И воздастся тебе за грехи твои

– Режь, – говорит Корво, и Дауд вонзает лезвие в собственную кожу. Он знает, что сопротивляться бесполезно. И он знает, чего хочет Корво, потому режет так, чтобы как можно медленнее истечь кровью. Корво выдыхает, раздраженно, без всякого удовлетворения. – Еще. Алая полоса ложится между белых рубцов. Кровь обвивает браслетом предплечье, звонко капает на влажный пол. Больно, но боль за столько времени стала привычной, что Дауд даже не морщится. – Ты знаешь, что заслужил это, – говорит Корво, и Дауд знает. Поэтому режет без сожаления. – Еще? – спрашивает он. Корво молча забирает нож из его рук. Сжимает руку Дауда, прямо поверх свежих порезов, пальцы скользят от крови. Нож жалит снова, глубже, но Корво не спешит вынимать его из раны. Играет, как смычком скрипки, и Дауд непроизвольно стискивает ладонь в кулак. Корво вынимает нож только затем, чтобы поставить его кончиком острия в порез и выдавить тихий неровный выдох. – Не волнуйся. Я не убью тебя, – говорит Корво. Убирает нож за пояс и проводит пальцами по свежим ранам. – Я не позволю тебе так легко отделаться за то, что ты сделал с Джесс. Он раздвигает пальцами края раны, и Дауд закрывает глаза, сосредотачиваясь на своем наказании. Обжигающий кончик языка, жалящая влага в пульсирующей царапине заставляет Дауда снова выдохнуть и инстинктивно дернуть руку. Но у Корво слишком крепкая хватка. Чувствует ли он удовлетворение, пробуя кровь врага? Дауд задается этим вопросом не в первый раз, но так и не находит ответа. Не пытается его найти. Боль противным насекомым копошится в ране, звонко капает на пол, высохшей коркой стягивает кожу. Пальцы Корво разжимаются, и Дауд позволяет себе открыть глаза. Он видит губы, подбородок, красное смазанное пятно на коже. Сейчас Корво даже чем-то похож на дикаря с Пандуссии. Корво снова протягивает ему нож. – Корво, – говорит Дауд. Пальцы смыкаются на рукояти. – Я не боюсь и не жажду смерти. А ты? Ладонь Корво ложится на его затылок, грудь касается груди, а вторая рука – щеки. – Может, мне выдавить тебе глаза, чтобы ты не пытался ничего разглядеть во мне? – Дауд опускает веки, позволяя подушечкам пальцев скользить по ним, задевая ресницы. – Или отрезать тебе язык, чтобы ты меньше болтал? Дауд послушно открывает рот, когда Корво большим пальцем надавливает на губы. Дауд чувствует вкус собственной крови. Дауд не сжимает зубы, когда Корво проводит по нижнему ряду, затем по верхнему. Дауд все еще сжимает в руке нож. – Ты хочешь этого, не так ли? – спрашивает Корво и опускает руку на его шею, проведя влажный след крови и смешанной с ней слюны вниз по подбородку. Дауд смотрит ему в глаза, и в полумраке темницы они кажутся ему совершенно черными, как у черноглазого ублюдка. В них безумие и пустота Бездны. Интересно, видит ли Корво то же самое в его глазах? – Хочу, – говорит Дауд. Поднимает руку и острием ножа поглаживает Корво щеку. Корво льнет к этому опасному прикосновению. – Сними перчатки. Безобразный шрам на месте, где раньше была метка Чужого. Больше белых отметин. Корво прикасается к ним губами. – Это мой дар тебе, Джесс, – бормочет он. Отстраняется, выуживая из брюк ремень. Заходит Дауду за спину. Нежность из его голоса пропадает в мгновение ока. – Режь. Ремень ложится поверх кадыка, сжимает в удушливых объятьях. Дауд режет тыльную сторону ладони. Режет, снова и снова, черта за чертой, пока перед глазами не начинает расплываться от нехватки воздуха, и инстинкт самосохранения не заставляет его выронить нож и схватить за впивающийся в шею ремень. Лишь тогда Корво останавливается. Ослабляет хватку. Заставляет Дауда повернуться. Ладони ложатся на шею, и Дауд чувствует исходящую от них дрожь. Пальцы сжимаются, и удушье возвращается. Дауд видит мрак Бездны, боль от порезов отдаляется, становится почти неразличимой. – Сильнее, – хрипит Дауд через силу, цепляясь за одежду Корво. – Лорд-защитник, а давит, как девчонка. Но он знает, что для Корво куда важнее процесс, чем результат. И пальцы разжимаются, толчок заставляет упасть на жесткую койку. Привстав, Дауд кашляет. Горло саднит. Корво смотрит на него сверху. Разворачивается. Идет к двери. – Корво, – имя, хриплое и солено-металлическое, как вкус собственной крови, срывается с языка. Корво замирает у порога. – Я знаю, почему ты делаешь это. Корво поворачивает голову. – Я – все, что у тебя осталось. Ведь так? Хлопок двери, громкий, оглушительный, как выстрел.