блестя золотыми глазами. Первое время я отнекивался, ибо предпочитаю традиционный секс, но когда он целую неделю нарывался на драку, маняще виляя хвостатой жопой, то я всё же согласился, пускай только на один раз. Не думаю, что после подобного эксперимента я откажусь от своих убеждений. Во время первой движухи до обследования его зада дело не дошло, а во второй… Нас попросту прервали в самом начале, так что весь настрой вмиг улетучился. Так что, надеюсь, дело дойдет и до золотистого анального отверстия, девственно узкого. Тем более, по словам божка, смазка и так сама по себе выступает в момент возбуждения, так что во времена, когда мы с ним премся куда-то и прерываемся на небольшой половой акт, он реально течет как последняя сучка, хотя я раньше такого не замечал в нем. Объясняется это тем, что у гуманоидов присутствуют соски, как рудименты женской груди, а у лунаров, кроме них — еще и особые железы в заднице. А еще, с красной рожей, он мне признавался в том, что иногда в душе разрабатывает его пальцами. Я про анус говорю. Но то, что его задница узкая и мокрая, как бабье влагалище — факт. Даже не зная и не чувствуя ничего про вагину, основываясь на рассказах Мирии да на чистосердечных красномордых моей ушастой задницы, могу так говорить. — Шлю-юха, — довольно пропел я, улыбаясь своим мыслям, оглаживая «пяткой» кнута свежие следы от удара. Рацио терпел, чувствуя, как шершавый «кулак» на основании рукояти «расчесывает» и без того чувствительную кожу, превращает свежие рубцы в болезненные ссадины, будто наждачкой проходясь по ним. Даже в полутьме я видел, как лиловая кожа обретает новые полутени, превращаясь в густо-свекольную со следами выступившей крови. Я видел, как он от боли сжимал челюсти, впиваясь клыками в блестящий шарик, как он расцарапывал в кровь мягкие ладони когтями, стараясь не издать ни звука. Послушный, трепетный, он ловил ушами каждый звук. Но я хотел слышать его крики. Развернув плеть «рабочим» концом, я отошел на два шага назад, оглядывая «фронт работ». Никогда еще я не видел такого масштаба. Тут явно есть, где развернуться. Можно было покрыть нежные соски каплями горячего воска, хорошенько отшлепать упругую попку, оставить яркие рубчики на спине. Можно было загнать ему в уретру затычку, перетянуть член у основания кольцом. А от мысли о его сладострастных мольбах о невозможности кончить, по телу пробегали мурашки. Хотелось выебать его толстой горящей свечой, подпалить лобковые волосы под его вскрик, хотелось пощекотать пятки открытыми язычками пламени или огладить рельефный пресс нагретым до красного каления клинком. Почему-то игры с огнем привлекали меня более всего, больше, чем связывание и избиение. — Да, ты не ослышался. Грязная шлюха, которая исполнит сегодня все мои пожелания, начиная от траха до удушения и пробы твоего мясца на вкус. Всегда хотел попробовать себя в роли каннибала, — пощелкал немного о деревянный паркет хвостами хлыста, поглаживая пальцами подбородок. Насчет мяса я, конечно, лихо загнул, не собираюсь же я реально нарушать вегетарианскую диету из-за отрывка пришельцевой кожи? Нет, конечно же. Не мое это — жрать куски чьей-то плоти. — Ладно, шучу. А вот попытаться задушить тебя — вполне могу, — продолжил запугивать, обводя кончиками кожаных тросов судорожно дергающийся кадык, выпирающие ключицы. Красавец, что сказать. И солярианца мне не нужно, хотя они более понятны и реагируют традиционно, экзотика — вот к чему я уже приучился. Пора бы и этого экспериментатора проучить… Заметив, что хвост уже не пытается прикрыть пах, а висит тонким хлыстом между ног, примерился и выдал ему скупой, но точный удар по напряженным ягодицам. Когда он взбрыкнул грудью и бедрами — уделил еще тройку скупых ударов, уже по лиловой, от прилившей к голубой коже на месте рубцов, груди, вновь опуская хлыст. — Я не разрешал тебе дергаться. Просветил его я, смотря как он безуспешно пытается свести расставленные в стороны распоркой ноги, поджимая колени поближе к торсу. Так же без исполнения этого действа по полной программе. Он не смог их и сдвинуть, только углубив леску в воняющее кровью мясо на пояснице. Хвост на секунду взвился в воздух, но тут же опал. Некоторое время, пока он «ловил» ушными раковинами нужную частоту, что-то обдумывая, я его не трогал, скучающе пялясь на распростёртое тело. Потом, подметил как пушистым белым кончиком хвоста он провел по кубикам пресса, поднимаясь к груди, обвел волосками светлой гривы золотистый сосок, откидывая голову и повернул ее ко мне, покачивая в воздухе бедрами. — Пытаешься привлечь внимание, извращенец? Что же, у тебя это выходит, но немного не в ту сторону. Мой голос оставался мрачным, не влияя никак на ситуацию. Рацио расслабил ягодицы, поглаживая волосами «А»-образный угол вскинутого к потолку подбородка, прижал уши к голове, явно настраиваясь. Придурок. Он меня начал ощутимо подбешивать, отчего я скрипнул зубами. — Прекратил этот цирк! — рявкнул я, наматывая на кулак конец хвоста, за который и дернул. С хриплым рыком он придушенно застонал в кляп, пронзая клыками латекс и выпустил когти, как настоящий кошак, которому наступили на… Тот же самый хвост. Сквозь тяжелую повязку на его глазах проступили темные влажные следы. — Больно? Мне тоже было больно. И обидно. Еще больше, чем тебе, — частью своей души я ощущал, что он чувствовал и что я делал. Лунары вообще за свои хвосты, будто за зеницу ока пеклись, даже вычесывали кисточки не расческой, как все нормальные гуманоиды, а языком. А тут такое… Я попытался загладить свою вину, опустившись к его основанию и принялся почесывать ту точку, где «у» полупопий переходило в тонкое «тело» этого органа. Первые движения он недоверчиво игнорировал, виляя задом, а потом, ощутив, что ему пока что ничего не угрожает, принялся сам тереться о пальцы, обвивая предплечье до самого плеча. Сухие теплые волосы пощекотали мне ухо, мельтеша перед ушной раковиной. Учитывая, что «мыл» он их исключительно своим шершавым вкусоопределительным членом тела, пахли они чем-то пряным и вкусным. Такое ощущение, что он их в корице и черном перце извалял. Запах был красивым, отчасти мужественным и стойким. Я попросту коснулся кончика носом, втягивая пикантный дикий аромат. Возможно… Стоит дать ему шанс на меньшее количество боли, не хочу же я его попросту избить? Можно было играть с ним, установив его на тонкой грани меж дискомфортом и удовольствием, заставлять «перескакивать» с одной стороны на другую, а в конце… Довести его до такого сладко-болезненного оргазма, что он уже никогда без меня ТАКОГО ощутить не сможет. Потом, дав ему время нанежиться под моими ласками, я медленно провел кончиками бича по горячим окружностям попы, надавливая на следы от резких ударов и уделил еще один, довольно легкий и менее болезненный, сжимая хвост в кулаке. Второй, более ощутимый, с характерным шлепком. На этот раз он сделал попытку поднять бедра, но, повременив с поспешными действиями, опустил их, сжимая и разжимая кулаки. — Хороший мальчик, — похвалил я подобное поведение, выпуская «змею», которая продолжала охватывать свободную от плети руку. Когда эрогенную зону прекратили стимулировать, хвост обвис, касаясь кончиками волос пола. К следующему действу я подошел со всей готовностью и старанием, подготовившись и разузнав кое-что об анатомии и физиологии лунаров. Так что мне, как существу осведомленному, было довольно просто манипулировать его ощущениями. Удар — ему больно, нега — и вот он «растекается довольной лужицей», будто подплавленный воск… Стоп. А это идея. — Думаю, можно начать с чего-то горяченького… Задумчиво играя с этой фразой, формулируя ее иначе, переозвучивая, я слепо оглядывал глазами комнату, в полутьме пытаясь найти связку низкоплавких свечей, которые специально прибрал к рукам в Ла-Пассьоне. Единственная их особенность была в том, что расплавленный воск был, а термические ожоги — нет, так что шанс того, что на месте, куда попали тяжелые капли, образуются волдыри был очень низок. Ну, допустим, свечи я нашел, даже держал их в руке. А плавить-то чем? Зажигалки у нас нет, мы не нуждаемся в никотине, спички — первобытное сооружение землян, нам тоже были ни к чему. Стоп! Конфорка плиты! Пришлось идти на кухню, игнорируя обтирающегося о лодыжку детеныша медного голема, а потом оглаживать рукой стену в поисках сканирующего устройства, включающего свет. Брызнул он, так сказать, через мгновение после того, как я нащупал холодную пластинку. Так, свечки зажег. А потом что с ними… Блять! Чертов воск! За те пару минут, пока я копался на кухне, а потом шел обратно, мои босые ноги успели покрыться несколькими потеками алого парафина, что сползали по «пушистым» голеням до голеностопного сустава. Плюс чуть ли не упал на подвешенного бога, запнувшись за неудачно выставленную голову оживлённой кучи хлама, что так неудачно решила ко мне начать лезть. Коротко матюкнувшись на перепуганную железку, с шумом сбежавшую прочь, кое-как приблизился, стараясь не наступить на кончик невидимого в темноте, хвоста. Иначе, после этого ритуала, он отгрызет мне уши, если не обрежет хвост на корню, превратив мою шевелюру в короткие отростки локонов, которые ни заплести, ни уложить. Ох, не понос, так золотуха! А как опустить его ниже, если я и встав на носки не могу дотянуться до регулирующего блока? С очередной руганью пришлось вытаскивать Симулякр из ножен, примериваясь к удару. Следовало срезать тонкую леску, не повредив кожаные полосы, не хочу же я, чтоб он рухнул на меня с такой высоты, придавив собой. А спихнуть его будет трудно, практически в полтора раза весит он больше меня, раздавит. Свист изданный «поющим клинком» и резкое движение вниз, а так же отсутствие давления на прорезанные участки кожи дал Рацио сигнал к действию. Мужчина, задергав ушами, попытался высвободиться, царапая тросы коготками. — Спокойно, я просто тебя опустил. — Успокаивающе погладил по выступающей грудине, дразняще оглаживая и надавливая на выступающие проколотые горошинки червонных сосков. Оставив попытки к бегству, лунар послушно замычал, когда подушечка моего указательного пальца обвела кругом ореол, дернув за бархатную кожу рудимента. — Так плохой мальчик хочет, чтоб его непослушную попку натянули? Или сперва поиграли с его членом? — смотря по тому, как вздымалась ткань между его ног, хотел он быстро, сейчас, не выбирая. Главное, чтоб наконец коснулись хоть чего-то. — А может хочешь, чтоб твой хозяин вылизал твою задницу так, чтоб из нее можно было разливать красное полусухое по бокалам? — в ответ блондин довольно рыкнул, потираясь о мое запястье щекой и усиленно закивал головой. — Хорошо, но потом мне придётся тебя наказать. Что-что, а упустить возможность унизить наглого божка я не мог. Шелк был сорван с дрожащего от возбуждения члена, от которого до внутренней поверхности бедра натекла слизкая дорожка, а во впадинке пупка «обитала» целая лужа влаги. Крылья носа защекотал пряный аромат смазки, я облизнулся, наклоняясь к округлым тяжелым тестикулам, скрытым за нежной тканью мошонки и довольно засосал на одном из яичек кожу, движением руки прихлопнув пламя свечи, которое не соизволило погаснуть. Пальцы мягко сжали другое, ощупывая бархат чувствительных эрогенных зон, потом взвесили достоинство в руке, оценивая его размер. Красивые, большие и теплые. А если добавить ко всей этой буре ощущений и его желаний громкие причмокивания и страстные поцелуи в голубые яйца, думаю, что ему сейчас в кайф висеть и упиваться чистым наслаждением. Один из семенников в кожаном «мешочке» был засосан в полость моего жадного рта, ощекочен полукружьями острых зубов и облизан со всех сторон. Мои руки в этот момент старательно ощупывали пространство меж ягодиц, поражаясь всей этой мокроте золотистой щели, с которой мне еще придется иметь дело. Кислота не щипала пальцы, хорошо выполняла роль смазки и быстро не пересыхала, как слюна. Даже лубрикант не нужен, хотя я всегда таскаю с собой баночку-две. Повезло, что мой любовник не совсем походит на меня, не смотря на характер. Так увлекательно было ощупывать каждый сантиметр его крепких бедер, которые мне доводилось уже опробовать заместо седла, губами, отрываясь от мошонки, прикусывать нежную эластичную кожу на них, едва касаясь ее раздвоенными клыками. Не представляю я себя с обычным Хомо Сапиенсом, что поделать? Или с Секондо Хоминемом, к которым относился мой вид, как частенько говорил Рацио. Хотя латинским он в нужной мере и не владел, как я, но стремился отточить его знание на зубок. Точнее на клык, если судить по типу его челюсти… Упругие мембранки мышц ануса, по которым стекала жидкая, пряная кислота, покорно расступились, когда я надавил на «вход» подушечкой большого пальца, с противным хлюпаньем впустив меня внутрь. Что сказать? Мокро, узко, а из-за частых движений бедрами навстречу мне, еще и очень странно. Такое ощущение, что он — рожающая землянка, у которой случаются частые спазмы. Если честно, я вообще не знал, как там у этой землянки, просто на ум пришло такое сравнение. Стенки кишки толстые, крепкие, стискивают фаланги так крепко, что в паху ноет и все сводит от предвкушения этой тесноты и влаги, которую мне придется ощутить впервой. К слову, я как бы до сих пор в свои четверть века являюсь девственником, не в смысле анальным. Но все же. Довольно необычный опыт, как мне кажется. Хотя я мог со спокойной совестью заказать одну из потаскух на Луне, но что-то упорно мне не давало это сделать. А точнее — нагловатый, эгоистичный и заносчивый принц Камаро, что сейчас беспардонно раздвигает передо мной ноги и хрипит так сладко, что сознание застилает алая пелена. Особенно после того, как этот придурок упал предо мной на колени и начал просить вспомнить все, что между нами с ним было. За что и получил разрядом. Нехрен порядочному натуралу потакать желаниям «раба», тем более гомосексуального. После, через пару дней, все же его хер умудрился протаранить мою задницу, что было так охренительно и пошло, что я не могу забыть эти ощущения даже сейчас, а учитывая, что раз-два в неделю весь этот сценарий повторяется, то не забуду никогда. Только после того, как коньки отброшу. И то, если этот хвостатый не посмеет меня воскресить, чего я ОЧЕНЬ не желаю. Хотя и люблю его, но все равно, если он лишит меня заслуженного отдыха под землей, отрублю все конечности, которые будут в поле моего зрения. Ибо и так Герой Желания уже навоевался и налюбился. Касаюсь реющей между моими пальцами его головки языком, проводя свою излюбленную восьмерку, закручиваю лихую спираль, оглаживая расход плоти на обратной стороне золотистого навершия и все же насаживаюсь на чуть изогнутый ствол ртом, задержав его там на мгновение. Вновь сглатываю слюну и вбираю в себя столько, сколько могу, но все равно не дохожу до половины, преодолев лишь четверть всей длины, и то поперхнувшись, что является вершиной моих умений по профилю отсоса. Все же не выдерживаю, хотя так хотелось, и расстегиваю ширинку, млея только от неожиданной свободы, не то что от самих движений и щедрым жестом оглаживаю ладонью пульсирующий орган, налившийся кровью. Сначала привычно, никакого удовольствия не было, лишь некая боль. Член будто мстил мне за все минуты своего заточения и не хотел дарить привычную эйфорию только от мысли о дрочке. Через некоторые мгновения ласки все же спускаю белье вместе со штанами до колен и, как бы дразняще, поглаживаю курчавый лобок, про себя усмехаясь. Вот дурень, члену пытаюсь мстить… Но все равно не спешу касаться вздымающегося чувствительного ствола, щекоча бедра ногтями. — Что, вошел во вкус? Может сразу тремя попробуем? — хвост выписывает безумные волны в воздухе, хлещет мои икры тяжелой кистью, исходит волнами дрожи, пока я не ловлю его свободной от его зада рукой. Сползаю к основанию, на которое уже натекло приличное количество выделений и небрежно чешу, слушая довольные взрыкивания. Потом замираю, вслушиваясь в странные звуки, исходящие от божка. В конце охреневаю от того, что вижу. Белобрысый умудрился, за все то время, пока я тут горделиво распинаюсь, прокусить латексный шарик, и наконец, на моих глазах освободившись от кляпа, проронил первое слово. Совершенно отчетливо, холодно. — Ты не будешь против, если я все же сделаю все самостоятельно? — слепо подняв ко мне голову, улыбается, поскребывая тонкими лазуритово-синими когтями полосы сбруи, которые… Разума хватило на несколько секунд, чтоб встать на ноги, когда черные полосы, обвивающие его тело, подозрительно быстро лопнули, из-за чего я рефлекторно отскочил к стене, покрываясь мурашками. Обнаженный «пленник», элегантно развернувшись в воздухе, словно какой-то хайгас или наʼви, приземлился на все четыре конечности, привычно задрав хвост. Я даже не успеваю вскрикнуть, как мою не самую легкую тушу с удивительной силой поднимают в воздух, а потом «аккуратно» роняют на пружинистую кровать так, что у меня клацает челюсть, и я чуть ли не откусываю себе язык. Следом, простым движением, с меня сдергивают единственный, кроме портупеи с саблей, предмет одежды, светя голыми волосатыми ногами и нагло усаживаются на мой живот, грозясь выдавить кишки. — Слезь! — хриплю я, а после чего давление уменьшается. Рацио рывком снимает с себя повязку, и жмурится от непривычной полутьмы, «накрывая» глаза белой полупрозрачной пленкой, которая досталась лунарьему племени от древних предков. Золотистые омуты превращают глаза, закрывая белок, в невиданные доселе драгоценные камни, а зрачок, будто его и ни было, сжимается в такой маленький кружок, что на фоне радужки вообще не виден. Честно, сейчас мужик мне напоминает солярианского кацса, хотя сам бы сравнил его с представителем фауны Луны — лиловым мууром. — Надеюсь, что не отдавил там тебе ничего, — после, как только более менее привыкает к освещению, мурлычет прямо в губы, вызывая у меня такой культурный шок, какого доселе не было. Я и не думал, что этот молчун со стальным характером умеет ТАК говорить: — Продолжим, сладенький? Конец фразы окончательно заставляет меня поднять в глубине души заправскую панику, так что я, практически не замечая, как в мою уретру вставляют нежно-синюю, пастельную капсулу модернезированного землянцами презерватива, который через некоторое время растекается, превращаясь в тонкую пленку и закрывает ствол прозрачной пеленой до лобка, сочась смазкой. А потом… Неожиданно вскрикиваю, когда резким движением на меня насаживаются, вцепляясь в плечи немаленькими такими коготочками. А потом начинают нетерпеливо двигаться, от чего во мне, довольно поздновато, просыпается мужик, хер которого обхватывают сейчас настолько сильно, что из глаз скоро полетят звезды. Нда… Рацио слишком нетерпелив для себя. Наконец, чуть привставая на носках, лунар отпускает мою ноющую плоть и позволяет чуть перевести дух, как-то слишком грязно облизывая тонкие губы золотистым языком. — Что, солдат, решил бежать без боя? — блондин заливается густым хохотом, делая еще один заход. На этот раз останавливается, поводя задом, густо краснея, вновь привстает, опираясь о мой живот. Выглядит это… странно. Но мне нравится. — Кто сказал, что бой не состоится? На этот раз беру инициативу в свои руки и вхожу на полную длину, вызывая у него довольный стон. А про мои ощущения и говорить не стоит, меня и так цветом можно со свеклой землянской сравнить… Рацио не только нетерпелив, но и горяч, словно тысячи угольков в разгорающемся костре. Он затягивает в свою глубину так, что искры готовы лететь из глаз. Его длинные узкие ладони вцепляются в мои плечи прежде, чем еще один приглушенный рык раздается из могучей груди, так рвано трепыхающейся, что его становится жалко. Давно этого хотел, принц, скажи? Давно, я тебя знаю как свои пять пальцев, ты у меня на ладони, дружище. И утаить от меня что-то довольно сложно. Загнутые цвета индиго кошачьеобразные когти, обычно втянутые в плоть, царапают полыхающую жаром кожу, заставляя плотно обхваченный его нутром член дрогнуть, как и всего меня в целом, перемешивая ту самую боль, которую ранее чувствовал только он, с удовольствием. В ответ я лишь прикрываю воспаленные из-за темноты глаза, утыкаясь носом в его голубоватую кожу на руке, прихватывая ее у обратной стороны запястья короткими клыками, что-то мурлыча. Раз. Раз. Раз. Я практически считаю разы, когда его плотные, напряженно сжатые ягодицы касаются моих бедер, сопровождая этот странный счет густым хлюпаньем натуральной кислой смазки, которую лунары могут обращать в яд, если враг попытается оприходовать его сзади, тем самым уничтожая все белки в его организме. Жаль, что защитный механизм работал только тогда, когда сам лунар того желал, и в его организме было достаточно хуунского плода, но сейчас это было только в тему. И о искусственном лубриканте не надо думать, просто действовать. В конце концов ему надоедает приседать в такой неудобной позе, и он тупо встает на колени, отпуская ноющую от царапин спину, учитывая, что когти у него еще и ядовитые, мне было не очень приятно. Лунар опускается ко мне так, что мы почти соприкасаемся грудинами, но не до конца. Он все же до сих пор навесу, понимает, что его веса я не выдержу не при каких условиях. Зато теперь я могу чувствовать прерывающееся, тяжелое дыхание в шею. Немного недовольно что-то шепчу, когда Зэп делает паузу, ему еще непривычно. Стоящий колом член, поблескивающий в голубоватом мареве вакуумного презерватива отпускают, едва принц слезает с насиженного местечка, кротко лизнув влажную от пота кожу за острым ухом. И я даже знаю зачем он это сделал. Догадка подтвердилась — он решил все же воспользоваться тем, что я аккуратно забыл. Плотные, покрытые подтеками воска, длинные свечи оказываются у меня перед носом, когда блондин, ловко соскользнув с постели, покрывает расстояние между ними и ложем, мягко покачивая длинным хвостом, и, будоража мое сознание соблазнительным видом исхлестанной задницы, поднимает один из привычных атрибутов. — Милый, ты такой растяпа, — сладко улыбается жрец, соприкасаясь со мной губами. Шершавый горячий язык раздвигает припухшие губы, встречаясь с моим в привычном действе обмена слюной. Влажно, грубо, он мешает в поцелуе не только нежные укусы, но и просто резкие движения. Проходит кончиком языка по кромке зубов на верхней челюсти, дергает шипчиками по нежному небу, отчего я мычу в золотистый рот, оттягивает нижнюю губу… И так до безобразия дразнит чувственным поцелуем, что хочется бросить все и вызвать шлюх, чтоб хоть кто-то наконец уже подставил свои дырки. Я и без того долго терпел. Тяну руку к его бедру, но меня резко придавливают к простыне, продолжая цедить клыкастую улыбку, — Не спеши, мы еще успеем. Иронично, но не успеваю я возразить, как кожу на груди обжигает алая капля, отчего я едва не прикусываю внутреннюю сторону щеки, подставляя шею под мокрые поцелуи. Саб стал доминантом, удивительно. Но такая неожиданная смена ролей даже заводит. Не стремясь меня разочаровывать, плотное кольцо мускулистого гладкого хвоста сжимает основание члена, дезактивируя плотную пленочку. Стало легче и свободней, что мне нравилось больше. Контраст как никак. В голову невзначай закрадывается вопрос: «А почему он так себя ведет?» Словно ребенок, Шалтгаан его побери. Почему из наивного, любознательного и поразительно гениального Рацио превратился в… это. Его что, Мирия успела укусить? Если нет, то почему передо мной это озабоченное существо? Дернувшись в его сторону, опрокидываю принца на лопатки, упершись ладонями в матрас. — Я конечно все понимаю, дорогуша, но… Это блять ненормально. Он даже не вслушался в мою претензию, равнодушно, словно меня не было и в помине, занес руку за мою спину, чтоб… Пришлось сжать скрипнувшие челюсти, что бы позорно не зашипеть от резкого, плавного и текучего дискомфорта посредине хребта. Да он совсем охренел. Какими бы эти свечи не были — все равно ощущаешь всю мерзость перепада температур. Зато теперь он обратил на меня внимание, недобро щуря золотистые глаза. Боже, сколько в организме хууна влаги? Явно больше, чем у меня. Расход плоти на головке, который именуют уздечкой, слабо потерся о мое бедро, оставив после себя теплую блестящую дорожку. Не спрашивая моего разрешения, ладонью оплели покрытый выступающими венками ствол, так же неспешно, явно наслаждаясь ситуацией, сместив ребро ладони к лобку. — Да ты издеваешься, — продолжил комментировать я, пока горячие струйки воска, которые практически сразу застывали, попадая на мою кожу, сползли ниже, к пояснице, оставляя после себя дорожку в виде немного сковывающих кожу подтекших капель. Решив не отставать в подобной «гонке вооружений», я сразу же подметил хвост. Тяжелая кисть, маяча у меня перед лицом, замерла в дюйме от моего носа, настойчиво на что-то намекая. Если я все пронял правильно, то… Расслабленно заурчав, Зэп подставил эрогенную зону еще ближе ко мне. Медленно, со смаком провести языком по гладкой и приятной на ощупь коже, сначала пробуя на вкус, а потом и ввести в дело руки, доводя одну из них, что некрепко сжимало «пятую руку», до собственного подбородка, постаравшись воздействовать сильнее, сравнившись с довольно оригинальными ласками Разума. Скашиваю глаза к своему паху и чуть ли не давлюсь от смеха, благо его сдерживая, заткнув себе рот телом хвоста. Боже, он корову доит или дрочит? Мягко зажимает у основания и, дождавшись моего нетерпеливого движения бедрами, двигает руку к себе, вызывая у меня волну мурашек, что пробегает по спине. Давай, сделай это еще раз, плевать, что странно. Больше боли не чувствую, вообще, сам не понимая, что он там делает за спиной, пока не получаю довольно резкий сход на ягодицы. Ну нафиг, знает же, что с моим задом так нельзя. На этот раз подаю невнятное мычание, недовольно морщась. Все же внимает моим словам, подушечкой большого пальца, вот как умудрился, затушив весело полыхающие огоньки. Что-то я не слышал о супер-тепловыносливой коже. Хотя, если учитывать, какая минусовая температура у них на планете, то это что-то противоестественное. Хотя что я могу знать, я вообще не их расы. Рот мне учтиво освободили, за волосы подтянув на себя. К этому, естественно, я готов не был, неуклюже завалившись на него, не успев удержаться на опорах в виде собственных передних конечностей. Тощая длань будто специально была зажата между нашими бедрами, хотя и не сильно, учитывая, что я полустоял на коленях. Вновь поцелуй, настойчивый, вкупе с таким же грубоватым фапом застилает мой разум пеленой. Уже не могу сдерживаться, предвкушение Синхронизации, до сих пор непривычной, но такой родной, отдается в легком солоновато-железном, почти как его кровь, привкусе смешанной между нами слюны. Пережимает основание, заставив меня задохнуться, а потом открывает свое сознание… БОЛЬНО… БОЛЬНО ДУМАТЬ, ОЩУЩАТЬ, АНАЛИЗИРОВАТЬ, ОСОЗНАВАТЬ, ЧТО ТЫ СЕЙЧАС. ТЫ НЕ ПЕРВЫЙ И НЕ ВТОРОЙ, ТЫ ЧТО-ТО МЕЖДУ. ВСЕ ЧЕТЫРЕ РУКИ СПЛЕТАЮТСЯ МЕЖДУ СОБОЙ, БУДТО ЛЮДИ, ПРОЧИТАВШИЕ КАМАСУТРУ ОТ КОРКИ ДО КОРКИ, ЧТО ПОВТОРЯЮТ ДЕЙСТВА, ИЗОБРАЖЕННЫЕ В КНИГЕ, КАЖДОЕ ПРИКОСНОВЕНИЕ К ПОЛОВЫМ ОРГАНАМ ОТДАЕТСЯ ПОЛУБЕЗУМНЫМ ЭХОМ В КАЖДОМ ИЗ РАЗУМОВ, ЗАСАСЫВАЯ ВСЕ В МИР, ПОДОБНЫЙ МИНИ-ВСЕЛЕННОЙ: НАЧИНАЯ ОТ МЫСЛЕЙ И ЗАКАНЧИВАЯ ОЩУЩЕНИЯМИ. КАЖДАЯ БУКВА ОТДАЕТСЯ РИТМИЧНЫМ ПОСТУКИВАНИЕМ, ДРОЖЬЮ, МУРАШКАМИ. ПОРАЗИТЕЛЬНОЕ, ВЕЛИКОЛЕПНОЕ, ПОИСТИНЕ МАГИЧЕСКОЕ СОИТИЕ ЗАПОЛНЯЕТ ОРГАНИЗМЫ ИСКРЯЩИМСЯ, СЛОВНО ПОДОЖЖЕННАЯ ПЛАЗМА, КАЙФОМ. НАРКОМАН ИСПЫТЫВАЕТ ТО ЖЕ САМОЕ, КОГДА КОНЧИК ИГЛЫ ПРОТЫКАЕТ ТОНКУЮ БЛЕДНУЮ ПЛЕНОЧКУ ВЕНЫ, АЛКОГОЛИК — КОГДА БУТЫЛКА С ПОЙЛОМ, НАКЛОНЕННАЯ ГОРЛЫШКОМ ВНИЗ, ПРИБЛИЖАЕТСЯ К ЕГО НЕНАСЫТНОМУ РТУ, ШЛЮХА — КОГДА ГОСПОДИН, ЕЕ ВЛАДЕЛЕЦ, МЕДЛЕННО ПОДХОДИТ К НЕЙ, СКИДЫВАЯ ПО ПУТИ С СЕБЯ ОДЕЖДУ… РАЗРЫВ БОЛЕЗНЕН, ЛИШАЕТ ТЕБЯ СИЛЫ, ВЫСАСЫВАЯ ВСЮ ЭНЕРГИЮ, ЧТО БЫЛА В ТЕБЕ ДО СИНХРОНИЗАЦИИ, НО… НЕТ! НЕ НАДО! Н-НЕ СМЕЙ! — ВОПИТ СИЯЮЩАЯ ДУША ПРИНЦА, ВЦЕПЛЯЯСЬ В ТАКУЮ ЖЕ, АБСОЛЮТНО ИДЕНТИЧНУЮ ЕЙ, ДУШУ ЛЮБОВНИКА. ТОЛЬКО НЕ ЭТО! ОН ХОЧЕТ БОЛЬШЕ! ЕЩЕ БОЛЬШЕ! ДАЖЕ ТЫ НЕ ВЫНЕСЕШЬ ЭТОГО, ДУРАК… НЕЛЬЗЯ… ПРЕКРАТИ! МЫ МОЖЕМ ВЫДЕРЖАТЬ ЕЩЕ БОЛЬШЕ! НЕТ… ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО БУДЕТ ПОТОМ… Я ЗНАЮ! БЛАГОДАРЯ ТЕБЕ ЗНАЮ! Я ГОТОВ ПОЙТИ НА ЭТО! НО Н-нет-т… Меня резко (МЕНЯ ЛИ?!) отбрасывает от обмякшего, после испытанного в Синхронизации оргазма, спокойно лежащего на кровати Рацио, сковывая все тело, пульсирующее от эйфории и боли, судорогой, пока… Я не теряю сознание. В любом случае я сделал все, чтобы не стало еще хуже. Наши организмы могло разорвать на атомы, стоило задержаться ТАМ, в ТОМ мире, который мы окончательно никогда не познаем… И слава Шалтгаану, что нам это не дано. Гуманоиды не должны мечтать о несбыточном, не их это дело. А если и мечтают — то поплатятся за все, что успели там сделать. Цена познания слишком дорога. И я не готов ее заплатить.