Стеклянный дом

«Нет!» — выкрикнула она, балансируя на краю машинки, чтобы заглянуть в темноту ее частично проржавевшего нутра. Пахло плесенью и дешевым порошком. Но ничего не изменилось. Одна мерзкая пара белья, обтрепанная по швам. Один носок. Она потеряла всю одежду, которую носила в течение последних двух недель. Всю одежду, которую она действительно хотела носить. «Нет!» крикнула она в мойку, ответившую ей эхом, и рухнула спиной вниз, а потом с размаху пнула машинку во вмятину, проделанную другими разочарованными студентами до нее. Она не могла дышать. У нее была другая одежда — немного — но это была одежда на крайний случай, одежда в духе «О Боже, лучше б я сдохла!» Брюки были слишком короткие и делали ее похожей на деревенщину, блузки были слишком большие и слишком глупые, и выглядели так, словно их выбирала ее мама. Что, впрочем, так и было. Предположим, она сможет найти что-нибудь, что можно носить… «Мама предупреждала, что такое может со мной случиться, — подумала она. — Мне просто надо подумать. Быть хладнокровной». Т/и упала на оранжевый пластиковый стул, бросила рюкзак на оцарапанный линолеум и опустила голову на руки. Ее лицо пылало, ее трясло, и она знала, просто знала, что сейчас заплачет. Расплачется как ребенок. Не зря они все постоянно твердили, что она слишком маленькая, для того, чтобы быть здесь, что ее место рядом с мамочкой. Быть умной — это отстой, именно на этом она и попалась. Она глубоко, влажно всхлипнула и откинулась назад, силясь не заорать (потому что они могут услышать), и начала размышлять, что лучше: позвонить маме с папой и попросить поддержать ее деньгами или использовать кредитную карточку «только для экстренных случаев». Затем она увидела записку. Не совсем записку, скорее граффити на окрашенной шлакоблочной стене над машинами, и оно было адресовано ей. ДОРОГАЯ УРОДКА, прочла она, МЫ НАШЛИ МУСОР В СТИРАЛЬНОЙ МАШИНЕ И ВЫБРОСИЛИ ЕГО ПО ЖЕЛОБУ. ЕСЛИ ОН ТЕБЕ НУЖЕН, НЫРЯЙ. «Дерьмо», — выдохнула она, и кое-как сдержала новый приступ плача, но уже по другой причине. Из-за слепой, захлестывающей ярости : Ну зачем гоняющиеся за популярностью девчонки всегда бегают стаями, словно гиены? И зачем они, имея сияющие волосы, длинные загорелые ноги и больше папочкиных денег, чем папочка может сосчитать, должны приставать к ней? Но она знала ответ. Она выставила другую Т/и дурой перед ее подружками и несколькими популярными старшеклассниками. Не сказать, чтобы все было так уж плохо. Просто она проходила мимо, когда та,другая Т/и говорила, что Вторая мировая война была «этой придурошной Китайской войной». И у нее рефлекторно вырвалось: «Не была». Большая часть из них, неуклюже расположившаяся на диванчике студенческого общежития, посмотрела на нее так удивленно, словно заговорил автомат с колой. Другая Т/и, ее подружки и трое крутых сынков богатеньких папочек застыли с открытыми ртами. «Вторая мировая война… — понесла Т/и, паникуя и не совсем понимая, как она из этого будет выкручиваться. — Я хотела сказать, ну, что это была не Корейская война. Она была позже. Вторая мировая война была с немцами и японцами. Парни посмотрели на ту Т/и и заржали, а та тем временем покраснела — не сильно, но достаточно, чтобы загубить свой идеальный макияж. «Напомни мне не покупать твои труды по истории, Т/и, — сказал самый остроумный из парней. — Какой же придурок этого не знает?» Хотя Т/и была уверена, что, на самом деле никто из них не знал. Т/и видела ярость в глазах той особы, быстро закипающую под аккомпанемент улыбок, смеха и флирта. Но к сожалению она снова перестала существовать для парней. Для девчонок она была новенькой, и чертовски нежеланной. К ней всю жизнь так относились. Умная, маленькая, с посредственной внешностью — точно не выигрыш в лотерею жизни; она была вынуждена бороться за каждую мелочь. Всегда кто-нибудь насмехался, или бил, или игнорировал ее, или сразу все вместе. Когда она была совсем маленькой, она думала что самое плохое, это когда над тобой смеются, но после пары конфликтов на школьном дворе, первую строчку заняло — быть побитой. Но по опыту (укороченному на два года) средней школы, гораздо хуже, если тебя игнорируют. Она перешла туда на год раньше остальных и ушла на год быстрее. Никому это не понравилось. Никому, кроме учителей. Проблема была в том, что Т/и действительно любила школу. Любила книги, чтение, учебу — ну… кроме математики, но многое другое любила. Физика. Какая нормальная девушка любит физику? Только ненормальная. Никогда даже не думавшая о популярности. Встретиться лицом к лицу с популярностью? В этом и был смысл жизни. Это доказала та мерзкая особа, когда мир сошел со своей оси на несколько секунд, чтобы обратить внимание на Т/и, а потом, продолжил вращаться вокруг милашек. Справедливости не было. Она погружалась с головой в учебу и надрывалась в средней школе. Окончила школу с отличием, получила достаточно высокий бал за квалификационный тест, чтобы быть принятой в любую из тех легендарных школ, где быть сумасшедшим гением, девочкой-мутантом, не было недостатком. И вот она здесь, застряла на паршивом верхнем этаже паршивого общежития в паршивой школе, восемьдесят процентов студентов которой переводились после первых двух лет обучения — или отсеивались — а это стадо тупых баранов из богатеньких семей стащили ее мокрое белье и выбросили его в мусоропровод. И все потому, что та мразь не побеспокоилась узнать хоть что-нибудь о мировых войнах, кроме их нумерации римскими цифрами. «Но так не честно!» — слышалось в ее рыданиях. Ведь у нее был план! И хороший план! Эта мерзкая особа ложилась поздно, и Т/и встала пораньше, чтобы постирать свое белье, пока часть праздной толпы была в полусонном состоянии, а часть прилежных студентов находилась в классах. Успокоившись, Т/и — снова — заметила, как тихо вокруг. Пугающе и безлюдно: половина девушек еще спят, а другая разошлась. Даже в то время когда здесь было многолюдно и шумно, общежитие пугало, такое старое, ветхое, полное теней и углов, в которых можно было спрятаться. На самом деле, такова была сущность всего городка.Весь городок был маленьким, старым и пыльным, наполненным пугающими странностями. Например, тем, что уличные фонари работали через один или были расположены слишком далеко друг от друга. Или тем, что люди в местном университетском магазинчике были слишком счастливыми. Безнадежно счастливыми. Или тем фактом, что весь городок, не смотря на пыль, был чистым: мусора не было, не было граффити, никто не просил милостыню в переулках. Жуть. Она почти слышала голос матери: «Милая, это оттого что ты в незнакомом месте. Все уладится. Тебе просто нужно постараться». Мама всегда так говорила, и Т/и всеми силами старалась скрыть, как ей сложно следовать этому совету. Что ж. Делать нечего, нужно попытаться вернуть свои вещи. Т/и сглотнула еще пару раз, вытерла слезы, и подтянула рюкзак на плече. На несколько секунд ее взгляд остановился на мокрой паре нижнего белья и носке зажатых в правой руке, потом она поспешно расстегнула передний карман рюкзака и запихнула их туда. Боже, если она будет разгуливать с ними в руках, это убьет даже жалкие остатки ее репутации. — Ну-ну, — прозвучал вульгарный самодовольный голос из двери напротив ступенек, — смотрите-ка кто у нас здесь. Мусорная ныряльщица Т/и застыла, с одной рукой на ржавом железе перил. Что-то говорило ей, что надо бежать, почему-то она всегда выполняла вторую часть из девиза «дерись или убегай», вычитанного из книжек. Как же она устала убегать!.. — Наверно она ищет одежду, которую тут раскидала, — Да, то самое. — Я бы не надела это даже для того, чтобы позаниматься на тренажере. — Я в этом даже мужской туалет не стала бы выскребать. Мисс мерзость обернулась и раздраженно толкнула ее: — Да, ты уже все знаешь про мужской туалет, не так ли? Не ты ли была там с Чанёлем в девятом классе? — Она произвела сосущие звуки, и они снова рассмеялись, хотя другие девушки выглядели сконфуженными. Т/и почувствовала, что ее щеки вспыхнули, хотя, это оскорбление, для разнообразия, было направлено не на нее. — Господи, Пак Чанёль? Держи рот закрытым, раз не можешь придумать ничего, что не заденет тебя саму. Другая девушка, конечно же, обратила свой гнев на безопасную цель. Т/и. Она напала спереди и толкнула её на шаг ближе к лестнице. — Иди и возьми уже свою одежду! Я устала смотреть на твою бледную кожу… — Да, в средней школе, видимо плохо с солнечным светом? — закатила глаза вторая. — Поосторожней, — осадила стерва, что было странно, потому что у них у всех был лучший загар, какой только можно получить за деньги. Т/и покачнулась, чтобы удержать равновесие. Ей помешал тяжелый рюкзак и она схватилась за перила. Они снова напали и больно шлепнули Т/и основанием ладони в ключицу. — Перестань! — вскрикнула Т/и, и отбила руку второй . Сильно. — Ты только что ударила мою подругу, маленькая глупая сучка? Где, по-твоему, ты находишься, что бы такое вытворять? И она выступила вперед и ударила Т/и по лицу так сильно, что пошла кровь, из её глаз посыпались искры, щека покраснела и горела. И тут Т/и отпустила перила и ударила мерзость в ответ, прямо по ее полным губам. И всего на одну сжатую, раскаленную добела секунду она почувствовала себя по-настоящему хорошо. Но потом эта стерва зашипела, как ошпаренная кошка, и у Т/и успела мелькнуть только одна мысль: «Вот блин, пожалуй, мне не стоило этого делать». Она не увидела приближения кулака. Даже не почувствовала удара, только пустоту и замешательство, но потом вес рюкзака на плече потянул ее в сторону и она пошатнулась Она почти устояла, но вдруг вторая особа потянулась со злобным оскалом и слегка толкнула. Теперь от падения Т/и удерживал лишь воздух. И он, как всегда, не справился со своей задачей. По пути вниз она пересчитала все ступеньки. Пока она падала, рюкзак порвался и из него посыпались книги. Казалось, что прошла вечность, прежде чем она проскользила по низу и остановилась, ударившись головой об стенку со скверным, красноречивым звуком, а потом погрузилась во тьму. Последним воспоминанием Т/и был голос той мерзкой твари. Тихий злобный шепот: «Ночью. Ты получишь свое, чокнутая. Я об этом позабочусь». Казалось, прошло всего несколько секунд, но когда она очнулась, кто-то стоял на коленях рядом с ней. Это была не та стерва или кто-то из ее мафии с отполированными ноготками; это был Бён Бэкхён, из комнаты возле лестницы. Бэкхён был бледным, напряженным и напуганным, и Т/и попыталась улыбнуться, потому что так обычно делают, если кто-то напуган. Ей не было больно. Однако это продолжалось не долго, до тех пор, пока она не пошевелилась. В тот же миг ее голова в области макушки запульсировала болью. На голове обнаружился сильно выступающий нарост. Крови не было. От прикосновения к голове боль усиливалась, но все же не до такой степени, чтобы орать «О боже, трещина в черепе!», по крайней мере, Т/и сильно на это надеялась. — Как ты? — спросил Бэкхён, взмахнув руками, когда Т/и покачнулась. Пришлось усесться спиной к стене. Только тогда она отважилась взглянуть вверх, на путь своего падения, потом вниз. Траектория полета впечатляла, а горизонт был чист: мерзкой особы не видать. Больше никто не спустился, чтобы посмотреть что случилось, большинство боялось попасть в беду, а всем остальным было просто параллельно. — Да, — сказала она, и выдавила из себя неуверенный смешок. — Думаю, я легко отделалась. — Тебе нужно сходить в медпункт? — Нет. Нет, я в порядке. — Сказала Т/и, сама сильно на это надеясь. Хотя все ее тело чертовски болело, казалось, что ничего не сломано. Девушка встала на ноги, вздрогнула от боли в лодыжке, подняла тетради, выпавшие из рюкзака. Эрика схватила пару и закинула их обратно, потом осторожно поднялась на несколько ступенек, чтобы собрать рассыпавшиеся учебники. — Черт, Т/и, тебе правда нужно все это дерьмо? Сколько пар у тебя в день? — Шесть. — Ты свихнулась. — Бэкхён, сделав доброе дело, вернулся к нейтралитету, которого до сих пор придерживались все некрутые девчонки общежития по отношению к нему. — Лучше сходи в медпункт, я серьезно. Дерьмово выглядишь. Т/и налепила улыбку и сохраняла ее, пока Бэкхён не удалился вверх по лестнице и не начал ворчать по поводу сломанного замка на его двери. «Ночью, — наклонилась и прошептала сука. — Ты получишь свое, чокнутая». Она никого не позвала, и не пыталась проверить, не сломана ли у Т/и шея. Ей было все равно, жива ли она. Нет, не так. Проблема в том, что ей было не все равно. Т/и почувствовала вкус крови. У нее треснула губа, и из нее текла кровь. Сначала она стерла кровь тыльной стороной руки, а потом краем своей майки, прежде чем осознала, что это единственное, что у нее осталось из одежды. Мне нужно сходить в подвал и достать одежду из мусора. Мысль о том чтобы пойти туда, пойти куда угодно в этом общежитии в одиночку, неожиданно ужаснула ее. Это было не так плохо, по сравнению со средней школой, где с ней обращались презрительно, а иногда жестоко, это было хуже, гораздо хуже. У нее здесь даже друзей не было. Она совсем одна. И если раньше ее это не пугало, то теперь пугало. Очень, очень пугало. Они собираются убить меня. Она начала медленно, слегка пошатываясь, спускаться по ступенькам. От каждого шага ее тело содрогалось от боли. На ходу она вспомнила, что ударила эту тварь достаточно сильно, чтобы остался след. Да. Они собираются убить меня. Если на идеальном личике этой твари остался синяк, то в этом не стоит сомневаться.