Без причины

«Мир уже не спасти любовью, девочка. Слишком часто любовь предавали, слишком часто ею оправдывали зло». Лукьяненко. Осенние визиты.

У Солоны мышиного цвета волосы, нескладная фигура и неуклюжие, почти мужские движения. Пожалуй, единственное ее достоинство - это глаза, живые и яркие, синие как лириум. Обычно Амелл опускает волосы на лицо, будто прячась, но сегодня она делает незамысловатую косичку, вплетая кое-как раздобытую ярко-синюю ленту. Она улыбается и напевает, глядя в зеркало. Ей хочется быть красивой, хотя бы чуточку красивой. Амелл кусает губы, пытаясь сделать их поярче, смотрит на свое отражение и, довольная увиденным, задорно показывает язык самой себе. Она спешит на занятия, но подталкивает ее вовсе не жажда к знаниям. Когда она приходит, за столом уже сидит Йован, обложившись книжками и горестно вздыхая. Солона подходит и шумно грохает свою стопку книг рядом. Йован поднимает усталый взгляд, прищуривается, а после лукаво улыбается. — Ты сегодня выглядишь как-то по-другому… Солона только загадочно кивает и устраивается на скамью рядом с ним. — Что, все-таки решила очаровать того храмовника? — продолжает допытываться Йован. Амелл вспыхивает и шумно возражает: — Конечно, нет! Он мне и не нравится совсем, такой рыжий, еще и заикается всегда… Йован приобнимает ее за плечи и примирительным тоном заявляет: — Ну, ладно будет… Все знают, что наша Солона сердцеедка. Солона смущается пуще прежнего, но руку друга не сбрасывает, а наоборот, ненароком придвигается поближе. Вчера Йован сказал, что у нее красивые глаза, и только из-за этого Амелл решила сменить вечные лохмы на аккуратную косу. Сегодня он тоже ласковый и мягкий, а еще у него взгляд сияет все последние месяцы. Словно он влюбился. Торрин проходит мимо и строго посмотрев на них, прикрикивает. — Эй, сладкая парочка! Вы сюда пришли учиться, а не миловаться. Имейте в виду, на экзамене я Вам поблажки не дам. Амелл тихо хихикает и принимается за книжки. Кто-то заботливо укрывает ее, но она сбрасывает одеяло и отбивается от чужих рук. — Уйди, демон! Уйди! Демон вместо того, чтобы уйти, снова упрямо накрывает ее одеялом. Солона резко распахивает глаза и садится на кровати. — Пожалуйста, скажи, что с тобой все в порядке… — звучит обеспокоенный и немного жалобный голос. Амелл узнает его моментально и кидается к Йовану на шею. Солона мелко дрожит, но она ужасно рада вернуться и рада, что он здесь. Именно он. Йован сдержанно поглаживает ее по спине, но вскоре мягко отстраняется. — Что там с тобой было? Нам ничего не говорят. Солоне хочется вновь почувствовать тепло его тела, но она одергивает себя и отвечает. — Они бросили меня в Тень, Йован. Ее друг вздергивает бровь, молчит, что-то обдумывая, и спрашивает снова. — И все? Амелл закатывает глаза и снова падает на подушку. — Бросили в Тень, к демону. И не вернись я вовремя, храмовники меня бы закололи. Йован вскакивает и принимается ходить по комнате. Солона внимательно наблюдает за ним, и на душе вдруг становится очень тепло от того, как он беспокоится о ней. Она поднимается с постели и подходит к нему. — Все уже закончилось, Йован. Я жива и невредима. Он оборачивается и вздыхает. — Да, тебе еще повезло. Я здесь дольше, но еще не прошел Истязания… Амелл улавливает в его словах нервозность, почти страх, и ей хочется взять Йована за руку, чтобы успокоить. Но тот вдруг хлопает себя по лбу и заявляет. — Совсем забыл! Первый Чародей просил тебя зайти. Лучше не заставлять его ждать. Когда Йован говорит, что у него серьезные проблемы, то она почти бежит в часовню. И очень удивляется, встретив там незнакомую девушку. Йован представляет ее, а Солона пристально рассматривает послушницу с каким-то новым, незнакомым чувством. Будто маленький червячок точит сердце, только Амелл не понимает причины своей неприязни. Лили миловидна, обаятельна и относится к тому типу правильных, идеальных девушек, который всегда бесил Солону. Просто потому, что Амелл такой никогда не станет, даже расшибись она в лепешку. Все, что Йован говорит после, кажется массой иголок, медленно впивающихся в нее. Но еще хуже то, как он смотрит на Лили. С какой нежностью касается рукава туники, едва-едва, но сколько чувств в этом движении. В присутствии послушницы его глаза сияют особенно ярко, а голос переливается оттенками. И самое ужасное было в том, что они подходили друг другу, они говорили и двигались как единое целое, и видеть это было невыносимо. — А я? — слова вырываются против воли, и Солона спешно поправляется. — Причем тут я? Йован робеет, опускает голову и тихо отвечает: — Ты ведь мне как сестра… Я больше никому не доверяю. Признаться, мне и не к кому обратиться, кроме тебя. Солона, они отнимут у меня все, мои мечты, мои страхи. Мою любовь к Лили… Ты ведь поможешь мне? Солона затравленно мотает головой. Она боится говорить что-либо, боится выдать свои чувства, это будет слишком большим унижением. Наконец она выдавливает из себя сухие, рваные слова: — Мне нужно подумать. Солона забегает в свою комнату и почти падает на пол. Она до крови царапает родинку на щеке, а в голове не переставая, звучит одно слово. «Дура! Дура! Дура!» С чего она вообще подумала, что Йован что-то испытывает к ней? Амелл вспоминает все те мелочи, что заставляли ее улыбаться в последние дни, и хочет выть от досады. Она принимается остервенело вырывать ленту из своей косы, но в ее руках остаются только отдельные волоски. Ленточка прочно вплетена в косу, и Солона только больше раздражается, когда у нее ничего не получается. Кажется, что дурацкая лента виновата во всех ее бедах, и она вырывает ее с особой злостью. Наконец, Солона с ненавистью кидает глупое украшение на пол, и в комнате одновременно загораются стопка книг, постельное белье, небрежно брошенное на кровати, и та самая злосчастная ленточка. Солона обреченно закрывает глаза ладошками, на смену злости приходит апатия. Краем уха она слышит, как кто-то поднимает визг, но не реагирует, пока не слышит шаги рядом. Старшая чародейка Винн спокойно заходит в комнату, так же бесстрастно тушит все очаги воспламенения один за другим и садится рядом. Женщина мягко встряхивает ее за плечи и спрашивает: — Что случилось, дитя? Амелл не собирается никому ничего рассказывать, но голос Винн звучит очень ласково и успокаивающе, а глаза лучатся тем пониманием, которое просто вынуждает раскрывать душу. Солона сокрушенно качает головой и отвечает: — Меня никто не любит. Винн улыбается по-доброму, но чуточку снисходительно. Она притягивает Амелл к себе и гладит по голове как ребенка. Солона же затихает и постепенно успокаивается. Она принимает свое первое серьезное решение. Амелл не думает долго, она знает, что Лили с Йованом могут начать действовать, не дожидаясь ее решения. Когда она подносит кулак к двери Ирвинга, то в неуверенности замирает. Но затем вспоминает лицо послушницы, сжимает зубы и решительно стучит. Ирвинг встречает ее приветливо, спрашивает о Сером Страже. Солона отвечает рассеяно, ей нет дела до Стража, она пришла не за тем. Она набирает в грудь побольше воздуха и выдает все на одном духу. Про усмирение, побег и Лили. Ирвинг молча слушает и кивает, его лицо не выражает особенного удивления. — Если мы донесем храмовникам на послушницу, Церковь скажет, что ее оклеветали. Нам нужны доказательства. Если мой ученик будет страдать, я хочу, чтобы и послушница была наказана за свой проступок. Солона внезапно чувствует острую благодарность за то, что кто-то разделяет ее чувства. Она достанет любые доказательства, правдивые или нет, Амелл сделает что угодно, лишь бы наказать ту, что причинила ей боль. Она уверена, ничего этого не было бы, не будь Лили. Йована бы не заподозрили в увлечении магией крови. Никто не подумал бы его усмирять. И на нее, Солону, он бы смотрел совсем иначе. Амелл готова потерпеть присутствие Лили, если та будет наказана в итоге. Уже уходя, она задерживается у двери и срывающимся голосом спрашивает: — А что будет с Йованом? — Я позволю храмовникам сделать то, что они и должны были сделать. Сердце будто останавливается от этих слов, и Солону охватывает липкое чувство предательства. Она знает, что уже никогда не отмоется. Но отступать поздно. Йован разбивает склянку и улыбается. Солоне кажется, что она сделала бы все ради того, чтобы увидеть такую улыбку еще раз. Сложись все иначе. Кровь разливается по каменному полу, а Амелл борется с желанием все рассказать другу. Она сжимает кулаки и сдерживается. Ничего не исправить. И если уж играть роль предателя, то играть до конца. Они выходят из хранилища, Лили с Йованом впереди, счастливо переглядывающиеся, а Солона идет следом и украдкой наблюдает за ними. Йован будто вспоминает о ней, оборачивается и благодарит. — Если бы не ты, мы бы никогда не справились… Лязг доспехов и крики Грегора прерывают его, и лицо мага искажается страхом. Солона смотрит в это лицо с жадностью, зная, что скоро потеряет такую возможность. — Вы не справились, Йован. Прости. Они пытаются оправдаться, но смятение и неожиданность сводят на нет все попытки. Впрочем, вряд ли Лили умеет хорошо врать. Йован, кажется, и вовсе на это не способен. Когда же рыцарь-коммандор обвинительно указывает на Амелл, вмешивается Ирвинг. — Она выполняла мой приказ, Грегор. — Приказ? — в голосе Йована проскальзывает истерический смешок, и он переводит взгляд на Солону. — Я не… Ты завела нас в ловушку? Амелл отводит взгляд, она больше не может смотреть Йовану в глаза. Предложи он сбежать вместе с ним, Солона сейчас была бы на другой стороне. Но как скажешь такое? — Прости меня. — Не говори со мной! — кричит Йован. — Никогда больше со мной не говори! Маг шокирован и, кажется, не понимает, какая участь ему грозит. Амелл сомневается, что он вообще что-то осознает сейчас, кроме того, что его подло предали. Солона думает, что дальше события могут развиваться одним путем, поэтому, когда ее отшвыривает магической волной, она не сразу понимает, что произошло. Как в тумане она видит убегающего Йована. Он не оборачивается, ему просто больше незачем оборачиваться. Когда Грегор угрожает ей расследованием и наказанием, она думает только о том, что Йован малефикар. Мысли путаются, не желая формироваться в определенное мнение, и скорее сердцем, нежели разумом, Амелл понимает, что совершила ошибку. Дункан уводит ее и, кажется, спасает. Солоне стоит радоваться, что она избежала Усмирения. Или бояться предстоящего Посвящения. А может, она должна быть благодарна. Но Солона не чувствует ничего.