confessionem facimus

Я снова проснулся от того, что задыхался. Безжалостное летнее солнце все так же сильно грело, поэтому горячий воздух врывался в меня и дышать им я уже не мог. Но все же он был не настолько горяч, чтобы сжечь изнутри мое лживое, порочное нутро. Я не знаю, сколько времени прошло с момента, когда я стал убийцей, я уже давно потерял счет дням, месяцам, но, все так же вздрагиваю и просыпаюсь ночью, будто это было только вчера. Мне было не чуждо просыпаться от того, что сердце мое выскакивает, как, наверное, перед ликом смерти оно бешено стучит у грешника. Быть может каждую ночь она приходит ко мне в надежде утащить мою душу в ад, но почему же я снова просыпаюсь? Быть может, она желает, чтоб я мучился долгие годы и сгнивал в собственной лжи и пороке? "Боже правый, Боже правый, тили-тили-бом"... Скажи, неужели ненасытной нужно еще больше страданий, нежели я уже испытал? *молчание* Безудержный стрекот цикад быстро отрезвляет. Поначалу и не замечаешь, как режет мозг этот невыносимый звук. Мысли клубятся и звучат подобно толпе людей, каждая выкрикивает саму себя и их шум заглушает все остальные звуки. Но как только наступает тишина, звуки окружающей среды накатываются на тебя огромной волной и сбивают с ног. Но, сегодня цикады пели звонче. Их песни всегда звонки, когда человека нет рядом. Стоит встать и часть их разбежится в страхе, но стрекот их все еще будет доноситься с покрытых деревьями холмов, что сомкнулись вокруг заброшенного городка. Я встал. Голова кружилась. Так тяжело носить голову на плечах, когда в ней столько несмолкающих гниющих и пылающих мыслей. Очень тяжело носить голову...с такими рогами, когда не знаешь точно, насколько они велики. Айко! Я сразу вспомнил о ней, когда нашел ее детскую, видимо, сшитую ею же, сумочку, лежащую на земле в тени, где девушка спала. Но Айко здесь не было. У нас больше не было причины останавливаться здесь, нужно было отправиться в дорогу в соседний поселок как можно скорее. Рана Айко не заживала и девушка слабела с каждым днем. Несмотря на это она продолжала улыбаться...Кажется, я начал верить, что она пала духом не так сильно, как я и чем больше боли она испытывала, тем шире ее улыбка. Айко всегда оставалась для меня невинной и чистой, но чем больше я узнавал о ней, тем больше ее тело представлялось мне оскверненными оковами вокруг ее прекрасной души. Погода была безветренная и на песке остались еле-заметные следы от изящных босых ножек девушки. Я поднял ее сумочку, и, взгляд мой упал на землю. Песок...камни, я положил руку на стену домика, рядом с которым мы остановились вчера, и не опускал ее, чтоб знать, куда иду, ведь смотрел я только под ноги. Бог как всегда безразлично и уверенно рассказывал мне, как Айко нуждается в помощи и как далеко идти. Но, последнее время я стал больше понимать его и стал так же ко всему и всем безразличен, однако все же не понимал его постоянного оптимизма и любви ко всему. Дорожка следов завернула за домишко и побежала через задний двор, где скрылась в тени под навесом. Я остановился у здания, а взгляд мой мелькнул в тень по ту сторону дворика, под навес. *молчание* Лишь цикады едко пронизывали пространство своими песнями жизни и радости теплому солнышку, торжествуя и крича эхом по холмам. Полное безветрие... Холодный пот пробежал по моей спине от увиденного. Бог со странным выражением лица застыл на месте. Мы оба молчали, будто винили друг друга в случившемся и нам было стыдно и в то же время безразличие ненамного покинуло нас. Это сон, это сон... Это... Необъяснимое... Неизведанное... Мы были в смятении, кажется, на лице Бога было не просто непонимание - страх. Наши мысли теперь были едины. Это было...мое лицо теперь. В голове теперь была лишь пустота. Все мысли примолкли и не осталось ни капли самолюбия, ни жалости, ни горя, ни радости, ни грусти, ни желания умереть, ни вины, ни здравого рассуждения. Единственная моя неразгаданная и неизвестная мне более эмоция опустевшего человека теперь застыла на этом лице. Айко. Большие пальцы ее распухших, с проступающими венами, налитыми кровью, ножек еле-еле касались земли. Она была повернута спиной и казалась вполне живой, непонятно отчего застывшей на месте девушкой. Худые ручки и ножки еще не успели налиться кровью, а внутренности опуститься, чтобы деформировать ее бедное хрупкое тельце до неузнаваемости; голова была опущена, будто она просто устала или обиделась, а волосы закрывали ее лицо. Я не хотел знать, какие эмоции застыли на ее бедном прекрасном личике. Я не боялся мертвеца. Меня не отвращало это зрелище. Безразличие и в то же время странные чувства нахлынули на меня разом. Я взял нож и перерезал веревку. Айко упала из-под навеса, глухо стукнули ее кости о землю. Тень больше не скрывала ее и я увидел ее лицо. Все те же эмоции меня не покидали - во рту Айко был платок, глаза ее были почти закрыты, а на шее поблескивала на солнце еще не запекшаяся кровь на багровых рубцах от веревки. Только сейчас я понял, как она страдала при жизни, все это время, что мы были вместе. Она лгала мне и не только мне, ей было больно не только от раны, она все время чувствовала боль. Ее лицо сейчас мало чем отличалось от того, что я видел при жизни. Я не верил до конца, что все это взаправду, нет, этого не может быть, сейчас она откроет глаза ...сейчас она откроет глаза... Это все ложь! Я давно отрекся от этого жестокого и неправильного мира. Убежать и предаться фантазии, солгать и придумать оправдание, уйти от проблемы и не принимать решений самому - я выживал только этим, а если сейчас притвориться, будто ничего не было? Всегда ведь срабатывало...Я живу этим, я не могу жить по другому. Все хорошо, сегодня прекрасный день. Все хорошо, все хорошо. Цикады поют реквием мне и этому умирающему миру. Солнце сжигает мои мысли, мой рассудок. Больше не осталось никаких мыслей, больше не осталось ничего кроме меня. Этот горячий воздух наполняет меня и я теперь хочу вдыхать его больше и больше, сегодня такой прекрасный день. Безветрие. Отличная погода, не правда ли? Нам пора домой, Айко.