Глаза

Тяжелый, красный шар мягко опускался в глубины океана, укрывая Нью-Йорк одеялом из звезд. Алек неотрывно наблюдает за клубящимися, белыми облаками на фоне черного неба. Глаза медленно закрываются, но нефилим лишь вздрагивает и снова утыкается взглядом в окно, изо всех сил стараясь отгонять от себя сладкую дремоту. И дело вовсе не в мыслях, что лезут в голову в самый неподходящий момент и не в слишком насыщенном дне. Дело во снах, а, точнее, в одном сне, что снится полуангелу каждую чертову ночь. Пронзительный, испепеляющий взгляд зеленых глаз смотрит в самую душу, выуживая самое сокровенное, потаенное, заставляя Александра ворочаться, кричать и ближе к утру, просыпаться абсолютно не выспавшимся. Голубые глаза ярко оттеняют залегшие темные круги. А, и без того острые скулы, теперь выделялись еще сильнее из-за впалых щек. Когда сон одолевает уставшее тело, а глаза закрываются сами собой, Алек снова видит сон. Сон, от которого мурашки бегут по коже, а кровь стынет в венах. Он снова не спит, снова барахтается всю ночь в постели и просыпается, когда голову пронзает острая боль. Алек с удивлением осматривает пол, на котором проснулся, одеяло, что валялось в ногах и тумбу, о которую он ударился, падая с кровати. — Ну сколько можно? — вымученно задается вопросом нефилим и с силой трет глаза. Когда в комнату влетает Изабель, парень пытается всеми силами сделать вид, что все в порядке, что он просто так сидит в одних трусах на полу и вообще все так и задумано. Но кого он обманывает? Изабель? Это невозможно. Себя? Скорее всего. — Снова кошмары? — девушка садится напротив брата и всматривается в измученные глаза. — Не знаю что делать. Совсем. — Я поговорю с Ходжем, может он что-то знает. А ты… ты останься, отдохни. Может… — Старший Лайтвуд не дает закончить, зло цедя слова сквозь зубы. — Изабель, я не могу спать! Единственное спасение – это работа. Это все, что пока спасает меня, — тяжело дыша, парень сжимает и разжимает кулаки, пытаясь вернуть себе прежнее самообладание. — Прости..я не хотел. — Мы будем ждать тебя в главной зале, — девушка снисходительно улыбается и выходит, тихо закрыв за собой дверь. Ему нужно поспать. Срочно. Или он разнесет Институт по досточкам и кирпичикам. Злость клокочет внутри, злость на себя и на обладателя этих неземных глаз. — Почему я!? — громко восклицает нефилим и грохает дверью, выходя из спальни. Когда они возвращаются в Институт, от пятерки друзей пахнет гарью и злом. Они устало плетутся к спальням, нечленораздельно прощаясь друг с другом. Алек замечает, как Джейс недвусмысленно тянет Клэри к себе, заставляя парабатая обкусывать губы до крови от ревности и боли. Он любит, но не имеет права. Он не имеет права любить его. Не может. И не потому что боится своих чувств, не потому что боится отказа…Потому что любить брата нельзя. Потому что любовь к парабатаю карается законом. Потому что так не должно быть. Когда его взгляд падает на руку Джейса, что обнимает девушку за талию, что-то внутри обрывается, даря долгожданное облегчение. Алек сплевывает кровь, что стекает с разбитого носа, смешиваясь с вязкой слюной и направляется к ним, зовя Вейланда. Ему плевать. Плевать на запреты, плевать на общественность, плевать на рыжую дуру, с появлением которой в их жизни началась полная задница, плевать на Джейса, который может послать, врезать, оттолкнуть. Плевать на все это. Он устал. Александр стремительно подходит к парабатаю, отталкивает Клэри, что давится возмущенным вздохом и впивается долгожданным поцелуем в сухие, обкусанные губы. Облегчение. Невероятное облегчение. Это все, что испытал Лайтвуд, целуя нефилима. Он надеялся на целый фейерверк чувств, эмоций и восхитительных ощущений, но все, что коснулось его души – это облегчение. Облегчение не столько от того, что он решился на этот поцелуй, сколько от того, что он ничего не значит. Для них обоих этот поцелуй не значит ни черта. Джейс удивленно разглядывает своего брата, давая тому возможность осознать произошедшее. И Алек отмечает для себя, что Вейланд удивлен не самим поцелуем, а тем, что он на него решился, и это ранит. Ранит осознание того, что нефилим все это время знал и каждый раз давил на больное. — Я думал будет лучше, — Алек ухмыляется, давясь желчью и усталостью, что копились в нем долгий месяц бессонницы и уходит в свою спальню, оставляя полуангелов давиться удивлением. Джейс же пораженно облизывает губы, словно пробуя на вкус поцелуй и снова поднимает взгляд на удаляющуюся фигуру брата. На самом деле Александр и сам ошеломлен своей смелостью, хотя скорее всего в нем говорит вселенская усталость и обида. От того милого и застенчивого парнишки уже мало что осталось. Только оболочка. А внутри все пропитано горечью потерь, обидами, страхами, страданиями и болью. Алек вяло вваливается в спальню и плетется в душ, стараясь как можно меньше наступать на правую ногу. Иратце позволяет наконец расслабить мышцы и вытянуться на кровати в полный рост. Глаза снова слипаются, тело снова ноет от усталости. — Почему нет? — Алек задумчиво смотрит в окно и расстилает постель. Почему бы не продлить момент похуизма и дерзости вплоть до сна и наконец не выспаться? Парень укутывается в одеяло, мерзло подгибая ноги и проваливается в долгожданный сон. На этот раз, глаза его не пугают, не заглядывают в душу, не делают больно. Наоборот, он чувствует тепло, разливающееся в груди. Он чувствует касание мягких губ на своих, чувствует легкие прикосновения нежных рук, томное дыхание куда-то в яремную впадинку. Ощущения накрывают с головой, разливаются в груди, липко капая куда-то в низ живота и закипают в паху, болезненно сжимая набухшую плоть. Алек чувствует легкие прикосновения к чувствительной коже, заглядывает в зеленые глаза, что сейчас наполнены до краев возбуждением и громко изливается себе на живот. Нефилим резко просыпается и с ужасом понимает, что снова лежит на полу, ему снова снились глаза, но теперь…Теперь где-то внизу живота отдает ноющей болью, а сердце колотится, словно после марафона. Простынь смята, а на одеяле следы его семени. — Что происходит? — нефилим рассматривает устроенный им бедлам, с нотками эротики и сдирает постельное белье, бросая в угол комнаты. — Прекрати. Он не знает к кому обращается, и поэтому ответ из темного угла становится крайне неожиданным.