Грезы

Йован, Амелл и Сурана возвращаются с тренировки. Йован ее лучший друг и поверенный всех ее тайн. Сурана - эльфийка с острым языком и злющими зелеными глазами. Солона любит ее за бешеную силу, за цинизм и за ее холодную рассудочность. Но все же о своих секретах ей никогда не говорит. Сурана подшучивает над Петрой, старшей ученицей, заявляя, что та, даже если и создаст огненный шар, то подпалит саму себя. Они громко смеются, когда Солона слышит неуверенный и совершенно любимый голос. — Солона… Я… Можно тебя? На минутку… У Каллена рыжие волосы, широкие плечи и сильные руки. Он уже не долговязый мальчишка, а сильный, красивый юноша, не в пример ее товарищам. Амелл невольно любуется, глядя на него. Йован и Сурана хихикают между собой, Солона яростно шикает на них и подходит к храмовнику, уже не замечая никого, кроме него. Он протягивает ей коробочку, отводя взгляд и ужасно смущаясь. Амелл, забыв обо всем, жмется к храмовнику, шепча какие-то глупости, отчего Каллен заливается краской пуще прежнего. Потом, будто вспоминая, где они, Солона хватает его за руку и тянет за собой. Коробочка так и остается на лестнице брошенным подарком. Солона уводит храмовника в самый темный уголок, который находит, а он послушно следует за ней, тихий и смущенный. Она впивается в него губами и вплетается пальцами в рыжие волосы, а в голове бьется только одна мысль. «Не отдам. Не отпущу». Губы Каллена отдают перебродившим медом, гвоздикой и чем-то терпким и незнакомым. У Солоны кружится голова, и ей кажется, что это лучший вкус на свете. Храмовник пытается отстраниться, но Амелл только сильнее прижимается и кусает его губы. Каллен сдается. Солона слизывает кровь с обветренных губ и глубоко вдыхает, пытаясь прочувствовать каждую клеточку, каждый запах, каждое прикосновение. Когда она, наконец, отстраняется, то дрожит мелко-мелко и прерывисто дышит. Солона смотрит во внимательные, карие глаза, и на выдохе произносит: — В бездну Создателя. Ты только мой. Она чувствует, как Каллен следует за ней. На полпути Солона не выдерживает и задает вопрос. — Как, по-твоему, кого они хотели испытать в действительности? Тебя или меня? — О чем ты? Голос храмовника кажется почти испуганным, и Солона резко оборачивается. Она смотрит на него прямо и с вызовом. — Если бы я не успела вернуться, ты бы убил меня? Вопрос повисает в воздухе, и для нее молчание уже ответ. Она чувствует злость столь сильную, что перед глазами пятна пляшут. Но к ней примешивается и другое чувство. Каллен кажется, дрожит, а Солона презирает храмовника за неспособность озвучить очевидный факт. — Не иди за мной. Слова даются легко, только голос, против желания, кажется неживым, и на губах странно горчит. Она возвращается в комнату, как во сне. Невольно закрадывается мысль, что из Тени она так и не выбралась, а все это игра воспаленного воображения. Стоит двери открыться, как к ней подскакивает Йован, и девушка благодарно опирается на его плечо. А потом следует шквал вопросов, который молодой маг, видимо, не в силах сдержать. Солона иногда кивает, иногда коротко отвечает. Она подходит к кувшину и наливает себе воды, когда слышит очередной нетерпеливый вопрос. — Как это было? Солона осушает полный стакан и отвечает просто и емко. — Это было Истязание. У Алистера рыжие волосы, широкие плечи и сильные руки. Правда, глаза серые и улыбка слишком мягкая, но в темноте шатра Солоне все равно. Он все делает слишком аккуратно, слишком осторожно и, чего таить, — неумело. Но маг закрывает глаза, и воображение спасает положение. Она выгибается под мужчиной и прикусывает губу, чтобы не выкрикнуть чужое имя. Когда Алистер слезает с нее и блаженно засыпает, Солона тихо покидает шатер. Она испытывает острое желание смыть себя чужие прикосновения. Амелл подходит к пруду и отмечает, что луна видна почти так же ярко, как из Башни Круга. Солона устраивается на камне и босой ногой пробует воду. Ледяная. — Знаешь, у меня ведь тоже просторный шатер. Зевран выходит из тени, жуя соломинку и ухмыляясь. Лукавый, как всегда, только в глазах проскальзывает легкий укор. — Необязательно разбивать мальчишке сердце. Солона молчит, задумчиво выводя буквы вытянутым носочком на поверхности воды: «К», «А», «Л»... Тихий смешок прерывается ее занятие. — Ты многое видишь, ворон, — маг холодно улыбается. — Удивительно, как ты еще жив. — О, дорогая, я и сам удивляюсь, — смеется эльф. Он уходит, все еще смеясь, и в тишине лагеря этот смех звучит особенно звонко и отчего-то страшно. Солона глубоко вдыхает и чувствует запах Алистера, окутывающий ее. Все еще волнующий, но безмерно чуждый и липкий. Она одним движением скидывает мантию и погружается в воду. Раньше Солоне казалось, что самым страшным событием ее жизни было Истязание. Пробираясь в Башню по трупам своих знакомых, она понимает, что ошибалась. Она всегда была нелюдима и не дружила ни с кем, кроме Йована. Но каждое искалеченное тело, каждое знакомое, полуразложившееся лицо ярко отпечатывается в памяти. Амелл предпочла бы никогда не помнить этого. Наткнувшись на практически разорванное тело Сураны, она зажимает рукой рот, сдерживая рвотный позыв. Солона приваливается к стене и прикрывает глаза, отчаянно желая никогда не вспоминать, а лучше не видеть и не знать. — Ты в порядке? — взволнованный голос Алистера раздается совсем рядом, а теплая рука касается ее плеча. «Нет, идиот, я не в порядке. Совсем не в порядке». — Я знаю, это тяжело, но мы должны идти. Амелл резко сбрасывает руку Алистера и идет вперед, перешагивая через то, что осталось от Сураны. От яркой, ехидной, зеленоглазой Сураны. Она идет слишком быстро и не оборачивается, чтобы никто не заметил, как предательски дрожат ее губы. Когда они находят храмовника, захваченного Демоном Желания, Амелл почти радуется, что не нашла Каллена. Радуется, тому, что тот, скорее всего, мертв. Лучше так, чем он достанется какому-то вшивому демону. Ведь Каллен принадлежит только ей. Храмовник бросается на них, искренне веря, что защищает свою семью, а Амелл внезапно понимает, что знает его. Когда они с Йованом воровали печенье, он отловил их, ругал на все лады, но в итоге отпустил. С печеньем. Воспоминания о детстве, о Йоване внезапным уколом ранят сердце, и заклинание срывается. С отстраненным безразличием Солона наблюдает за тем, как осыпаются искорки с ее рук. Искорки, должные сжечь храмовника. Винн старше, сильнее. Ее заклятья не имеют обыкновения срываться от нахлынувших эмоций. Каменный кулак - простенькое заклинание, но эффективное. Храмовник падает на землю, и Алистер, воспользовавшись заминкой, с боевым криком погружает меч в противника. На поле боя куда-то исчезает тот хороший парень, которого знает Солона, остается только воин. Амелл уверена, что он бы и ее убил с таким же криком, если потребовалось бы. На лице Алистера гуляет почти безумная, победная улыбка, и Солона поспешно отворачивается. Она торопливо выходит из комнаты, опасаясь увидеть труп того храмовника. Будто после стольких мертвых тел это еще имеет значение. Когда спустя горы трупов и кошмары демона Праздности Солона наконец находит Каллена, она понимает — оно того стоило. Она почти физически ощущает свои натянутые нервы, готовые лопнуть в любую секунду. Амелл, уже не скрываясь, плачет в голос, по-детски размазывая слезы по лицу. Она кричит на Винн, требуя сделать что-нибудь, царапается в непробиваемый барьер, в стремлении зарыться пальцами в курчавые волосы и убедиться, что это ее Каллен, живой и невредимый. Радость, испуг и злость наваливаются разом, и Солона не сразу понимает, что ее храмовник не в себе. Она слушает его сбивчивую речь, изредка улавливая отдельные фразы: «позорная любовь к магу», «мерзостный сосуд для демонов» и «все это в прошлом». Каждая из них больно хлещет по сердцу, а последняя добивает окончательно и бесповоротно. Слезы высыхают сами собой, Амелл молча слушает пламенную речь о том, что всех магов нужно вырезать. А потом она просто уходит, не говоря ни слова. Все, что говорят в таких случаях, разом становится пустым и натянутым. Нет никакого разбитого сердца. Ее самой уже нет. В Киркволл она приезжает за тем, чтобы вернуть Андерса и надрать ему уши по дороге обратно. А после, разумеется, подыскать нового котенка. Солона ненавидела рыжую сволочь, которая хамством могла сравниться только со своим хозяином. Она не любила кошачью вонь, пропитавшую мага, и всю эту сладко-мерзкую возню с животным. Но, несмотря на это, она ценила Андерса и терять такой экспонат не собиралась. Независимо от того, что думал он сам. Едва она сходит с корабля, Киркволл оглушает ее массой впечатлений. По большей части неприятных. Денерим по сравнению с этим городом был большой деревней, милой, но не имеющей характера. Изваяния рабов повсюду, загнанные лица повсюду и отлично вооруженная стража. Плечи Амелл сгибаются незаметно, для нее самой. Киркволл не страшен, как Глубинные тропы, но от него веет безнадежностью и обреченностью. Найти Андерса оказалось непросто, не помогало ни золото, ни уговоры. В конечном итоге, ей пришлось раскрыть свою личность, взяв обещание с уставшей беженки держать это в тайне. Все шансы, что через несколько дней об этом узнает весь город, но Солона не собирается задерживаться. Она брезгливо морщится, пробираясь через Клоаку, отталкивает руки нищих и раздает тумаки воришкам. Когда кажется, что чаша ее терпения вот-вот переполнится, Амелл видит ту самую лечебницу, о которой говорила беженка. Андерс встречает ее хмуро и неприветливо. Периодически вспыхивает и кричит, что «не вернется к этим ублюдкам». Амелл устраивается на койке для больных и пропускает крики мага мимо ушей. Взгляд Солоны лениво скользит по человеку, которого она так долго называла другом, и не узнает. Когда ей надоедают его вспышки, Амелл подходит к магу и, успокаивающе кладя ладонь на плечо, выдает: — Расслабься. Я не собираюсь тебя неволить, просто решила проведать старого друга. Андерс переводит дух и улыбается, почти как прежде. Почти. От внимания Стража не укрывается ни необычная серьезность, ни тщательно скрываемый стыд. Маг будто чувствует это и старается как можно сильнее походить на себя прежнего. Он усаживает ее за небольшой стол, не переставая болтать о какой-то ерунде. Амелл слушает вполуха, пока сознание не цепляется за заветное имя. — Угадай, кто здесь рыцарь-капитан? Тот спятивший храмовник из Башни… Не помню, как его зовут… Каллен, кажется. Это яркий пример безумства храмовников. Не представляю, сколько магов ему пришлось убить, чтобы добраться до должности. Он же фанатик! И Мередит это одобряет. Я давно говорил, что нужно что-то менять… Андерс не перестает говорить ни на секунду, будто боится чего-то, а Солона как во сне тянется к кружке с дешевым элем. В голове будто колокола бьют, а рука неожиданно слабеет и кружка падает, разливая плохо пахнущее пойло по одежде. Маг находит какую-то тряпку и кидает на ее колени. — Что с тобой? Ты вроде бы неловкостью никогда не отличалась. Амелл поднимает глаза и растерянно отвечает. — Извини, — она оглядывает лечебницу мутным взглядом и добавляет. — Тебе тут помощь не нужна, случайно? Оказавшись в Киркволле, Амелл даже не задумывалась о том, чтобы остаться. А увидев Клоаку, никогда бы не поверила, что будет приходить сюда каждый день. Но работа в лечебнице это дело, как и любое другое. К тому же, она просто любила магию. Чувствовать волнующее покалывание в пальцах и струящуюся по телу силу всегда прекрасно, независимо от того, лечишь ли ты ребенка или убиваешь порождение тьмы. Иногда она задумывалась о том, что переезд в Киркволл был не самой удачной идеей. Но здесь, в этом насквозь прогнившем городе, у нее было подобие нормальной жизни. Той жизни, которая была бы невозможна в Башне Бдения, где каждый камень напоминает о скверне в крови и долге, «от которого нельзя отказаться». Она готовит лечебный отвар, когда входит осунувшийся Андерс. Маг совершенно потерян и что-то бормочет под нос. Амелл кидает быстрый взгляд в его сторону, снимает котелок с огня и, перелив жидкость во флягу, передает ее беженке и закрывает за ней двери. Андерс ведет себя тише обычного, говорит неохотно, а на вопросы передает бумаги с «планом всеобщего усмирения». — Ты тоже считаешь меня сумасшедшим, да? Маг выглядит настолько разбитым и несчастным, что Солона с трудом вспоминает того Андерса, который даже на Глубинных тропах находил время для шуток. Амелл испытывает острое чувство сожаления и где-то в глубине души — вину. Она подходит к магу и мягко гладит того по светлым волосам. — Ты не сумасшедший. Расскажи, мне что случилось. Каллен избегал ее, ограничиваясь вежливыми приветствиями и внезапными делами. Поначалу Солона приходила в Казематы чуть ли не каждый вечер. Дразнилась, шутила, злилась. Молодые послушники с улыбкой перешептывались, каждый раз, когда она появлялась там и, в конце концов, Амелл надоело. Сейчас она приходит сюда впервые за полгода. Сбивчивый рассказ Андерса и нелепые бумаги всколыхнули в ней тщательно подавляемые воспоминания. Амелл не знает, чего именно хочет. Обвинить? Убедить? Или просто еще раз увидеть его? Рыцарь-капитан отдает какие-то указания кучке храмовников, и его голос гулко разносится по площади. Кто мог подумать, что он станет таким уверенным и твердым? Солона любуется им издалека и внезапно ловит себя на мысли, что прежний Каллен ей нравился куда больше. Возможно, просто потому, что тогда он не гнал ее от себя как блохастую собаку. Когда Каллен остается один, она быстро приближается к нему. — Рыцарь-капитан? — ее голос звучит насмешливо, но Солоне так и не удается скрыть горечь в своем тоне. Храмовник оборачивается медленно, словно нехотя, а столкнувшись с ней взглядом коротко кивает. — Амелл… У тебя здесь какое-то дело? — Есть одно, — она склоняет голову набок, буравя Каллена взглядом. — Посмотри на это. Солона протягивает бесполезные бумаги, ее главный предлог и, наблюдая за тем, как храмовник читает их, говорит медленно и хрипло. — Этот ублюдок Алрик… Ты ведь знаешь, что он насиловал усмиренных магов? Не можешь не знать… Каллен пытается что-то сказать, но пальцы Солоны осторожно касаются его губ, призывая замолчать. Пальцы переходят с губ на висок, и вот уже вся ладошка гладит лицо храмовника. Со стороны, это, пожалуй, выглядит успокаивающим жестом, почти невинным, но Амелл ее действия кажутся безумно пошлыми. Она приподнимается на носочки, заглядывает в глаза Каллена и добавляет. — Не забери меня Дункан, ты мог бы делать со мной то же самое. — Достаточно! Храмовник перехватывает ее руки, больно сжимая запястья, и в его глазах такой гнев, что на секунду Солоне кажется, что он ударит ее. — Не приходи сюда больше, если только не хочешь угодить в Казематы! Каллен отталкивает ее, так грубо, что Амелл едва удерживается на ногах. Храмовник резко разворачивается и уходит, и даже стук его сапог кажется осуждающим. Солона закрывает лицо руками и медленно сползает по каменной ограде. Она сидит на земле, сжавшись и тихо поскуливая. Амелл едва ли не впервые за всю жизнь ощущает стыд. Если раньше у нее и были какие-то шансы, то теперь Каллен с ней и знаться не захочет. Она упорно продолжает закрывать лицо, будто это может оградить ее от собственных поступков. Но никто не обращает на нее внимания. Рыдающих магов в Казематах предостаточно. Когда город наполняется криками и огнем, Амелл уже знает: Мередит приказала уничтожить Круг. Она методично собирает вещи, понимая, что в городе, охваченном паранойей, оставаться небезопасно. Солона ничуть не жалеет жалких крыс из Круга. Она не испытывает к ним ничего, кроме презрения. Каждый из них был способен уничтожить с десяток храмовников одним только выплеском энергии. А вместо этого они предпочли жизнь в страхе, издевательства и унижения. Храмовникам следовало убить их раньше. Единственное чувство, слабо ворочающееся в ее душе, - это сожаление об Андерсе. Она знает, что упрямец никуда не уйдет, и она не попросит. Солона быстрым движением выуживает простенький, кожаный мешочек из шкатулки. На стол летит непримечательное на вид кольцо из лириума. Она сняла его когда-то с холодной руки Кристоффа. На память. Кольцо с тихим звяканьем падает на стол, дрожит и замирает. А Солона не знает, с кем прощается сейчас - с Андерсом или со Справедливостью. «Вы были хорошими друзьями, ребята». С Хоуком все проще и быстрее. Одним движением Амелл сметает безвкусные вазочки, все шесть. Нежеланные подарки Гаррета. На каждый день рождения, демоны его забери. Солона смотрит на осколки, и неожиданно яркий блик привлекает ее внимание. Она наклоняется и, царапая пальцы, выуживает маленький ключ из груды хлама. Внезапное понимание, и ее губы искажаются в горькой усмешке. «Неужели знал, что я все равно избавлюсь от этой гадости?». До поместья Хоука несколько минут, если бегом. Может быть, даже не запачкается кровью. А дальше ход в Клоаку и туннели в горы. Последний подарок, и - единственный стоящий. Она сжимает ключик так крепко, что костяшки белеют. Закидывает мешок за спину и идет к двери, когда та неожиданно распахивается. На пороге стоит Каллен, с мечом в руке и обезумевшим взглядом. Амелл инстинктивно отходит назад. Невольно вспоминается Башня и Каллен, в исступлении требующий уничтожить всех магов. Каллен подходит, тяжело дыша и все также сжимая меч, а Солона испытывает самый настоящий страх. Она продолжает отступать, выставляя вперед ладонь. Отбросит магией и побежит, никакой крови. Храмовник замечает ее защитный жест, останавливается и устало прикрывает глаза. — Создатель… Как же мы дошли до такого? Вопрос повисает в воздухе, а Каллен тяжело вздыхает. Он поднимает прояснившийся взгляд на Амелл и добавляет. — Они убьют тебя. Мы должны уходить. Солона неуверенно спрашивает, все еще опасаясь подходить. — Мы? Храмовник одним движением преодолевает расстояние между ними и порывисто прижимает Амелл к себе. — Кто-то ведь должен за тобой присматривать. Солона упирается кулачками в латный нагрудник и, отстранившись, поднимает глаза на Каллена. Сейчас все это кажется сном, мороком демона, несбыточной, глупой мечтой. А Солона слишком привыкла подвергать сомнениям свои грезы. — Как за опасным магом? Каллен тихо, мелодично смеется и неуклюже целует Амелл в макушку. Он тепло улыбается и отвечает, слегка смущаясь, почти так же, как когда-то в Башне, когда они были моложе и счастливее. — Как за любимой женщиной, глупышка. Солона кладет голову на сталь доспеха и, глубоко вздохнув, закрывает глаза. Ее охватывает умиротворение, впервые за многие годы. Она нашла то что, искала. Вокруг них горящий Киркволл, заполненный одержимыми и спятившими храмовниками. Вокруг них зарождающаяся война. Но в эту секунду им обоим спокойно и тепло. Потому, что для них нет больше храмовников и магов, есть только мужчина и женщина, любящие друг друга.