Разноцветная гитара

Еве и без того дома жилось не очень хорошо. А теперь еще и они. Не то что бы она была против коммуны хиппи, поселившейся прямо напротив ее дома, как селятся мыши на чердаке. Пока что ее все учили обращаться с такими, как они, малахольными, терпимо. Но всякому терпению приходит конец. И ее тоже пришел. А все началось с того, что она задержалась рядом с этим гадом, который играл на разноцветной гитаре. В тот день Ева бежала очень быстро. Вместо каблуков, которые она, хоть и терпеть не могла (слишком уж становилась в них похожей на жирафу), носила почти каждый день, у нее на этот раз были на ногах кроссовки. Дел в голове был целый список, а то, пожалуй, и два. Забежать в магазин, посмотреть ролик с предвыборной речью Солюса, прочитать кусочек статьи в очереди за пакетами с обедом, и столько же на обратном пути, а потом бежать на дополнительные отработки для тех неудачников, которые провалили экзамен по маршевой подготовке… И уж точно в этот огромный список дел не входила встреча с придурком из соседней коммуны. Он сидел, прислонившись спиной к стене, которая до переезда дикарей в этот район была девственно-белой, а теперь покрылась разноцветными граффити, и вообще запестрела так, как будто ее вывернули наизнанку. И играл на гитаре — такой же странной, обклеенной цветной бумагой, чтобы закрыть облезлую краску, с почти всеми лопнувшими струнами… На настоящей гитаре. Точнее, это сейчас Ева могла сказать, что видела гитару. А тогда-то она понятия не имела, что за диковинный инструмент в руках у человека, с которым ее, вообще-то, убедительно просили не общаться. Потому-то и остановилась, потому-то и вылетели все списки из головы в один момент, когда она увидела его. Так бывает, когда тебе в лицо плеснут краской, от которой потом ни за что не отмоешься. И главное, не сам он ее поразил — хотя он, конечно, тоже. Сам по себе мужчина как мужчина — лохматый, чуть за тридцать, небритый, с добрыми глазами. Только несет от него какими-то дурманящими травами на километр, и весь он обвешан какими-то фенечками, косичками и веревочками. А, сложен еще неплохо. Поэтому, наверное, и нацепил расстегнутый жилет — есть чем похвастаться… Пальцы у него были красивые. Все в каком-то мелу, с грязными ногтями, широкие, первобытно-грубые — но красивые. Это Ева поняла, потому что, не отрываясь, смотрела на гитару. Со струнами эти пальцы обращались простецки, но ловко и бережно. Не под фортепиано они подходили (фортепиано-то Ева еще хотя бы видела — правда, только в электронном виде), а именно под этот инструмент — пестрый, старый и неисправный, похожий на веселого старичка. Впрочем, Ева и стариков вокруг себя давно не видела — разве что кандидат в Лидеры, этот самый Солюс, про которого много говорили в Военной Академии, был с чуть посеребренными висками, но выглядел при этом так, будто такие виски были у него всю жизнь, даже в двадцать лет. Мужчина наигрывал какую-то простенькую мелодию, и напевал под нее же. Ах да — голос у него был очень даже ничего. Мягкий, совершенно под его внешность не подходящий… На этот-то голос Ева и пошла, как змея идет на дудочку факира. Подошла и села рядом. Мужчина глянул на нее мельком, но ничего не сказал. Просто улыбнулся ей широко и продолжил петь, весело ударяя по расстроенным струнам. Под этот такт его ударов Ева не могла устоять, и начала вначале раскачиваться, а потом тихонько стала подпевать. Слов она не знала, но припев запомнила, и, когда мужчина повторил его снова, спела вместе с ним. Ева тоже умела петь, только в последнее время ей удавалось это все реже. Не потому, что стеснялась или запрещали, а так… Все к моменту не приходилось. Ева пела только тогда, когда ей было весело. А тут попробуй еще и повеселись, когда в голове нужно удерживать огромные списки дел! Да еще при этом и тело контролировать на маршевой подготовке, под визгливые выкрики учителя — «кулак! локоть! голова!». Что означало — кулак строго у солнечного сплетения, локоть вверх до упора, голова и спина прямые, как будто в них железный прут вставили… И ведь во всех же вставили. Кроме, естественно, Евы. А здесь она совсем забыла и о списках, и о кулаках с локтями, и о визгливом учителе, который непременно сделает ей выговор, если она опоздает (а теперь она уж точно опоздает). Просто пела, и все. Весело ей было, как уже давно никогда не было. Она вся прямо засветилась — и мужчина, видя это, светился вместе с ней. Они вместе спели последнюю фразу, а Ева еще и протянула ноту — красиво, с переливами. После этого мужчина поставил инструмент, на котором играл, вертикально, оперся на него локтем и подбородком, и с интересом оглядел Еву с ног до головы. — Это откуда же такая райская птичка взялась? — спросил он с улыбкой. Его голос, когда он начал говорить, почему-то смутил Еву. Такой негромкий, вкрадчивый, растягивающий слова… Так, наверное, должен говорить тот, кто постоянно ползает по земле. Ева опустила глаза, и взглянула на мужчину открытым детским взглядом из-под длинных ресниц. — Я здесь живу, — сказала она. Мужчина с деланным удивлением вскинул брови. — Разве? — он пододвинулся ближе. — Почему же мы с тобой раньше не виделись? Ева пожала худенькими плечами. — Так ведь учебный год. Я с утра до вечера в Академии… Знаете Военную Академию? — Еще как, — мужчина усмехнулся. — Меня оттуда выперли. За неподобающее поведение. Но я был счастлив. Именно поэтому я оказался на Другой Стороне. — На Другой Стороне?.. — переспросила Ева, напрягая мысли, чтобы вспомнить карту Эдена, но ничего с подобным названием так и не вспомнила. — А это где? — Вот еще, стану я тебе все секреты с ходу рассказывать. Хорошего понемножку. Тем более, мы еще не раз сможем поговорить. Ведь, говоришь, ты здесь живешь?… — Да. — А зовут тебя как? Ева улыбнулась, опустила глаза, и заправила за ухо прядь волос. Точнее, сделала такое движение, почувствовав в нем необходимость — волосы-то все у нее были зализаны в безукоризненный хвост. — Ева, — сказала она тихо. — Ева… — повторил мужчина, и его голосом имя Евы, как ей самой показалось, прозвучало куда музыкальнее. — Ева… А я Змей. Змей-искуситель. Ева вздрогнула, и мужчина рассмеялся. Тогда девушка облегченно выдохнула. — А, — произнесла она с улыбкой, — вы пошутили… — Почему? — вполне искренне удивился мужчина. — Я правда Змей. Так меня называют. Без искусителя, правда — это я уже сам придумал. Звучит круче. — Да… — улыбка Евы померкла. Почему-то ей вдруг очень захотелось уйти. Сразу вспомнились все дела, которые она не сделала. — Ладно, — она встала. Змей неотрывно наблюдал за ней, и даже, кажется, не моргал. Ева нервно одернула юбку. — Я пойду, мне… Мне надо спешить. — Удачи, Ева, — сказал Змей. — Надеюсь, мы еще встретимся. «Да, я тоже», — хотела сказать Ева, но так и не сказала. Даже не кивнула на прощание — просто повернулась и ушла, чувствуя, как спину ей прожигают темные глаза. Она это чувствовала так же, как когда к спине прикасаются пальцами — и это чувство ей совершенно не нравилось. Ева и Змей… Черт возьми. Уж что-что, а Ветхий Завет она читала — это предусматривалось в курсе Военной Академии, который назывался «Идеология». На этих курсах учитель обычно проводил параллель между сюжетами «так называемого Священного Писания» и современностью, и всегда делал вывод в пользу того, что современное общество стало куда более терпимым и толерантным по отношению друг к другу. В последнее время к этим выводам также присовокуплялось то, что Солюс, кандидат в Лидеры, сможет вывести это самое современное общество на совершенно новый уровень — на уровень Лучших из Лучших, на уровень людей, какими они были, пока не совершили грехопадение. Пока не пришли такие, как этот… Как этот Змей, и не испортили все. «Нет уж, больше и в сторону этого придурка не посмотрю», — думала Ева, пока вслед ей раздавались нестройные аккорды разноцветной гитары.