Станция Инфиниум

Холодно. Выгнали из аудитории – сидел в телефоне, как всегда. Да-а, выбор был: спрятать бесполезную по большей своей части игрушку и отсидеть эту, а следом ещё две чёртовых пары или попросту выметаться отсюда. Ну, а что я? Я ушёл. Холодно. Промозглый ветер стегает редкими каплями по распаренному в душной аудитории лицу. Словно иглы под кожу. Серый свет расползается по оживлённой улице, иногда слепит своими отблесками на мокрой дороге. Слепит так болезненно, так противно, что обжигает сетчатку, заползает под кожу, наполняет звенящую пустоту в голове. А потом я смаргиваю. Шагнул вперёд, когда загорелся зелёный, запищало. Оповестил – иди, куда ты там идёшь. Добежал по пешеходному, перепрыгнул лужу, обернулся на вскрик девушки. Шумно проезжающая мимо машина посигналила, чтобы та поспешила, а она не поспешила. Вот и окатили грязной водой бедняжку. Кажется, я не сдержался и хохотнул, судя по её периодически стреляющему взгляду в перерывах отряхивания лёгкого осеннего пальто. Не смешно, конечно. Наверное, потому что я сам едва устоял от ментального падения в эту грязную лужу. Холодно. Что-то приближается, и оно неизбежно. Давит. На периферии разума красным сигнальным огоньком мелькает тревога. Я тряхнул головой, и не понять – то ли это неуловимое чувство раструсить, то ли смахнуть с отросшей светлой чёлки надоедливые капли, лезущие прямо в глаза вместе с волосами. Не привык я к такому сырому холоду. Солнце люблю. А ведь почти с рождения живу в этом никогда не расцветающим другими красками городе, с вечным дождём и туманом. Шестнадцать лет, между прочим. Маневрирую между спешащими погреться в тёплых кофейнях людьми, едва не задевая головой их зонты. Прячу в кармане озябшие руки, пытаясь уговорить себя не доставать телефон. Вообще лучше бы выкинуть безделушку. Следовало тут жить, а не в интернете. Наверное… Останавливаюсь. Взгляд падает на широкую витрину, и глаза вылавливают не модные шмотки и пестрящие зазывающие вывески, а собственное отражение. Вечно растрёпанные волосы, вымокшая ветровка, круги под глазами. Не выспался. Лекцию учил. Безуспешно, правда, но учил. И вдруг меня толкает плечом женщина. Темнота. Холод сменяется духотой. Голоса. Много… «При спуске по эскалатору держитесь по правую сторону; не оставляйте свои вещи без присмотра и следуйте инструкциям в случае, если эскалатор остановится или произойдет аварийная остановка»… Я открываю глаза, и взгляд мой падает на макушки выстроившихся в почти ровный ряд людей. Разговаривают. Несут домой пакеты, доверху набитые продуктами. – Осторожней, – мрачно буркнул под нос длинный паренёк, толкнув меня плечом. Не желает ждать, когда доползёт до низа на эскалаторе, и мелкими шажками сбежал по порожкам самостоятельно. – Эй, Узумаки, хватит спать! – легко пихнули в бок, и я воззрился действительно сонными глазами на лыбящегося друга. Что происходит?.. – Сказал мне ты сразу после того, как вся группа покатывалась с твоего мелодичного храпа, – мстительно ответил я и вскинул светлые брови, ехидненько улыбаясь. – У меня была трудная ночь, вообще-то! – воскликнул он, и я отшатнулся назад, предупреждая одним взглядом – «не стоит тут руками махаться». Обычный, не имеющий никакой смысловой нагрузки диалог. Но даже он не был способен заглушить уже настойчиво бьющуюся в рёбра изнутри тревогу. Оно рядом… – А у нас трудное утро. Терпеть тако-о-ой перегар, знаешь ли… Я не понимал, что я говорю. Словно не я. Не я… Образ друга пошёл рябью, и захотелось протянуть руку, чтобы смахнуть этот странный густой туман, постепенно теряющий форму, но я повернулся вперёд и спрыгнул с порожка заранее. Привычка. И мир остановился. Будто кто-то нажал на кнопку «стоп». Ни звука, ни души. И друг пропал. Но я забыл. Вообще не обратил внимания и запихнул руки в карманы, по какой-то давно затёртой и запылившейся в дальнем кармане схеме расслабленно шагая по платформе. Она пуста… Белёсый, холодный свет отрекошечивает от плитки. И метро затапливается в сине-белом, ледяном и одиноком свечении. Но это не напрягало. Лишь чувство. Оно. Оно здесь… Устало вздохнув, я как обычно пошёл в самую дальнюю колонну, морщась от эхом отлетающего от стен шарканья. И замер, ощущая, как за клеткой из рёбер всё заходило ходуном. У стены стояла тёмная ссутулившаяся фигура. Я понял, кто это. Хоть и стоял он почти спиной ко мне, а капюшон чёрной толстовки скрывал лицо так, что даже кончика носа не было видно сбоку. В душе забилось странное чувство, сковывающее, опутывающее красными окровавленными нитями, что влекли к этой тени. А ведь я не знал его. Но ощущал, что знал. Взял телефон, забыв про сеть, а тот предательски мигнул прощальной заставкой. И тогда, ломая собственные запреты, я двинулся к нему. Ускорил шаг. Молчит. Он знал, что это я. Кто «Он»? Кто «Я»?.. Между нами оставалось метра два, и он подал голос. Холодный, низкий, хриплый голос: – Не подходи. Я замер, широко распахнув глаза. А он так и не глянул на меня. Визг тормозов ударил по ушам так резко, что я инстинктивно зажал их ладонями, испуганно оборачиваясь и воззрившись… на ничего. Ничего! Поездов не было. А гудение не прекращалось. Оно подпевало доселе просто неприятной тревоге, что в мгновение обратилась в панический страх, бьющий в голову не хуже, чем алкоголь вхолостую на голодный. И к этой какофонии примешивался жуткий до мурашек свист, с которым, наверное, каждый сумасшедший однажды вылетает за грань реальности. Я возобновил движение к этому парню, и тогда он хрипло, но громко выкрикнул: – Не подходи! Понять, зачем я иду к нему, едва могу. Я знал его, но не знал. А парень этот даже ни разу не сделал попытки посмотреть, кто я, или просто поднять лицо. А я, в свою очередь, был уверен, что оно тому и не понадобилось. Мои подрагивающие губы приоткрылись, и я всё же выкрикнул, сомневаясь, что смогу перекричать шум несуществующих поездов: – Ты не сделаешь этого! Он лишь просто пожал плечами и зло выплюнул: – Сделаю, если ТЫ сделаешь хоть ещё один шаг в мою сторону. Логика попросту расходилась с реальностью. И от этого паника переросла в животный страх, я просто не знал, что делать. Зато отчего-то знал, что даже если послушаюсь, то ничем хорошим это не всё равно не закончится. – Тебе же не всё равно на меня?.. Мой голос был тихим, но ровно стихающий визг позволил ему звучать чётко и слышно. Этот парень долго молчал, ни разу не подняв головы, поэтому я едва заметно двинулся в его сторону, аккуратно протягивая руку, чтобы дотронуться до локтя и… … он шагнул на рельсы. – Эй, Узумаки, хватит спать! Я вздрогнул и раскрыл глаза, загнанно глядя на своего друга. Вот он, не рассеивается и не расплывается дымкой, настоящий… Робкое осознание просочилось в мозг: я непреодолимо приближаюсь к запретной черте. Сорвался с места под непонимающий возглас друга, чуть не сбивая людей и не пересчитывая порожки своим телом. Хотелось убедиться, что всё это чёртов сон… бред уставшего сознания. Отдышавшись, поднимаю сонливо слезящиеся глаза и вижу толпу всё спешащих куда-то людей. И с плеч сваливается то неуловимое, заставляющее дрожать каждую фибру души тяжесть. – Ну и бред, – с лёгкой улыбкой буркнул себе под нос и выдохнул, – Заснул на эскалаторе… Словить на себе странные взгляды проплывающих в вечном механизме людей было даже как-то приятно. Облегчающе. Оборачиваюсь назад, уже желая крикнуть своё задорное «Сарутоби, ну что ты телишься», и сердце больно кольнуло где-то аж в висках, а непроизнесённые слова колючим комом надавили на гортань. Гомон утих всё по той же кнопке паузы. Эскалатор стоит, перекрытый оранжевой, выцветшей от времени лентой. Мерное течение людей остановилось. Словно бы река в один решающий миг обмельчала и иссохла. Сферические лампочки, возвышающиеся на серебристых ножках, гасли одна за другой, отсекая меня от возможного выхода. Стук. Словно в стекло. И спину поочерёдности начали пронизывать тысячи холодных иголочек страха, добираясь мурашками до загривка. Замереть. Попытаться унять вибрацию в груди и стараться не вздрагивать при каждом новом ударе. Я шокировано обернулся, разглядывая разделяющее платформу внезапно выросшее толстое стекло. И глаза слепил всё тот же ледяной свет. Удар окровавленным кулаком по преграде. Новая волна ужаса, но я не струсил, разглядывая запертую по ту сторону тёмную-тёмную тень. Нечто человеческое, в неизменном чёрном капюшоне, сгорбившись на коленях и уже потеряв надежду достучаться до кого-либо, уронило ладонь на стекло. И та медленно сползла с прозрачной поверхности, оставляя маслянистые алые следы. - Саске! Я задохнулся воздухом, узнав в этой тени его. Вспомнив его имя, его значение. Которое есть, но которого нет. Его плечи вздрогнули, но парень не посмел поднять головы. Я срываюсь с места, чтобы подлететь к злополучному стеклу, но спотыкаюсь, больно проезжаясь по скользкому полу коленями до самой преграды. – Не подходи. – Саске, что происходит? – Не подходи… – дрогнули его губы с засохшими алыми струйками, которые я каким-то чудом успел разглядеть, а потом он опустил голову. Голоса не было. Я прочитал по губам. Голос был. Он в моей голове. И ладонь в крови упала на колени. – Как ты здесь оказался? За… за тысячи километров?.. – Проснись… И снова вой приближающегося поезда. И снова я не могу перекричать его, а губы зачем-то шепчут: – «подними голову». Он услышал. – Не верь ему, – раздался скрипучий голос сзади, махом разгоняя сцеженной злостью визг рельс. Широко распахнутые голубые глаза смотрели в грудь тому, за стеклом, пока пол холодил упёршиеся в него ладони, а разум решал – помахать белым флагом обстоятельствам сейчас или ещё немного подождать. А я не верю тому, что за спиной, хоть и этот ядовитый голос вызывал доверия больше, чем испуганное существо передо мной. Он не мог быть таким, но я прикасаюсь своей ладонью к стеклу, прошу посмотреть на меня… – Я сказал, не верь ему! До боли знакомые рычащие нотки выбили из колеи, я вздрагиваю, с горьким отчаянием поворачиваясь ко второй чёрной тени. Она смотрела. Зло. Ядовито. Чёрные глаза опасно поблёскивали, губы кривились, так и не выразив ничего, но он не сдвинулся с места, больше напоминая собой сожжённую восковую статую. – А кому верить?.. – Мне. Странно, но эта тень не скрывала лица. – Посмотри на него, – он со злым удовольствием кивнул в сторону существа за стеклом. – ОНО вызывает у тебя доверия больше, чем Я? Я послушно перевёл взгляд на него. Он тоже смотрел. Ни злости, ни яда в глазах его не было. Потому что… потому что и глаз не было. Пустые глазницы и струящаяся по щеке смола-слеза. Ужас сковал кости. Он же сковал и разум. Сердце отбивало бешенный нечёткий ритм, отдающий где-то в горле, и я пересилил себя, зачем-то вновь протягивая дрожащую руку к стеклу. Хотелось прижать, как тогда, в переписке на потрескавшемся экране, хотелось успокоить. Слух сверлило едва слышное потрескивание ламп и чужое тяжёлое дыхание. Существо протянуло свою окровавленную руку в ответ… Писк подошвы лёгких кед о скользкий пол, шорох, и я прикладываюсь головой о пол, когда тень за спиной рывком оттащила меня от преграды, не позволяя коснуться, и повалила, из-за чего мы проехались до самого края за жёлтой полосой. Я смотрел в это нависающее тело сверху, смотрел во взволнованные глаза, и понимал – всё как будто в какой-то замедленной съёмке. Хриплый визг динамиков и поломанный механический женский голос не смог разорвать это чувство: – Н-не зах-ходите за желтую лин-нию огранич-чения; если заметите подозр… Кто-то отжал кнопку замедленного воспроизведения. Я видел, как широко распахиваются его глаза, и понимал – мы падаем на рельсы. Темнота. Звуки, словно в вакууме. Ноздри щекочет что-то холодное. Пробирается в лёгкие, заставляя их болезненно сжиматься. Оно же просочилось сквозь толстовку, холодя тело. Вода?.. Что-то буквально заставило меня раскрыть глаза. Смотрю наверх, на поигрывающие на кромке воды блики, и с ужасом понимаю – я тону. Какой-то внутренний, почти животный инстинкт вынудил загрести рукой. И в голове пробился сгусток памяти, вызывающий столько драм. Саске… Ты же был со мной… Почему я тону? Почему я здесь? Саске, что происходит… Беззвучный крик потонул в чистой воде, вырываясь из горла бесполезными крупными пузырями воздуха. Страх сковал вновь, не хуже холода, и я посмотрел вниз, на тонущее тело. Всё глубже, глубже… Он улыбался. Так красиво, как не улыбался никогда. Возможно, это потому что я никогда не видел его улыбки. И я поплыл на дно за ним, плевав на то, что воздуха катастрофически не хватает, а в лёгких противно булькает. Ведь во сне случается невозможное. Я не задохнусь. Во сне… Тогда зачем? Зачем спасать, если это всё равно нереально? Но я уже преодолеваю агрессивно выталкивающую назад воду, я хватаю его за руку, я тяну его на себя. А он хмурится. Наверное, между его бровей пролегает такая же морщинка, когда он не хочет вставать в универ. «Проснись»… И я всплываю, первым же делом вытаскивая этого идиота на поверхность. Надрывный кашель раздирает лёгкие, холод ошпаривает внутренности, а потом я замечаю осмысленный, недовольный взгляд. – Саске, что всё это значит?! По глазам видно – он сам мало что понимает, но его ледяное спокойствие не позволяет паниковать так, как мне. Пожалуй, в холодной воде этому айсбергу самое место, но он рывком выталкивает меня на берег, которого, клянусь, пару мгновений назад здесь не было. А сам в воде. И чистая, она обращается в смольное болото, которое затягивало назад. Холодные чёрные глаза извинялись, молчаливо, а моё сердце разрывалось, а моё сердце выло, выло… – Эй, Узумаки, хватит спать, – шикнул Саске, дёргая заснувшего на его плече меня. Шум. Механический голос, на повторе реклама и предупреждения о безопасности. Осознание себя сидящего на лавочке вблизи платформы ударило по голове битой, и я дёргано раскрываю глаза, понимая, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и задохнусь. Тревога, холод, боль – всё смешалось в однотипную массу, делающую из меня загнанного зверька. А напротив взгляд, полный недоумения, злости и абсолютно непривычного беспокойства. И я не удержался. С шумным выдохом упал к нему на грудь, цепляясь трясущейся рукой за распахнутую ветровку. Как всегда прохладно, но не так страшно. Но… откуда мне знать?.. – Ты совсем свихнулся, добе? – в голосе Саске слышны недовольные нотки, но он не останавливает мой порыв, терпеливо замерев и ожидая, когда меня отпустит этот липкий ужас. Я молчу и киваю, зажмурившись. Оно. Оно рядом. Но я чувствую себя в безопасности, хоть и где-то на затворках разума что-то вновь бьёт тревогу. Нервное. – Плохой сон, – скорее просто констатировал факт он, смотря вперёд. А вот и наш поезд. Пора домой. Он со вздохом оттаскивает меня от своей груди и поднимает за предплечье, буквально насильно подводя к вагону и чуть ли не заталкивая туда. Я с дёрганым смешком пытаюсь очухаться и одновременно протиснуться сквозь столпившихся людей, оборачиваюсь… «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция»… – Стойте! Собственный голос вырвался чужим хрипом, свет мигнул, и последнее, что я увидел – это жуткий кровавый оскал, растянувший бледные губы. Не его губы. Кто «он»?.. Люди растворились чёрным дымом, что гарью осел на дне побаливающих ото сна лёгких. Оно здесь. Здесь. Отрываю застекленевшие глаза от закрывшейся перед носом двери. Зашумело, в окнах замелькало, поезд тряхнуло. И свет погас. Лишь на секунду, а душа успела разорваться на жалкие лоскуты. Их не собрать, их только сжечь. Потрёпанные сумасшествием, они способны обратиться только в пепел. Взгляд. Я чувствую его. Он прошивает насквозь немым обвинением, пускает по позвоночнику новый разряд электричества, и моё тело покрывается холодным липким потом. Вагон наполнился какими-то тенями, шёпотом, и я наконец, сглотнув, посмотрел вглубь. В самом конце, посередине, стояла тень. Сгорбилась. Плечи её подрагивали, а более мелкие тени тянулись к ней, хоть и остерегались. Я моргнул и по глупости своей шагнул к этому существу. Оно не было напугано, как тогда, за стеклом. Оно источало жуткую ауру, злость и обиду, которая горькой виной осела почему-то на дне моей, по-видимому, проклятой души. – Ты обманул меня, – эхом раздался знакомый мёртвый голос, но источник не показывал лица. – Саске?.. Страшно. Но отяжелевшие ноги медленно тащили вперёд. – Ты обещал мне, Наруто. И поверил ему. Ты обманул. – Я не… – слова в который раз застряли в горле, и мне пришлось приложить усилия, чтобы их произнести и подавить в себе холодный ужас. Поезд замедлился. – Я не обманывал тебя, о чём ты?.. Тяжёлый железный ящер с визгом рельсов почти замер. И за окнами проглядывались медленно проплывающие трубы, провода… Я смотрел, как бледная рука, истекая чернильной смолой, доставала из кармана покоцанный временем телефон, показывая экран мне. Белый свет в пустом вагоне мигнул. Опять. – Обманул меня, поверил ему… Телефон выскальзывает из руки и, кажется, ещё одно падение не выдерживает. Разлетается. – А кому?! Кому мне верить?! – я не удержался, срываясь в крике, бешено уставившись вперёд. – Своему безумию… Поезд дёрнуло вперёд настолько сильно, что меня по инерции толкнуло дальше в вагон, и я едва успел схватиться за поручень, щурясь от режущего слух визга колёс, высекающих по рельсам искры. Тень поднимает лицо, обрамлённое сырыми чёрными волосами, а из пустых глазниц вместо слёз вытекают чернила. Засохшая под носом кровь растрескалась, когда губы исказил ненормальный оскал. Я уже не понимал, что чувствую. Рассудок быстро угасал. А я смотрел. Смотрел, как он широко расставляет руки. И грустно, грустно улыбается. Сердце забыло, что должно колотиться. Оно застыло. – Ты обещал мне, помнишь? – новая кристально-чистая капля разрезала бледную щёку. Это было похоже на героиновый приход, на самую прекрасную улыбку, такую его. Хоть я и никогда не видел. Это было похоже на самый жуткий ад, на самое чистое счастье, когда глаза, чуть-чуть преувеличенные слезами, смотрели на меня. – Что… когда мы встретимся… И я шагнул вперёд. Забыв, что поезд несётся слишком быстро. Забыв про все законы физики. Забыв, что сердце вроде как должно биться, а я должен дышать. Да, я шагнул вперёд. Словно его холодные, но более не пугающие глаза зазывали. Да, я шагнул вперёд. Обшивка стен заскрипела, затрещала, загинаясь и устремляясь вверх. И его пальцы согнулись. – Боль. Чёрные глаза жадно следили за тем, как мои ноги подогнулись, валяя скованное сильнейшей судорогой тело. Кости раскалились добела, чуть не дробясь, мышцы выкрутило, а кожу будто сдирали живьём. И горло сжало так, что я не смог даже пискнуть… Слух разъел нечеловеческий, звонкий, шипящий крик, выбивая из меня дух, заставляя гримасу боли исказить моё лицо. Роившиеся голове мысли, остатки разума растворились. Как в кислоте. Сознание погасло. А вернулось тогда, когда я ощутил себя прижатым к груди куском мяса. Он делил своё затихающее сердцебиение на двоих. Руки, холод которых достигал, по ощущениям, исполосованной кожи, чувствовался даже сквозь сырую от дождя ткань, успокаивая невидимые раны. – Я твою жизнь украл, – жёстко прорычал он, словно кто-то ещё очень наглый предъявил на неё права. А потом пояснил, змеиным шипением ошпарив моё ухо, – Клептомания…

Раз.

Больно – не больно.

Два.

Страшно – не страшно.

Три.

Всё, что было раньше, теперь уже неважно.

«Поезд прибыл на конечную станцию Инфиниум»…