Матримониальный секрет
18 января 2017 г. в 16:51
Эта история случилась спустя три месяца и три дня после моего возвращения на Бейкер-стрит. Мой давний и верный друг Джон Ватсон как раз продал свою квартиру, в которой всё не лучшим образом напоминало о покойной миссис Ватсон и перебрался на Бейкер стрит 221Б. Это было как нельзя кстати, потому что мне, как «ожившему покойнику» требовалось некоторое стороннее участие, чтобы вернуть свою жизнь в привычное русло. С Ватсоном наша жизнь быстро обрела те же ритм и наполнение, которыми отличалась и до моей «гибели».
Как раз накануне начала событий доктор Ватсон сказал, будто ему кажется, что три года моего отсутствия, не изменили ничего. Но он был неправ. Годы моего отсутствия изменили меня…
В тот день мы с Ватсоном вернулись с утренней прогулки и застали в нашей гостиной скромного приходского священника. Он сидел на самом краешке кушетки, старясь не занимать много места. Увидев нас, он вскочил с места и буквально просиял:
— А я уже хотел уходить. По характеру своей службы, я не могу отлучаться из города на длительное время. Мистер Холмс, нам срочно нужна ваша помощь! Но дело такое деликатное и интимное…
— Я весь внимание, — перебил я его, потому что вступление грозило затянуться, — изложите суть, чтобы я сразу мог понять, стоит ли мне браться за это дело или нет.
— Ох…
Лицо священника сразу как-то потускнело.
— Мистер Холмс, я прошу вас войти в моё положение, сами слова, которые мне придётся произнести, смущают мою душу. Дело в том, что речь пойдёт о непорочном зачатии.
— Непорочном зачатии? — переспросил неизвестно зачем Ватсон, ведь священник явно не страдал косноязычием. Подозреваю, таким образом, он хотел подчеркнуть необычность данного казуса.
— Ватикан всегда расследует подобные дела, — затараторил священник. — Но чтобы послать запрос в папский комитет об установлении факта чуда, мы должны вначале перепроверить всё сами. Но возможности нашего прихода ограничены. Кто бы мог взять на себя роль проверяющего — неизвестно. Девица, о которой идёт речь принадлежит к клерикальной, весьма благопристойной семье, её дядя — епископ Кентский. И мы подумали, что нам понадобиться помощь профессионала, который будет беспристрастен в своих выводах.
— Значит, речь идёт о девушке, которая оказалась беременной, и у вас нет подозреваемых, кроме Всевышнего?
Священник покраснел:
— Если выражаться мирскими терминами определённого толка, то дело обстоит именно так.
— Девушка подвергалась медицинскому осмотру? — спросил Ватсон. — Девственность… эээ не нарушена?
— Девушку осматривали два раза. Один раз одна очень хорошая повитуха. Второй — доктор из Йорка. Оба поклялись не разглашать тайны. И оба они признали как наличие плода, так и наличие девственности. Однако девица поклялась на Библии, что никогда, ни один мужчина не приближался к ней ближе, чем на два фута.
Я посмотрел на Ватсона. У него был такой вид, будто он наткнулся на порнографический рисунок в Таймс.
— Это по вашей части, Ватсон, — я сделал паузу и держал её, пока глаза дорогого доктора не стали округляться, — вам нужно будет произвести осмотр.
— Только с согласия девицы, — продекларировал мой верный компаньон.
— Я думаю, она не будет возражать. Это скромная, но крайне разумная девица.
— Красивая? — поинтересовался я, больше желая поддразнить Ватсона, чем интересуясь по-настоящему.
Священник покраснел и согласно кивнул.
— Да, она весьма красива и привлекательна.
Я снова посмотрел на Ватсона. Тот был похож на кота, сожравшего случайно упавший с кухонного стола кусочек рыбы. Вид его выражал крайнее самодовольство. Подозреваю, дело не стоит моего внимания. Но Ватсона оно заинтересовало, поэтому я возьмусь за него. В последнее время во мне появилась потребность делать ему приятное. В компенсацию моего обмана и отсутствия, очевидно.
И почему только я сравнил своего друга с котом, а не с собакой? Мне ведь более симпатичны собаки? Может, из-за усов? Или из-за того, что с пребыванием Ватсона в квартире на Бейкер-стрит всегда становилось уютнее?
— Хорошо, мы поможем вам разобраться с этим делом.
Ватсон записал координаты этого Смитсона, и мы договорились, что он завтра встретит нас на станции. Когда он ушёл, я спросил у доктора:
— Ну, что вы думаете, друг мой?
— Непорочное зачатие не такая уж редкая вещь. Иногда, при гм… любовных играх семенная жидкость может попасть во влагалище и без проникновения. Однако, если девушка из очень строгой семьи и клянётся в том, что не имела сношений с мужчиной, то…
— Медицинский казус? Чудо?
Ватсон пожал плечами.
Собирался я недолго. Дело было очевидным, но людские предрассудки, конечно, очень разнообразят нашу жизнь, подкидывая нам видимость тайны. Я надеялся, что поездка не затянется.
Мы отправились в Йоркшир первым утренним поездом. Я заметил крошечный порез у Ватсона на левой щеке.
— Не выспались?
Ватсон встрепенулся:
— Как вы узнали?
— В три часа ночи, из-под вашей двери пробивался свет. Бывает, вы зачитываетесь книгой, но в два всегда тушите свет. Значит, это не книга, а бессонница. К тому же вы брились сонный, и порезали щёку.
Ватсон вздохнул и коротко глянул на меня.
— Вы тоже не спали?
— Штудировал монографию об особенностях обработки шёлка в древнем Китае.
— Понравилось? — Естественно вопрос был саркастическим, но голос моего доктора сохранил мнимую серьёзность.
— Да. Захватывающе.
Ватсон улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза. Мне понадобилось некоторое усилие, чтобы не отвести взгляда, и состроить на лице что-то вроде тени понимающей улыбки. С некоторых пор мне тяжело смотреть Ватсону в глаза. Я вдруг заметил, что они у него голубые и теперь неизменно кажутся мне осколками летнего неба, вправленными в раму его милого и родного лица.
Когда я вернулся в Лондон после трёхлетнего отсутствия, я радовался каждому камню на мостовой, каждому зданию, и в некоторой степени даже каждому знакомому лицу. Увидеть Ватсона, пусть даже украдкой, в тот момент, когда я следил за передвижениями подозрительных личностей вокруг нашего дома, было для меня счастьем. Он немного постарел и осунулся, да и смерть жены добавила ему на лицо несколько морщин, но в целом, это был тот же мужчина, бывший военный, мой верный компаньон и друг. Мне пришлось ждать почти месяц, прежде чем я смог показаться ему на глаза. И эта долгожданная встреча перевернула мою душу. Через время большинство моих экзальтированных эмоций сошло на ноль, кроме тех, что касались Джона.
Теперь, каждый раз, когда он спускался к завтраку, я рассматривал его так, будто не видел десять лет. Мне хотелось буквально влезть в его голову и понять, о чём он думает, чего хочет, в каком он настроении. Раньше я читал его как открытую книгу, а теперь вдруг простых слов мне стало мало, я хотел знать, что написано в этой книге между строк. Моё любопытство отчасти приобрело непристойный характер: однажды, чтобы удовлетворить его, я имитировал лёгкую простуду, чтобы иметь повод позвать моего друга в турецкие бани, где рассматривал его с новым интересом…
И вот теперь наша приятная дружеская близость в вагоне первого класса компенсировала мне зря потраченное время и вульгарное как мир, дело.
Смитсон встречал нас на перроне, и вид имел ещё более нервный и озабоченный, чем давеча в Лондоне.
— Есть какие-нибудь новости? — спросил я его.
Смитсон провёл рукой по лицу, будто убирая невидимую паутину.
— Каким-то образом о беременности мисс Керрингтон стало известно общественности. Бедные женщины постоянно дежурят возле ворот дома, чтобы прикоснуться хотя бы к краю её одежды. Кто-то пустил слух, что это прикосновение излечивает от бесплодия. За последние три дня мисс Керрингтон получила по почте два угрожающих послания и три послания с предложением руки и сердца. Родители, конечно, изъяли всю почту до того, как она попала в руки мисс Керрингтон. Они в ужасном состоянии, и не знают, что думать.
— Где они?
— У меня, мистер Холмс. Я подумал, что… вам будет интересно.
Смитерс вытащил несколько писем из кармана.
— Там могли быть отпечатки пальцев… — вздохнул Ватсон, — или что-то ещё.
— Я их тщательно изучу, хотя они могут оказаться лишь случайностями в этом деле. А сейчас я хочу осмотреть дом английской Богородицы.
— Холмс! Не кощунствуйте!
— Милый Ватсон, тут до меня успели нарушить приличия.
Ухоженный дом и огромный сад, окружавший его, говорили о неплохом достатке семьи Керрингтон. Прежде чем войти, я обошел дом снаружи.
— В доме есть собаки? — спросил я у садовника.
— Да, вечером мы запираем ворота и выпускаем собак. Это всего лишь два спаниеля, но они очень звонкие. Их лай отпугивает воров. Хозяин не пожелал иметь для охраны больших собак, которые могли бы покалечить человека.
— Весьма гуманно. А где окна мисс Керрингтон?
— Они на третьем этаже со стороны сада. Два окна спальни и одно — гардеробной. Человек туда не мог попасть с улицы — видите карниз? Только если с крыши…
Сплетни расползались. Теперь даже садовник в курсе того, зачем к Керрингтонам явился сыщик. Я окинул садовника быстрым взглядом: сам не молод, но жена молодая; маленький ребёнок; приходится также содержать мать и ещё одного близкого родственника…
— Какая болезнь у вашей сестры? — Сделал я выстрел наугад. Судя по тому, как изменилось лицо садовника — попал.
— У неё ревматизм, сэр.
— Поэтому вы работаете на трёх работах, поддерживая силы той жидкостью из вашей фляжки. И это притом, что ваша молодая жена нуждается в двойном внимании, потому что нянчит малыша.
— Всё так, сэр, — опустил голову садовник. Но без виски жизнь была бы ещё более тяжкой.
— Вы туманите мозги алкоголем, а именно мозги могут вам помочь заработать больше денег. Вы ведь механик-самоучка.
Садовник посмотрел на меня в смятении и даже с некоторым ужасом.
— Ваши часы, — пояснил я. — Слишком дорогие для вас. Один из ваших нанимателей отдал вам безнадёжно испорченные часы, а вы их починили. Скажите, а часто ли у Керрингтонов бывают гости?
— Не так чтобы часто, но вам лучше спросить у слуг в доме, сэр. Дворецкий вам, конечно, ничего не скажет, а вот горничная, Эмми, она, пожалуй, поболее других знает, и про мисс Керрингтон, и про её няню.
— У мисс Керрингтон есть няня?
— Да, малышка Керрингтон ни в какую не хотела расставаться со своей няней, и та осталась у неё в качестве личной прислуги.
— Интересно…
— Няня спит в её комнате, с тех пор как мисс прибыла из монастыря.
— А давно ли она вернулась?
— Не знаю, сэр, месяц или больше.
— Ну, вот, Ватсон, что-то начинает проясняться, — обратился я к Джону, который, как я полагал, находился у меня за спиной. Но его там не оказалось.
Я нашёл своего компаньона с другой стороны дома. Он мило болтал с молоденькой девушкой, судя по белому кружевному переднику и кокетливой наколке – горничной.
— Холмс, это Эмми, горничная Керрингтонов. Она говорит, что мисс Керрингтон готовилась стать монахиней.
— Чрезвычайно глупо с её стороны.
— И я о том же говорю, сэр! — воскликнула горничная. — Мисс такая красавица! В неё влюблены все мужчины в округе. Как минимум двое уже готовы прикрыть её грех.
— Отчего же, грех? — спросил я строго, и горничная тут же потупила глаза.
— Но ведь все уже об этом говорят, сэр… о ребёнке.
— Вы не верите в непорочное зачатие? — улыбнулся Ватсон.
— Конечно, нет! То есть, да! Но ведь мисс Керрингтон не святая!
— Зачем же вы клевещете на свою молодую хозяйку, — гнул я своё, — она же собирается посвятить свою жизнь Богу.
— Только из-за того, что поссорилась с молодым Джимом Хопкинсом! — выпалила горничная. — И больше вы от меня ничего не услышите!
Девушка подхватила свои корзины с бельём и быстро удалилась. Я осторожно осмотрелся, кто бы мог её напугать, но в окнах не колыхнулась ни одна занавеска, на кустах не шевельнулось ни листика.
— Что ж, Ватсон, клятва о двух футах рискует оказаться фикцией.
— Девушка строгого воспитания вполне может общаться с женихом и с расстояния в два фута.
— Ватсон, да ведь даже я подпускаю вас ближе.
— Но вам-то не грозит зачать, — усмехнулся Ватсон.
Мне вдруг стало плохо и хорошо одновременно. Рука сама потянулась в карман, за трубкой.
— Вот что, Ватсон, ищите этого Смитерса, познакомьтесь с Керрингтонами и осмотрите бедную девушку.
— Бедную девушку? Так вы предполагаете преступление?
Я только кивнул.
— А вы куда?
— Найду нам ночлег и просмотрю письма. Насколько я запомнил одно из них как раз от Джима Хопкинса. Помните гостиницу недалеко от станции? Ищите меня там.
— Ну… хорошо.
Я просто обязан был сбежать. Быстрая ходьба меня немного успокоила, но бесстыдные картины разнообразного взаимодействия, при которых я имел бы возможность «зачать», грозили в любой момент завладеть моим разумом и привести к позорным и неуместным вещам.