Отверженные

Повернувшись, Люциус направился прочь, и Гермиона могла только смотреть ему вслед. Чувствовала она себя ужасно, отлично понимая, что между ними появилась какая-то нелепая трещина. Люциус не поверил, что она не участвует в этой недостойной авантюре. Гермионе, собственно, и не особенно хотелось, чтобы он безоговорочно верил ей, поскольку именно эти сомнения и заставили его сегодня заговорить с ней. По большому счету, он был нужен ей, причем нужен в постели, Гермиона ужасно боялась потерять этого человека. Она-то точно знала, что никогда не сможет посадить его в тюрьму. «Потому что там он погибнет, а я… я буду бороться за его жизнь. И сделаю всё, чтобы спасти его, если понадобится. Но… пожалуй, мне нужно, чтобы он об этом знал». — Подожди! — повысила голос она, не подумав о том, что они стояли в коридоре. Люциус остановился, но лицом к ней так и не повернулся. Тогда Гермиона сама подошла к нему и, схватив за руку, потянула от дверей большого зала. Сначала он даже не двинулся, но потом смягчился. Гермиона не знала, куда именно она тянет его, просто поняла, что это был один из министерских кабинетов. Они вошли. Из больших окон незакрытого темного кабинета, выходящих в главное фойе министерства, можно было видеть волшебников, то и дело входящих и выходящих из зала и оживленно болтающих друг с другом. Слабый свет, доносящийся из этого фойе, позволял им с Малфоем всё видеть, но не позволял никому увидеть их. — Я думаю, что петицию подал Гарри, — негромко произнесла Гермиона. Сдавать друга ей, конечно же, не хотелось, но лгать Люциусу хотелось еще меньше. В конце концов, Гарри заслуживал, чтобы Люциус узнал о его роли в своей судьбе. «Если Гарри был готов к тому, что сделал, он должен быть готов и к тому, что о его поступке узнает его главный оппонент. Всё по-честному». — Зачем? — твердо, но с холодком поинтересовался Люциус. — Потому что он хочет, чтобы я уехала с ним из Англии, и думает, что сделать это можно лишь единственным способом… освободив нас с Оскаром от твоего контроля. Какое-то время Люциус внимательно смотрел на нее и ничего не говорил. Но потом: — И вы хотите уехать с ним? Гермиона заледенела: ей задали не тот вопрос, на который она готова ответить. Но… делать нечего — эту проблему нужно было проговорить. Она знала, что, в принципе, отношения с Гарри могли бы привести к какому-то союзу. Была бы она счастлива в этом союзе или нет — неважно. Гарри навсегда бы остался ее лучшим другом и одним из самых близких и самых дорогих ей людей, пусть его отношение к волшебному миру и изменилось. По сути, она даже понимала его, потому что многое чувствовала и сама, обиженная на магическое сообщество. И представить себе будущее с Гарри Поттером она тоже бы, наверное, смогла, если б не одно «но»… Если бы ее решения не могли стать источником страданий для Люциуса. Гермиона очень хорошо понимала: Гарри твердо уверен в заслуженности им этих страданий. И очень хорошо помнила, что было время, когда сама чувствовала то же самое. Но теперь… теперь все было по-другому! Она знала, как сильно страдал и может страдать Малфой. Она знала его настоящего. «Нет. Я не хочу стать для него источником еще одной боли. И не стану!» — Значит, вы решили усадить меня в тюрьму, чтобы уехать со своим любовником? — Нет! — резко возразила она. — И Гарри не мой любовник. Единственный мужчина, которого можно назвать так — это ты. Ответом ей послужило хмурое лицо Малфоя. Было похоже, что он не совсем верил ей. — Неужели ты думаешь, что я лгу? Люциус помолчал. — Нет, не думаю, — ответил в конце концов. — Я скажу Гарри, чтобы он остановился и больше ни во что не вмешивался. Я не знала, что он задумал это… и вовсе не хочу, чтобы ты опять попал в тюрьму. — Чего вы хотите от меня, мисс Грейнджер? — Я хочу… — начала она и вспомнила, как Гарри обвинял Люциуса в том, что тот манипулировал ею, пытаясь контролировать. Гермиона зажмурилась. «Если бы я могла знать точно, правда это или нет». Но открыв глаза, увидела в его взгляде тщательно скрываемую боль и настороженность, а еще увидела странную, почти животную потребность в ней, в Гермионе Грейнджер. И это он тоже пытался скрыть. «Он всегда… всегда скрывает от меня всё, что может! Я тоже могу обвинить его во лжи. А еще в манипулировании! Но я же не делаю ничего подобного. Даже понимаю, что, в конце концов, это в его природе — манипулировать. И готова простить его за это… потому что нужна ему. И любовь, от которой он прячется в своей чертовой скорлупе, тоже нужна ему. Он просто… боится признаться в эдаких-то глупостях даже себе». Она вдруг вспомнила, как Люциус просил сохранить его покой, как стремился сохранить свой хрупкий мир, как пытался изо всех сил не пустить ее в свою жизнь. Вскинув голову, Гермиона ответила ему почти с вызовом: — Я хочу быть с тобой, Люциус. Всю оставшуюся жизнь. Малфой неловко отвел глаза. О… как же она ненавидела эту его черту. Ведь всякий раз, когда она подбиралась к нему слишком близко, нарушая личные границы его хладнокровной персоны, он тотчас отдалялся. Вот и теперь на его лице возникло ощущение жуткого дискомфорта. Если бы Гермиона не знала, насколько надломленным изнутри был этот человек, можно было б подумать, что он просто оскорблен ее репликой. — Но ты отталкиваешь меня, — возмутилась она. — Всякий раз, когда я пытаюсь к тебе приблизиться, ты отдаляешься… нет, ты просто закрываешься от меня. — Потому что не могу понять, что же на самом деле нужно вам... — ответил он, по-прежнему не глядя на Гермиону. Тишина в комнате стала угнетающей. И Гермиона не выдержала: просто взяла и шагнула к нему. Близко-близко… Невозмутимый Малфой никак не прореагировал на подобную дерзость, но Гермиона успела заметить гримасу легкого смятения, правда, тут же исчезнувшую. Постояв несколько мгновений и вдоволь вдохнув его запах, привычно вызывающий у нее желание, она наконец потянулась и, обвив его шею, прильнула к губам. Люциус замер, не отвечая на поцелуй, но и не отталкивая ее. Губами она уже чувствовала вкус его губ, и это заставляло внутри что-то сжиматься. Гермиона уже понимала, что отчаянно хочет его. И не только сегодня, не только сейчас… Внезапно решившись, она отшагнула назад и потянула молнию платья, расположенную на боку. Спустила его с плеч, потом на пол, довольно наблюдая, как глаза Люциуса неотрывно следят за этой провокацией. — Что вы делаете, мисс Грейнджер? — в его голосе послышалось легкое беспокойство или, может быть, дрожь. Не отвечая, она сняла трусики, отбросив их носком туфельки в сторону, а следом щелкнула и застежкой бюстгальтера, оставаясь обнаженной. — Вас могут увидеть… Она посмотрела на окно, выходящее в фойе министерства. Для того чтобы заглянуть в темный кабинет, нужно было уткнуться носом прямо в стекло. — А мне все равно. Я хочу тебя. Сейчас. В лице Люциуса появилось изумление, хотя он и пытался держать себя в руках. Упорно отводил глаза, снова и снова возвращающиеся к ее голенькой фигурке. Гермиона понимала, что бороться с желанием смотреть на нее Люциусу невероятно тяжело. И ей хотелось, чтоб он смотрел. Она отступила еще на несколько шагов и, наткнувшись на стол позади себя, уселась прямо на него. Затаила дыхание. «На этот раз он должен прийти ко мне. Сам. Если он хочет меня, то должен показать это. Подойти и взять меня, в конце концов! До сих пор всё делала я, домогалась его, соблазняла, а он просто принимал мое внимание, играя роль какой-то несчастной жертвы, уставшей отбиваться от насильника. Пусть наконец решит, нужна я ему или нет. И пусть предпримет хоть какие-то усилия, чтобы дать мне это понять». Но Люциус продолжал молчать, хотя взгляд его неотрывно блуждал по ее телу, заставляя Гермиону подрагивать. От возбуждения и от страха. Ей вдруг действительно стало страшно, что решение пойти ва-банк было ошибочным. Она поставила Люциуса перед выбором. Теперь он может просто взять и уйти. И это как нельзя понятно продемонстрирует его намерения… и его отношение к ней. Гермиона понимала, что в этом случае их отношения просто закончатся, она — не дурочка, и распознает, что его шаг является безоговорочным отказом. «И пусть! — упрямо подумала она. — Хватит игнорировать эту тему. Настало время решать: или он разворачивается и уходит отсюда… или остается со мной навсегда». Уставившись Люциусу в лицо, она пыталась заставить его принять решение и даже слегка раздвинула ноги, будто посылая некое безмолвное приглашение. И вдруг с облегчением увидела, как Малфой прикрыл глаза. — То, что ты предлагаешь, несколько неуместно в данных условиях, — хрипло выдохнул он. — Пусть! Ты что... боишься? Гермиону обжег взгляд его открывшихся сразу же глаз, и, решив идти до конца, она слегка изогнулась и откинула голову назад, прежде чем снова посмотреть на Люциуса. Губы его тронула ухмылка. — Должен сказать, что ты — бесконечно упрямое и своенравное существо, — сейчас его голос прозвучал низко и глухо. Он снова жадно блуждал глазами по телу Гермионы, но теперь она уже понимала: внутри что-то жарко разгорается от его взгляда. И не успев додумать до конца, увидела, как Люциус делает шаг вперед… потом еще один, и оказывается рядом. Слегка дотрагивается до ее бедра, бежит кончиками пальцев вверх и обжигает этим прикосновением кожу еще сильнее. Ее ноги тут же раздвинулись сильней, и Малфой послушно шагнул между ними. Решительно схватил ее голову, провел второй ладонью по шее и груди, а потом наклонился и с силой впился в губы поцелуем. И Гермиона наконец-то смогла облегченно вздохнуть. «Я выиграла…» — прислонившись к нему, она совсем не замечала, как ткань мантии покалывает ей кожу, отмечая только твердость и силу мужского тела. — Как же я соскучилась, — тихо прошептала она и толкнулась навстречу бедрами, желая подразнить его. — Я хочу тебя, очень… Отодвинулась, чтобы расстегнуть на нем жилет и рубашку, и увидела, как Люциус наблюдает за ее дрожащими пальцами. Он так и не снял одежду, но Гермиона все-таки обнажила его кожу, справившись с пуговицами. Наклонившись к ней, Люциус прижался и на несколько мгновений замер, словно наслаждаясь прикосновением тела к телу. Потом снова поцеловал ее, языком глубоко проникая в рот, и только после этого потянулся к своему ремню, принявшись расстегивать. Гермиона затаила дыхание, так долго она ждала этого момента. Прошло несколько мучительно долгих секунд, и вот он уже в ней… Гермиона опустилась на столешницу, наслаждаясь этим моментом. Ощущения переполняли: она ждала этого так долго, так хотела опять быть с ним вот так… совсем рядом. Теперь она с абсолютной уверенностью знала, что это не ошибка, что нужен ей именно этот мужчина, что никого другого представить рядом с собой она просто не может. А больше всего ей нравилось, каким был сейчас Люциус — властным, доминирующим, но и бесконечно заботливым в своей нежности. «Я… я, кажется, влюбилась… И мне ужасно нравится это…» — мелькнуло у нее за миг до того, как волна невероятного удовольствия накрыла с головой. Почувствовав ее пульсацию, Люциус ускорился, движения его стали более мощными и какими-то хаотичными. И уже скоро глухо застонал, опускаясь и пряча лицо у нее в шее. Умиротворенная Гермиона ласково провела по его спине ладонями. — Кажется, все-таки ты полна решимости разрушить мое мирное и тихое существование, — рвано дыша, обреченно или… облегченно (Гермиона еще не поняла) пробормотал он. — Искушаешь меня, пользуешься моей слабостью... — Да. Искушаю… Тебе это не нравится? — улыбнулась она. Нет, теперь Гермиона не собиралась позволить ему снова ускользнуть от нее, снова начать игнорировать ее и отступить под защиту привычной защитной брони. Она (эта знаменитая броня) наконец-то дала трещину, и Гермиона готова была делать все, чтобы разрушить ее целиком и полностью. — Иногда ты бываешь очень жестока, девочка… Ничего не ответив, Гермиона повернула голову и поцеловала его в шею. Туда, где отчаянно бился бешеный пульс. Люциус вздохнул, но не отстранился. Только прижал ее к себе чуть сильней…