На грани одержимости

      Чёткие, резкие, сильные движения рук, упрямое, чуть хмурое, сосредоточенное выражение лица, взгляд тёмных глаз, цепляющийся за собственное отражение в зеркале. Всё это Чживон наблюдает с еле заметной ухмылкой на губах сквозь приоткрытую дверь в тренировочный зал. Бобби видит все тщетные попытки лидера довести танец до идеала, наблюдает, но спустя пару минут не выдерживает и врывается туда ураганом.       — Знаешь, чего не хватает? — спрашивает Чживон, подходя вплотную к младшему. — Страсти, чувственности, одержимости, — шепчет ему на ухо своим низким с хрипотцой голосом.       Ханбин дышит тяжело, вздрагивает от каждого произнесённого звука, от дыхания в чувствительную шею и от самого Чживона, который ловит мочку уха языком, прикусывает и тянет зубами чёртову серёжку. Он ощущает на своей разгорячённой коже чужие, ещё холодные от мороза руки под одеждой, и этот контраст сводит его с ума, завораживает, кружит голову.       Бобби цепляется пальцами за края футболки младшего, тянет её наверх и бросает куда-то в сторону, тут же с силой впиваясь губами в чужие, наступает, вынуждая двигаться назад. Кусает больно, почти до крови, и тут же нежно зализывает языком. Бешено расстёгивает ремень, тянет вниз молнию вывернутых наизнанку джинс, едва касаясь возбуждённой плоти младшего, и стягивает их вместе с бельём.       Биай больно бьётся затылком о зеркало, и гладкая поверхность приятно холодит кожу. Старший яростно целует, проникая языком, запускает пальцы в волосы, больно тянет, вынуждая откинуть голову назад. Бобби разрывает поцелуй и спускается дорожкой укусов-поцелуев вниз: кусает подбородок, выступающие ключицы, обводит мокрым языком ореолы соска, снова кусает, целует живот, чувствуя, как напрягаются мышцы. Его руки блуждают по тощему телу, пальцы пересчитывают рёберные кости, скользят ниже, больно сжимают талию. Он опускается перед младшим на колени, обхватывает рукой возбуждённую плоть, смотрит снизу вверх хитро и пóшло.       Ханбин еле сдерживает стоны, нервно облизывает пересохшие губы. Его глаза сквозь приоткрытые веки влажно блестят и сияют от возбуждения. Он смотрит на старшего с ненормальным обожанием, нежно гладит острую скулу и зарывается пальцами в светлые волосы.       — Смотри в боковое зеркало, — рычит Чживон.       Ханбин повинуется, смотрит в сторону и видит, как чужая рука обхватывает ствол, как старший языком проходит по всей длине, вокруг головки, слизывает капли смазки, вбирает его член. Бобби заглатывает глубоко, и младший видит выступившие на шее вены. Тело непроизвольно двигается навстречу, сдерживать стоны становится уже невозможно, да и Биайю теперь плевать, если кто-то пройдёт мимо.       — Нравится? — спрашивает хён, выпуская плоть младшего с характерным звуком, облизывает головку. Ответом ему лишь тяжёлое хриплое дыхание и лёгкий кивок головы.       Бобби и сам давно на пределе, руки лихорадочно блуждают по телу, то лаская, то больно сжимая. Он выцеловывает каждый миллиметр родного тела, обжигая младшего прикосновениями, языком очерчивает красивые завитки букв.       Ханбин едва держится на ногах, понимает, что касания хёна отдаются где-то глубоко в груди, оплетая выбивающее один ритм на двоих сердце, заставляя жить, дышать, любить.       Чживон резко разворачивает лидера спиной к себе, сильно прижимая и затрудняя и так тяжёлое дыхание. Кусает основание шеи, мгновенно зацеловывая оставшийся красный след. Грубая ткань его одежды раздражает кожу, и Ханбин чувствует себя беззащитным, слишком открытым.       Они встречаются глазами цвета терпкого, насыщенного кофе в отражении зеркала; возбуждённые, затуманенные взгляды цепляются друг за друга. Бобби смотрит хищно, жадно, алчно, ревностно.       Сдерживаться больше нет сил, на одежду – тоже. Чживон быстрыми, рванными движениями рук расстегивает молнию собственных джинс, смачивает возбуждённую плоть слюной и мучительно медленно входит в желанное тело, переплетая пальцы с Ханбином.       Дыхание обоих сбивается. Первые минуты единения доставляют младшему лёгкий, привычный дискомфорт и нечеловеческое, колоссальное, безграничное наслаждение. Стук сердца отдаётся звоном в ушах, идеально гармонируя с движениями старшего.       Ханбин заворожено смотрит на своё и чживоново отражение и не узнает себя. Его чувства обострились и готовы вырваться наружу бушующим океаном.       — Давай, Ханбин-а, — выдыхает Чживон, еле ощутимо шлёпая по молочной коже ягодицы.       Ханбину сносит крышу. Он несдержанно, порывисто подаётся навстречу, громко стонет, отдавая всего себя, полностью, без остатка. Наслаждение накатывает на обоих с бешеной силой, взрываясь красочным фейерверком в глазах, оставляя после себя лишь сгусток нервных окончаний. Ноги подкашиваются, и Бобби утягивает младшего на стоящий в углу диван.       — Я люблю тебя, — сдавленно шепчет Ханбин, пристроившись сверху, слушая стук сердца Чживона.       Тот лишь неопределённо хмыкает, нежно водит кончиками пальцев по спине.       — Ничего не хочешь сказать в ответ? — ворчит Биай, намереваясь выбраться из объятий, одеться и свалить отсюда подальше. Но сильные руки не дают сдвинуться даже на миллиметр.       — Тебе обязательно надо слышать это каждый раз? — по-идиотски улыбается Чживон; так, как только он умеет.       Ханбин упрямо молчит, недовольно смотрит, поджав губы. Старший тяжело, обречённо вздыхает:       — Моя любовь к тебе на грани одержимости, ты ведь чувствуешь её. Я не могу жить без тебя, дышать. Ты самый опасный наркотик, но рядом с тобой я настоящий*.       И да, Ханбин ощущает её в полной мере, потому что сам чувствует то же самое, глупо улыбается, сверкая очаровательными ямочками на щеках.       — И не смей надевать эти серёжки, — рычит Бобби.       — А то что? — невинно интересуется младший.       — Буду иметь тебя везде и всегда, где можно и где нельзя.       Ханбин ставит галочку у себя в голове: обязательно носить их абсолютно везде и абсолютно всегда. _____________ * Фраза частично стырена из песни.