Спор или Как встретить свою любовь

Pov автор.       Единственное, на что её хватило, так это на тихое: «Хосок, я тоже тебя хочу». Услышав эти слова, парню снесло крышу. Последнее, что его удерживало от полного присвоения себе девушки, больше не сдерживало его.       Губы соединились в горячем, мокром поцелуе. Шин перевернул Даниэллу на спину, а сам расположился сверху. Его руки плавно перешли с покатых плеч, пока еще скрытых теплым свитером, на талию, а после, игриво скользя пальцами, забрались под одежду. Ткань стала мешать и Хосок потянул ее вверх, снимая с тяжело дышащей Данни. После свитера девушки, на пол полетела его собственная футболка.       Комнату, все это время, освещали лишь два фонаря за окном и серо-синее небо. Сумерки позволяли видеть все довольно четко, но атмосфера была романтичной и нечто ей придавало искреннюю интимность, что еще больше подстигало обоих.       Внутри девушки взрывались тысячи фейерверков, когда Вонхо проводил руками по нежной коже. Её руки переплетались с блондинистыми волосами Хосока, прокладывали путь по новым обнаженным участкам кожи, все подробнее изучая каждый кусочек любимого тела. Воздуха катастрофически не хватало, разорвав поцелуй, Шин стал проводить мокрую дорожку поцелуев от мочки уха до высоко вздымающейся груди художницы. Она слегка простонала, едва губы парня коснулись кожи у самой кромки бюстгальтера. — Я готов сорвать его сейчас же, но будет лучше, если ты сама снимешь его, — сказал он, вновь припадая к губам Дан и проводя большим пальцем по её высоко вздернутому подбородку.       Простонав прямо в поцелуй, она опустила руки на торс Вонхо, не удержавшись и слегка процарапав короткую дорожку, и, слегка оттолкнув парня от себя, поднялась вместе с ним, цепляясь за него руками.       Её пальцы не слушались и застежка никак не хотела поддаваться. По всему телу то и дело проносились волны дрожи, Хосок никак не хотел останавливаться, потому что мысли затуманились окончательно, остались лишь чувства, которые он так долго хотел выразить полностью, что Шин был не в силах прервать очередной, до звёздочек под веками, интимный поцелуй. Шин опустил руки на спину девушки и стал сам пытаться расстегнуть бесящую застежку. Когда она все же была повержена, то оказалась за пределами постели легким броском, а обладательница вновь лежала на взбитых простынях.       Хосок в ее глазах сейчас был слишком великолепен, никакая сцена не могла идти в сравнении с этим моментом, слишком горяч, слишком красив и вообще для Даниэллы вся ситуация была слишком, а мозг порой отключался от прикосновений парня. И вот, ее собственный Аполлон стоял на коленях над ней и тяжело вздыхал. Его челка прилипла ко лбу, а губы блестели от слюны. Шин смотрел на свою девушку и все никак не мог поверить, что — вот она! Как же он ждал этого момента, ждал когда каждое его движение, прикосновение будет всецело принадлежать только ей, а она только ему! В голове не хотели выстраиваться цепочки, ничего не клеилось, только и делала, что распадалось, точно неподходящие кусочки давно забытого пазла, и было сложно что-либо поделать с этим, ибо править ошибки было уже негде.  — Хосок… — сказала Данни и робко провела рукой по его бедру вверх, задевая ремень на джинсах и, хватая за шлевки, немного потянула на себя, боясь собственных действий, своей наготы, неожиданного отказа, — т-ты не хочешь? Поняв, что медлить ему не нужно, Вонхо дарит ей еще один поцелуй. «Ну как можно быть такой?! Моя невинность, моя маленькая скромность, моя похоть!..» — думал Шин и на каждое свое заявление вновь сминал губы Дан.  — Как я могу тебя не хотеть? — вставляет он сквозь поцелуй, расстегивая в это же время ее штаны и приспуская их вниз.       Данни стала повторять его действия, расстегивая его ремень подрагивающими от предвкушения руками. Она не видела, ничего не соображала, тая под обжигающими губами Хосока, поэтому делала все поспешно и коряво, поэтому, когда со штанами почти было покончено, она случайно задела возбужденную плоть Шина. Он громко замычал в ещё продолжающийся поцелуй и нечаянно закусил губу девушки. По её телу пробежал электрический разряд и, прогибаясь в спине до хруста позвоночника, художница прислонилась телом к парню, протяжно застонав. Он в тот же момент подхватил её под поясницу и испугавшись своей, а затем и ее реакции, взглянул на Дан. — Прости, Данни. Больно? — спросил он убирая с лба и щеки прилипшие, слегка влажные волосы.  — Н-нет, — прерывисто вздыхая от еще одной волны возбуждения ответила она. — Я хочу тебя… очень хочу, Хосок, — продолжила она, вглядываясь сквозь слезную пелену в его глаза.       Он часто терялся, забывал себя, иногда даже впадал в некий ступор от ее прямых заявлений, но в этот раз он был счастливее всех и каждого. Не дожидаясь чего-либо еще, он рывком сажает Дан себе на колени и припадает губами к шее, оставляя на нежной коже яркий засос.  — Я только твой, а ты моя! Я уже давно хочу тебя всю, Дан.       Руки обвивают поясницу и задевают выступающие ребра, ее руки оттягивают его волосы при каждом новом толчке языка, пока все тело ластится и прилипает к телу парня.       Как бы Шин не желал девушку, он все еще, где-то под самой корочкой мозга, осознавал, что для нее это впервые, а значит все должно быть более чем хорошо. Он не торопился и отдавался Данни каждой клеточкой, хоть на возбуждение и давили уже ненавистные боксеры, он не собирался торопить свою девушку. Но Вонхо все же становится немного напористее, сам того не замечая. Этого достаточно, чтобы Дан сама стала освобождать его от давящей ткани. Шину необходимо приложить огромные усилия, чтобы оторваться от манящей бархатистой кожи, и полностью раздеться.  — Наверное, её надо будет снять, — кивает парень в сторону аппарата, который прикреплен к телу девушки прозрачным катетером.  — Да, — отвечает Дан, обхватывая крепче шею Шина одной рукой, и тянется себе за спину, чтобы отсоединить его, но парень перехватывает руку.  — С тобой точно будет все хорошо? — спрашивает он, прислоняясь к её лбу своим, потому что сил сдерживать себя больше нет, но безопасность девушки важнее.  — Всё нормально. Не думаю, что случится что-то. — Художница сама не знает, что будет и как. Такой опыт у нее первый, и предугадать реакцию организма она не может.       Хосок смотрит пару секунд настороженно, прямо в глаза, и находит во взгляде нечто, что немного успокаивает его и разрешает отпустить руку девушки, дабы она смогла отсоединить катетер от тела.       Кожа к коже, клеточка к клетке. Они становятся все ближе с каждым касанием. В комнату заходит луч фонаря, а потом неминуемо гаснет для обоих. Шин спускается поцелуями вниз к животу и почти рисует губами неизвестные никому узоры, от которых Даниэллу бросает в жар все сильнее. Он, наверное, поцеловал каждую родинку на теле художницы хотя бы по разу, а их было немало, в отличии от почти идеально чистой кожи Вонхо.       Когда он останавливается, Дан кладет свою руку на его щеку и медленно проводит к губам Хосока. Вонхо принимает правила её незатейливой игры и прикусывает указательный палец, после, зализывая его и смачивая слюной все остальные. Эйфория от таких интимных действий расходится по обоим, а Шин в этот момент решил начать подготовку к самому сладкому. От неожиданности Данни вскрикивает и закидывает голову назад.  — Ш-ш, — шепчет на ухо Вонхо, пока палец с легкостью скользит внутри девушки, хоть и только благодаря естественной смазке. — Не закрывай глаза. Смотри на меня, — произносит он и, прикусив хрящик уха, отстраняется.       Дан не чувствовала боли, лишь небольшой дискомфорт, но его с легкостью перебивали действия Шина. Её взгляд наполнен наслаждением, его — похотью вперемешку с экстазом. Если быть честными, то оба уже чувствовали небольшую усталость, но хотелось большего, полного обладания друг другом.       В тот момент, когда Хосок вводит второй палец, он прикусывает один из сосков девушки, отвлекая Дан настолько, насколько это вообще возможно, а затем поднимается к губам и сбивает и без того тяжелое дыхание. Шин пробует раздвинуть пальцы по типу ножниц, и Даниэлла выгибается, пытаясь уйти от неприятных ощущений, ища большего контакта с парнем, забывая напрочь о предыдущих неприятных позывах, ибо новых куда больше. Художница старается не думать о боли, а Шин тем временем пытается, как может, отвлечься от тянущего внизу живота чувства и запечатлеть каждый момент, потому что ему кажется, что он может кончить просто от того зрелища, которое происходит перед ним.       С губ девушки в десятый раз слетает имя парня, и тот, не в силах больше терпеть, вынимает пальцы, производя хлюпающий звук, проводит ими по стоящему колом члену и опускается к Дан.  — Хей, — привлекает он к себе внимание и убирает прилипшие волосы с шеи девушки, — ещё немного…  — Давай, — шепотом перебивает она и, смотря прямо ему в глаза, обхватывает руками его плечи, морально готовясь к тому, что боится произносить. Художнице страшно, но скорее именно потому, что все это для нее столь неизвестно и ново. Она доверяет Хосоку, поэтому и не говорит, что боится, ей хочется сейчас быть храброй и показать Шину, как сильно она его любит.       Мокро, липко, но до одури опьяняюще, поэтому, когда Шин медленно входит, с губ обоих срываются протяжные стоны, а на белоснежной спине парня появляется пара небольших красных полос. Он что-то шепчет, целует, гладит девушку по голове, потому что все равно больно, больно до белого цвета под веками. Слезы скатываются с уголков глаз Даниэллы, а Хосок собирает каждую своими поцелуями. Он терпит и ждет, даже ощущая всю узость и чувствуя, как на мозг давит инстинкт. Его нежность заставляет сердце в миллионный раз стучать в разы быстрее, а боль потихоньку уходит на задний план.  — Прости меня, солнышко, — вновь повторяет он, — прости-прости, сейчас всё пройдет.       Она кивает ему, понимая, что ничего просто так не пройдет, но верит, потому что это его слова — Хосока. Губы дрожат и говорить не получается, так как воздуха не хватает, но, когда же возбуждение дает о себе знать, она собирает последние силы и тянется к его губам, давая знать, что все хорошо.       Шин начинает двигаться, и перед глазами вспыхивают фейерверки, потому что нереально узко и горячо. Комнату наполняют звуки шлепков, громкого дыхания и красивых, при всем разврате, стонов. Они занимались любовью, отдаваясь друг другу всецело. Каждое касание говорило о их чувствах. Наверное, можно сказать, что они дарили каждую частичку себя друг другу.       Постепенно Хосок ускоряется, а Даниэлла в ответ старается, насколько это вообще возможно, под одновременно сильными и нежными руками Вонхо, подстроится под его движения, все больше чувствуя нарастающее удовольствие. Перед глазами мутнеет, и Шин понимает, что скоро они оба достигнут кульминации. Он наклонился сильнее и, войдя под другим углом, сорвал с губ Дан самый громкий и сладкий для него стон за эту ночь. Она свела ноги за его спиной и сильнее прижала его к себе, вновь зарываясь в любимые волосы, убирая их тем самым из глаз и со лба.       Пара движений, и Дан накрывает волна оргазма. Хватая ртом воздух, она сильнее напрягается, чувствуя, как приятная судорога проходится почти по всему телу, а Шин едва успевает вспомнить, что об одном они всё же забыли, и выйти из девушки, кончая ей на живот и грудь. Он ложится вплотную к Дан, придвигая девушку ближе к себе, точно котенка, и чувствует, как она немного дрожит. Хосок переплетает их пальцы и нежно прикасается носом к ее виску, вдыхая запах её волос.  — Ты же понимаешь, что я тебя никогда не отпущу? — хриплым голосом шепчет он. — Ты моё личное чудо, и я не собираюсь делиться тобой ни с кем.  — Даже если бы ты отпустил меня, я бы вряд ли смогла уйти, — художница повернулась к Хосоку лицом, пытаясь взглянуть на него. Её парень сейчас выглядел таким спокойным, так что у Даниэллы все миражные опасения совсем растворились.  — Неужели я настолько хорош?  — Да. — Устало, но счастливо улыбается она. — К тому же, люди всё ещё не умеют жить без сердца.       Вонхо берёт одеяло и аппарат девушки, который чудом не свалился с кровати, присоединяет его, а после накрывает их обоих, чтобы Дан не замерзла, да и чувствовала себя более уютно. Он притягивает девушку ближе к себе и, чувствуя её размеренное дыхание где-то около ключиц, спрашивает.  — Ты знаешь, что я очень тебя люблю?  — Да, — сонно отвечает она, — и я. Я люблю тебя, Хосок.       На его лице появляется улыбка и, если бы Данни видела, то занесла бы её в список «Самые прекрасные улыбки Шин Хосока», но она уже засыпает и в полудреме тихо бубнит:  — Солнышко…       А Шин записывает, точно на кинопленку, этот момент в свою личную коллекцию — «Милые вещи любимой художницы» и засыпает следом, обнимая девушку сильнее.