Среди вязов и бересклета

«И все-таки он был повержен. Дважды позор: повержен девой и пощажен своим смертельным врагом». ПТСР. Брилева «Сказал (Берен своему родичу- Э), что если он будет жив в тот день, когда лорд Маэдрос пойдет на Ангбанд, пусть снимает свою деревню и бежит на юг, как можно быстрее». ПТСР. Брилева Моргот «смеялся, не жалея об одном потерянном Сильмариле, ибо рассчитывал, что из-за него последние эльфы исчезнут с лица земли и не потревожат более мир. Если даже и знал он о поселении у вод Сириона, то никак не показывал этого, выжидая урочное время и надеясь, что клятва и ложь сделают свое дело» Сильмариллион Никто не ступал на Тол-Гален, землю Живущих Умерших. Охотники-лайквенди исправно снабжали королевну и ее семью добычей и изредка – хлебом. Но они бесшумно подплывали к берегу, оставляли свои подношения и снова исчезали в дебрях. Берен был уверен, что причиной тому злоба Феанорионов, все еще считавших эти леса своими. Лесные эльфы, видимо, не хотели указать своим нежеланным лордам путь к Сильмариллу. Маленький Диор, правда, уверял, что ощущает иногда на себе взгляд с другого берега. Но если за ними и следили, то так ненавязчиво, что не вызывали опасений. Лутиен никогда не покидала острова. Ей вполне хватало рощ и полянок, ручьев и птиц на ветвях древних вязов. - Мама, а почему мы не поедем к деду? – несколько раз спрашивал сын. - Зачем? Разве нам плохо второем? – тихо улыбалась Лутиен, щелкая бердом. Ей было действительно хорошо – с Береном и сыном, не считая дней и ночей, отрешившись от всего, что происходило за опушками лесов. Да и чувствовала королевна, что отпущенные ей силы иссякают. Она ведь жила за двоих: за себя и мужа. - Когда ты станешь взрослым, ты покинешь нас… - «Мы покинем тебя», подумала она. Но Диор был Смертным и мыслей не услышал. - Зачем, мама? Просто вернемся в Менегрот и будем жить там спокойно и счастливо. - Сыновья всегда покидают своих родителей, чтобы жить дальше самим. - Мне часто бывает грустно, мама. Хорошо становится, только когда ты поешь. - Ну и садись поближе. Я спою тебе песню, от которой расцветают цветы. - Они и так цветут. - А эти расцветут на моем полотне. Из этой ткани я сошью тебе плащ. - Пой. И будем ждать папу. Он ведь на охоте? - Нет. Он пошел поискать ранних яблок. Давно не охотится наш папа, ибо не желает убивать никого, кто не служит Морготу. - Папа просил не называть этого имени! – чуть не подскочил мальчик. – А то Враг услышит и придет сюда! - Ладно, успокойся. Он не услышит, его уши забиты звоном мечей на севере… Берен оттолкнулся шестом последний раз и прыгнул на топкий бережок. Впереди был пологий подъем, заросший красноталом, а на гребне берега стояли высокие вязы. На северный берег Адуранта Барахириона привело желание еще разок пройтись по настоящему, густому лесу. И возникло оно, стоило ему в одиночку войти в лодку. Словно вспомнилось что-то, намертво спавшее в покое Тол-Галена. Лутиен говорила, что просила за него Мандоса, и тот дал им вторую жизнь. Сам Берен не помнил никакого Судию, никаких Чертогов. Он провалился в беспамятство у ворот Менегрота – и очнулся в постели в покоях жены. И не нашел на себе свежих повязок, словно Волк Ангбанда не рвал его. Можно не горевать больше вслух, потому что Финрод, наверняка, тоже проснулся в своем Валиноре… За древними деревьями берега начинался более молодой лес. Вязы уступили место липам. Потом открылся березняк, заросший по прогалинам бересклетом. «Да будет светел твой покой, король, как светел наш»… Но зачем ему идти в этот лес? Кажется, он отправился за яблоками, а их достаточно и на острове. Да, вроде, он собирался найти красную жимолость, чтобы сделать лук сыну… тоже нет. А бересклет развесил сережки. Скоро розовые коробочки лопнут, и из них высунутся любопытные глаза ягод. Это будет означать, что еще один год склонился к осени. «Какие странные, легковесные мысли в твоей голове, Берен Барахирион! Словно стал эльфом, и время для тебя означает только переход от посева к урожаю». И лишь тут, среди этого бересклета, он вдруг понял, что мысли его – эльфийские. На острове он этого не замечал, просто жил и радовался каждой минуте рядом с Лутиен… Листочки бересклета почти не двигались. Среди их темной зелени уже виднелись чуть покрасневшие. Снова осень, потом зима… Берен смотрел прямо на куст, но все же не уловил мгновения, когда узор теней и листьев сложился в фигуру эльфа. Тот возник в шаге от Барахириона. Зеленая куртка, капюшон откинут, светлые волосы лежат на плечах. Темно-серые глаза холодны и жестко-насмешливы. Кажется, когда-то, очень давно, Берен видел этого эльфа… - В Нарготронде, - прошелестело. Барахирион не шевельнулся, но все его мускулы напряглись В Нарготронде! Это же верный Куруфина! Как его… ее.. Альквен! Все-таки она разнюхала путь к Сильмариллу! Мысли помчались галопом. Невысокая женщина, меч в ножнах – с ней будет легко справиться… Проклятье: не женщина – эллет! И не просто эллет, а обоюдоострый кинжал в руке Куруфина! А Феанарион не мог приказать ничего кроме как добыть Сильмарилл и прикончить своего давнего обидчика! И Лутиен, в которую когда-то стрелял! Эта змея страшна, но вот глупа и заносчива, как ее хозяева. Весит-то она не больше ягненка. Хороший удар – и она покатится в кусты и не скоро поднимется, а в это время вырвать ее меч… - Думаешь, успеешь? – снова насмешливый шепот. – Это тебе не сзади нападать. - Хочешь вызвать меня на поединок? Я не дерусь с женщинами. «Просто убьет. И пойдет к лодке…». - Поединка не получится. Оглянись. Берен скосил глаза. За спиной у него стоял второй. Наверное, давно стоял. Волосы черные, лоб перетянут очень широкой тесьмой. Еще один знакомец?.. - Двое на одного? – Берен возвысил голос. «Только и осталось, что дразнить их знаменитую гордость и надеяться, что на шум появится кто-то из охотников лайквенди». - Не двое. Мы пришли посчитаться с тобой за многих. - За тех, что перебили еще у себя, в своем Валиноре?! - За тех спрос с нас. А с тебя… Трех суток не хватит, чтобы перечислить погубленных тобой. Если начать с Финрода… - Не смей пачкать имя Государя! – с вяза взлетели спугнутые криком сойки. - Па-ачкать? Имя? Того, кто заплатил собой за твою жизнь? Нет, чью жизнь ты отдал в обмен на свою! Но что там десяток лучников, когда на Анфауглите пали десятки тысяч. И не добились победы потому, что ты своими речами и поступками не дал соединиться эльдар Белерианда. Фингон мертв, и хадоринги тоже. Нарготронд не вышел в поле – из-за тебя, забравшего на свадебный выкуп жизнь их короля. Но и Нарготронд ныне мертв, потому что некому было помочь Ородрету в этот раз. А ведь это ты положил вражду между ним и нами, бойцами Феанарионов. Что у тебя на очереди? Дориат? - Ты не смеешь… - Я? Знаешь, меня не касались руки вражьих прислужников. Мечи и копья – касались, было дело. А вот руки – нет. Так что дальше говорить с тобой будет Хиселиндо. Черноволосый сделал один легкий шаг вперед, Куруфинова змеища скользнула в сторону. - Ну а ты что скажешь, нолдо? - Ничего. Зачем говорить… Когда эльф шевельнул рукой – Берен заметить не успел. Увидел только траву и корни бересклета у самых глаз. Левая щека словно онемела. - Лорд Туркафинвэ, которого тут зовут Келегормом, запретил нам ступать на Тол-Гален. Запретил и причинять тебе вред. Запомни, чьим милосердием ты до сих пор жив. Хиселиндо повернулся и неспешно пошел к дальним деревьям. - Нам запрещено причинять тебе вред, - снова голосом шелестящей травы произнесла змея. – А пощечина пойдет на пользу. Бересклет втянул в себя обоих псов Куруфина, не качнув листком. Берен сидел на земле, приложив к щеке листья мать-и-мачехи. В голове гудело, лицо, казалось, перекашивало. - Чего бы это ни стоило – Сильмарилл ваши хозяева не получат!