Мармеладный мишка

- Какой же ты раздражающий, Цискито, - скучающе-пьяно тянет Хартли, садясь рядом с Рамоном у барной стойки. Вечеринки в СТАРЛабс всегда Хартли немного раздражали, но ходил он на них с потрясающим упорством - вообще это Харрисон вечно настаивал “не отрывайся от коллектива, Харт”, и Хартли в виде исключения включал “хорошего мальчика” и от коллектива не отрывался. Скорее, просто держался на расстоянии, брезгливо поглядывая по сторонам и методично накачиваясь любимой Маргаритой, отчего поцелуи ночью отдавали кислым привкусом лайма. - Поэтому ты уселся здесь, - понимающе кивает Циско, сегодня, кажется совсем не настроенный воевать. Хартли это в некотором роде не устраивает - ему действительно скучно, но он не настолько пьян, насколько хотел бы. А Циско не хочет воевать, хотя Харт так нежно обожает их едкие, зачастую переходящие всякие рамки приличий перепалки. Это Харрисон, понаблюдав за ними в очередной раз, наклонился к самому уху все еще разъяренного, но непобежденного Хартли, шепча, словно что-то обыденное: “Честное слово, я бы посмотрел на ваше противостояние в постели”. И Хартли ловит его на честном слове, потому что ему тоже интересно. Потому что Циско определенно влюблен в Уэллса. Потому что все это кажется вполне подходящим развлечением для Хартли. - Проницательно, - вздыхает Харт с привычным снисхождением, и наклоняет голову, подперев подбородок кулаком. Циско пьет какую-то красно-оранжевую бурду, украшенную как минимум половиной апельсина, изрезанного на дольки, и коктейльной вишенкой. Наверняка, что-то приторно-сладкое. Харт про себя называл Циско “мармеладным мальчиком” - похож на мармеладных мишек и настолько любит сладкое, что сам должен бы состоять из сладостей. Циско в основном, даже про себя, называл Хартли засранцем. В зависимости от ситуации Хартли был “везучим застранцем” - когда Циско случайно видел, как профессор Уэллс целует своего молодого, заносчивого любовника в висок или обнимает за пояс, аккуратно опуская ладонь на обтянутое джинсой бедро; “охреневшим засранцем” - когда препирался с Циско из-за ерунды; “зазнавшимся засранцем” - почти всегда, потому что Хартли излучал презрение ко всем и к Циско в особенности и, наконец, “красивым засранцем” - в тот единственный раз, когда Циско случайно застал его переодевающимся в лаборатории после какого-то инцидента со стаканом сока. Харт как раз чертыхался, держа в руках новую рубашку, но ругался он не на Циско - его Рэтэуэй еще не заметил, - а на кого-то другого, так что наблюдать за гибким, подтянутым - пресвятые мутанты, у него что, татушка на бедре? - и лишенным рубашки Хартли было очень даже приятно. - Ты препираться пришел? - на всякий случай уточняет Циско, хотя и без того знает ответ. Харт пытается быть более пьяным, чем он есть на самом деле, ему невыносимо скучно, и… и Циско стоит признаться себе, что он слишком хорошо знает Хартли Рэтэуэя и слишко часто думает о нем для человека, влюбленного в Харрисона Уэллса. Но профессор Уэллс - высота недостижимая, а Хартли просто засранец, которому нравится донимать Циско. Харт меряет снисходительным взглядом Текилу Санрайз в руках Циско и цедит: - Боже мой, Цискито, ты же наверняка девственник. Закусываешь чем? Мармеладными мишками? У Рамона вспыхивают багрянцем скулы и уши, а значит Харт угадал. - Могу угостить, если хочешь, - скорее ворчит, чем огрызается Циско и действительно протягивает Хартли раскрытый пакет с мармеладками. - Точно девственник, - делано вздыхает Харт, запуская руку в шуршащий пакет и вытаскивая несколько конфет. Краем глаза Рэтэуэй замечает Харрисона - тому явно доставляет удовольствие наблюдать за происходящим у барной стойки из дальнего конца зала. Профессор Уэллс любит наблюдать и не вмешиваться до поры до времени. Вот и хорошо. - Да иди ты, - Циско чувствует нарастающее раздражение, хотя он обычно не злился на людей, которых угощал из своих личных запасов. Привычка Хартли иногда очень прямолинейно язвить насчет личной жизни Рамона раздражала больше всего. Во-первых, потому что насчет остальных вещей Рэтэуэй язвил куда более изящно. Во-вторых, потому что личной жизни у Циско действительно особо не было. Вообще не было. В основном потому что один предмет его обожания спал с другим объектом его… повышенного интереса. Циско не нравилась идея препираться на вечеринке, пускай даже с Хартли. В отличии от Харта Циско отдыхать в компании любил и умел, и даже сейчас мог бы оставить своему давнему неприятелю пакетик с мармеладками и утопать в центр зала зажигать с лаборантками. Или даже с лаборантами. - Вот что ты бесишься? - почти всерьез спрашивает Циско, сердито втягивая через соломинку порцию коктейля. Харт усаживает на стойку мармеладных мишек с откушенными головами, и Циско невольно улыбается, прячась за бокалом. Обаятельным засранцем Рэтэуэй не был, но Циско иногда забавляли его совершенно детские - даже на взгляд Рамона - выходки, никак не вязавшиеся с образом эстета-интеллектуала, который Хартли настойчиво и успешно впаривал окружающим. - Понятно, - Рамон закатывает глаза, секунду рассматривая расцвеченный огнями потолок. - Сам не отдыхаешь и другим не даешь. Считаю, я должен с честью похоронить солдат, павших в бою, - Циско собирает весь пафос, имеющийся в его распоряжении, забирая мармеладки и отправляя их в рот. Хартли смотрит на него с жалостью и, кажется, презрением, пока Циско тщательно пережевывает конфеты, запивая коктейлем - Бешусь, как ты выражаешься, Рамон, потому что ты - глупый мармеладный мишка, - произносит Хартли с таким видом, словно объясняет прописную истину. - Глупый мармеладный мишка? - Циско всерьез начинает закипать, даже оставляет свою идею развернуться и уйти, и наклоняется к Харту, по привычке воинственно одергивая футболку с очередным “кипкалмом”. Хартли краем глаза замечает, что Уэллс плавно меняет место дислокации - приближается пока неторопливо, но следит за ними двумя внимательно. Наверняка не хочет, чтобы его рождественские эльфы снова поцапались на глазах у всех. Харт передумал воевать - вообще-то почти сразу, а тем более сейчас, когда Циско сердито сверкает глазами, словно маскируя свою растерянность излишним гневом по поводу заявления Хартли. Подумаешь, “глупый мармеладный мишка”, было бы у Хартли время, он придумал бы еще десяток куда более пошлых прозвищ, неизменно связанных со сладостями. Не один Циско силен в подобных вещах. Рамон совсем близко - сердито щурится, наклонившись. Одной рукой упирается в барную стойку, второй в свое колено, и Харт думает о том, что Харрисон никогда таким не бывает. Уэллс может быть жестким, может - ласковым, но вот такой искренности в каждом вдохе Хартли от него не дождется, не умеет профессор быть искренним, да и сам Хартли не умеет. Стоят они друг друга. А Франциско Рамон просто кристально честен в своих эмоциях. Хартли полувопросительно приподнимает бровь, вроде как спрашивая “и что дальше?”, а вроде и намекая на то, что Циско на большее, чем сердитое сопение не способен. У Циско в горле совершенно пересыхает, когда он внезапно понимает, чего хочет от него Хартли. Тянуться за коктейлем сейчас не лучший вариант, да и пьянеть хотя бы еще на долю промилле Циско не собирается. Потому что он собирается абсолютно четко запомнить момент, когда он, переложив ладонь на колено Хартли и наклонившись еще ближе, настойчиво и почти грубо впивается в сухие, теплые губы, мгновенно разомкнувшиеся под его напором. Запомнить, как Хартли тихо стонет в его рот, цепляясь рукой за руку Циско, чтобы удержать равновесие. Ну и, конечно, как он самодовольно ухмыляется, когда Циско отстраняется, чтобы глотнуть воздуха и убедиться, что вокруг не стоит толпа, таращащаяся на них. - Ну надо же, я почти был уверен, что ты и целоваться не умеешь, Цискито… - немного ошалело выдыхает Харт, растягивая порозовевшие, влажные губы в усмешке. - Я тебя разубедил, надеюсь, - удостоверившись, что всем, в общем-то, плевать на них, Циско снова наклоняется ближе, сжимая ладонь на бедре Хартли, удерживаясь от того, чтобы подтянуть его поближе. - Что скажешь? - Маловато как-то, - скучающе тянет Харт, выпрямляясь и залпом допивая свою Маргариту. Циско просто натурально сдерживается, чтобы не ответить какой-нибудь язвительной колкостью, потому что сладкая эйфория от поцелуев с Хартли в его личном списке не сравнится ни с чем, даже с тем моментом, когда Циско наконец-то дали потрогать женскую грудь. Красивую и обнаженную женскую грудь, между прочим. А мелкий засранец Хартли сидит, снисходительно закатывает глаза и Циско просто до темных пятен перед глазами хочет снова его поцеловать. Хартли мельком оглядывает зал и, убедившись, что Харрисона, уже подошедшего достаточно близко, отвлек начальник одного из отделов, соскакивает с высокого барного стула и кивком манит Циско за собой. Уэллс все-таки присматривает за ними - улыбается уголком губ, заметив маневр Хартли и провожает их обоих - потому что Циско и не думает противиться, - долгим взглядом, едва ли слушая, о чем идет речь. - Куда идем? - Циско немного нервничает, поэтому по пути закидывается мармеладками, раздражая Хартли, идущего в двух шагах впереди. - Туда, где нет камер, - хмыкает Харт, оборачиваясь на секунду и замирая, когда Циско, нагнав его, укладывает горячую ладонь под ребра. По коже мигом расползается до дрожи приятное тепло, даже легкие чуть сводит сладким спазмом, а Циско немного неуверенно улыбается, коротко ткнувшись губами в шею - в нежную, чувствительную шею, прикосновения к которой и без того сводят Хартли с ума. - В СТАРЛабс нет такого места, где нет камер, - выдыхает Циско, упрямо мотнув головой. - Откуда тебе знать, если их там нет? - раздраженно кривится Хартли, перехватывая ладонь Рамона и ускоряя шаг. Циско только передергивает плечами, послушно следуя за Хартли, и позволяет ему втолкнуть себя в комнату, которой… которой Рамон действительно никогда не видел на камерах. - Оу, - Циско растерянно улыбается, оглядываясь. - Ладно, ты был прав. - Конечно, я был прав, - Харт закатывает глаза, в предвкушении задерживая дыхание, когда Циско подходит вплотную, мягко подталкивая его к стоящей за спиной кровати. Циско не очень хочет думать, чья эта комната, хотя и без того догадывается, не хочет думать, что вообще, черт возьми происходит и зачем Рэтэуэй это делает, Циско просто хочет уложить заносчивого засранца Хартли на постель, забраться сверху, прижимая его, гибкого и горячего, к кровати, и поцеловать. Глубоко, влажно и неторопливо, скользя руками по бедрам, задирая рубашку, чтобы коснуться голой кожи. Хартли потерянно стонет под его напором, шаря подрагивающими руками под футболкой Циско, норовя стянуть такую ненавистную тряпку, и Рамон послушно выгибается, позволяя ему это, на секунду отстранившись, чтобы кинуть футболку на пол. Хартли разгоряченный, красивый, с припухшими розовыми губами, и Циско с ума сходит от того, что это он делает с Хартли такое. Что видит его таким. Что может целовать эти мягкие, мокрые губы, может даже кусать, оттягивая и посасывая, а Хартли будет стонать под ним, путаясь пальцами в его волосах, в попытке прижать Циско еще теснее. Пуговицы на рубашке Хартли ужасно маленькие и неудобные - Циско, легко справляющийся с самой навороченной, микроскопической техникой, не может справиться с дюжиной пуговиц даже с помощью Хартли, который, если честно, лучше бы не помогал. Поэтому пуговицы разлетаются в стороны, а Харт даже не пытается возмутиться, выгибаясь с тихим стоном, когда Циско толкается бедрами вперед, трется пахом, одновременно поглаживая шершавыми, огрубевшими пальцами маленькие розовые соски. Хартли прекрасно знает, насколько чувствительно его тело, знает все свои слабые места - шея, соски, внутренняя сторона бедер, сгибы локтя и колена, - и пока что ему только остается удивляться, как Циско уверенно угадывает каждую доступную точку. Сам он взлохмаченный и смешной, с горящими глазами и заметным румянцем, расцветающим на скулах. Приятно тяжелый, тихо постанывающий под руками Хартли, стоит ему приласкать его затылок или провокационно крепко стиснуть коленями бедра. Рэтэуэй выламывается изящной дугой, когда Циско, наклонившись, аккуратно кусает сосок, второй теребя между пальцев. Хартли вжимает кончики пальцев Циско в затылок и всем телом просит повторить, даже когда снова падает спиной на кровать, измученно-сладостно постанывая, запрокинув голову, звуча все беспомощней и слаще по мере того, как Циско опускается ниже, в конце концов скользнув языком в ложбинку пупка и уложив ладони на ремень Хартли. - Да... - Харт комкает ладонью простынь, приподнимаясь на локте, чтобы взглянуть на Циско, тоже поднявшего на него взгляд. Рамон растягивает губы в улыбке и, когда за эту ухмылочку Хартли уже готов отвесить ему подзатыльник, опускает голову, потираясь щекой о твердый член. Хартли валится на постель, немного подкидывая бедра навстречу, находя руку Циско на своем животе и немного сжимая. Хартли так невыносимо хочет, чтобы Циско продолжил. Не настолько, конечно, чтобы просить вслух, хотя, когда Циско стаскивает с него джинсы и белье, возвращаясь и касаясь горячим дыханием обнаженной головки, Хартли почти готов разрыдаться. Хартли даже не спрашивает, умеет ли Циско делать то, что собирается. Циско, вообще-то не умеет. Теорию, конечно знает, да и ему как-то раз в колледже перепал быстрый минет от однокурсника, но сам Циско, в общем-то, никогда не оказывался так близко с чужим членом. - Давай, - Хартли то ли ободряет, то ли подгоняет, ероша кончиками пальцев волосы на макушке, и Циско отчетливо слышит в этом слове другое - “пожалуйстапожалуйстапожалуйста” просит Хартли, распластавшийся сейчас перед Циско, совершенно раскрытый и податливый. И даже ни капли не язвительный, словно все, что ему было нужно - чтобы его просто приласкали. Циско широким мазком проходится по всей длине члена, оставляя на головке мягкий, почти робкий поцелуй, и поднимает взгляд на Хартли, ища какого-то одобрения или подсказки. Внезапную короткую заминку Хартли расценивает верно и, секунду поразмыслив, кивает на край кровати, самодовольно ухмыляясь, когда Циско, понявший его без слов, соскальзывает на пол и тянет Хартли к себе за бедра, вставая на колени между его разведенных ног. Хартли, покачиваясь, садится, опуская ладонь на затылок Циско, поглаживая, и наклоняется, чтобы отдаться глубокому, долгому поцелую и чужим рукам, ласкающим шею, плечи и грудь, обнимающим член грубоватой, жесткой лаской. Разорвав поцелуй, Циско секунду ошалело моргает от новой, с головой накрывшей волны удовольствия, и неожиданно наклоняется к бедру Хартли, разглядывая витиеватую вертикальную татуировку в виде формулы. - Старый добрый Эйнштейн, - улыбается Циско, выглаживая пальцами узор. - Я был молод и глуп, - фыркает Хартли, накрывая ладонь Циско своей, поглаживая широкое смуглое запястье - Циско прикрывает глаза, словно щеночек, которого чешут за ушком. Еще Рамону почти что хочется по привычке ляпнуть что-нибудь вроде “а сейчас ты думаешь, что умный?”, но вместо этого он вновь наклоняется к твердому, блестящему от его слюны члену, едва ли не благоговейно прикасаясь губами к бархатистой коже. Хартли наверху одобрительно вздыхает и опускает ладонь на затылок, приятно поглаживая, давая Циско смелость продолжить свои неуверенные, изыскательные ласки. Рэтэуэй может в обыденной жизни язвить сколько хочет, но наблюдательность у Циско в крови. Он быстро понимает, что Хартли нравится - Харт сладко вздрагивает, если аккуратно прикусить внутреннюю сторону бедра и протяжно, словно бы растерянно, стонет, когда Циско короткими быстрыми движениями языка ласкает уздечку, плотно надрачивая основание члена. А когда Циско наконец-то берет в рот, Хартли почти кричит, сжимая в кулаке его волосы, сдерживаясь, чтобы не толкнуться в эту горячую, влажную глубину до основания. Рамон проезжается несколько раз губами по стволу, и убедившись, что верно все делает, аккуратно толкает Хартли, чтобы тот опустился спиной на кровать. Так Хартли больше нравится. И так удобнее гладить ложбинку между маленькими, крепкими ягодицами, кончиками пальцев нащупывая чуть пульсирующее, податливое отверстие. - Пальцы оближи, - скуляще советует Хартли, выгибаясь на постели и пятками упираясь в край кровати, давая Циско лучший доступ к себе. Рамон слушается, ненадолго выпуская возбужденный член из плена губ, и просто не может не почувствовать самодовольной, жаркой гордости от того, что Хартли недовольно стонет все те несколько мгновений, пока Циско тщательно облизывает свои пальцы. - Господибоже, - на одном выдохе озвучивает Хартли мысли Циско - тот только потрясенно стонет, насаживаясь горлом на твердый член, - когда Циско берет в рот, одновременно толкая в сокращающуюся дырку скользкий от слюны палец. На этом все связные фразы у Хартли кончаются. Перед глазами - темнота, озаряемая частыми, яркими вспышками, кожа плавится от горячих прикосновений - вторая рука Циско так и блуждает по бедрам, бокам и груди, из горла вырывается только имя Рамона в перемешку с богохульными ругательствами, бедра сами движутся навстречу горячему рту и податливой глотке, хотя Хартли сдерживается изо всех сил, чтобы не причинить Циско боли. Хартли внутри горячий, тугой и нежный - Циско получает удовольствие уже от того, что гладит его изнутри, немного переживая из-за того, что прекрасно знает, насколько у него шершавые подушечки пальцев. Но Хартли, судя по стонам, становящимся всё громче, и беспорядочным движениям бедер, все устраивает, он только замолкает на секунду, когда Циско добавляет еще один палец, обводя языком и посасывая головку, и снова срывается на стон, заметно вздрагивая и плотно обхватывая двигающиеся внутри пальцы. - Я скоро, - просяще стонет Харт, накрывая устроившуюся на его боку руку Циско своей ладонью и немного сжимая. Циско и сам чувствует, что Хартли уже на грани, он неуловимо меняется, погружаясь в пучину удовольствия - словно становится еще более раскрытым, мягким, беззащитным. Хартли пытается оттянуть Циско в сторону, но безуспешно - Рамон чуть мотает головой и снова опускается ртом на член, все быстрее двигая пальцами внутри Хартли, наслаждаясь тугой хваткой мышц, уже думая о том, как они будут сжиматься вокруг его члена. И стараясь не кончить в штаны от всего происходящего - от стонущего и почти кричащего, разгоряченного Хартли, сжимающегося на его пальцах, от его члена, быстро двигающегося между губ, иногда толкающегося головкой в глотку. Циско стонет, посылая долгую вибрацию по члену Хартли и этим толкает его за грань - Харт громко всхлипывает, обе руки запуская Циско в волосы и протяжно-долго стонет, дрожа всем телом. Циско удерживает его за бедро, сглатывая горячую, горькую сперму, облизывая пульсирующий член, и отпускает Хартли, отстраняясь только когда тот напряженно вздыхает, вздрагивая уже от излишней чувствительности тела. Циско осоловело смотрит на него, прижимаясь щекой к острой, худощавой коленке и поглаживая по бедру, с пьяной улыбкой находя наугад вязь татуировки. Харт сейчас красивый, и совсем не засранец - наощупь находит руку Циско, снова сжимая в своей ладони и тянет Рамона наверх, сам забираясь на кровать повыше. Циско медлит только чтобы раздеться, и уже через минуту опускается на Хартли, закрывая глаза и вжимаясь носом в его шею, когда Харт сжимает коленями его бедра, а руками оплетает шею, словно поймав Циско в изысканную ловушку. - Могу я? - Циско не решается поднять на Хартли взгляд, предпочитая шептать в изгиб шеи, а его тело продолжает фразу за него - бедра движутся навстречу распятому на постели телу, прижимаясь и отстраняясь, чтобы толкнуться вперед снова. - Смазка в тумбочке, - Хартли кивает направо, ослабляя хватку и отпуская Циско, чтобы он мог наклониться и порыться в верхнем ящике, выбирая из целой кучи всяких… вещей тюбик лубриканта. Циско берет новый, нераспечатанный, игнорируя три полупустых банки, недолго возится с крышкой - несколько секунд, за которые Хартли снова накрывает сладостным, игристым возбуждением. Обнаженный, взволнованный и даже немного нервничающий Циско вроде бы не то, что должно возбуждать Хартли, но факт остается фактом, а Рэтэуэй слишком хороший ученый, чтобы спорить с очевидным. - В первый раз? - уточняет Хартли, немного восстановивший способность связно мыслить, просто чтобы Циско не пришлось притворяться, что он в курсе того, что делает. - С парнем - первый, - немного напряженно отзывается Циско, кажется всерьез ожидая подколки. - Ну пока у тебя все хорошо получалось, - Хартли старается не думать о том, что его губы сейчас растягивает глупая, ободряюще-ласковая улыбка. Улыбка, которая заставляет Циско захлебнуться нежностью, перестать нервничать, благодаря которой он понимает, что Хартли хотя бы сейчас не способен язвить - и этим нужно пользоваться. Чтобы поцеловать искусанные губы, чтобы скользнуть пальцами в лубриканте между ягодиц, чтобы прижать головку члена к податливой, влажной дырке, неторопливо, по дюйму толкаясь внутрь под переплетенные со стонами вздохи Хартли. Циско замирает, прижавшись пахом к Хартли, блаженно прикрывшему глаза, переводит дыхание, сосредоточенно хмурясь, кончиками пальцев лаская слегка подрагивающие напряженные бедра. - Давай, - разрешает-подбадривает Харт, слишком грациозно для ученого-физика закидывая ногу Циско на плечо. Рамон немного расслабляется, проводя ладонью от колена к бедру, поворачивает голову, чтобы поцеловать выпирающую косточку на щиколотке, и Хартли отвечает ему тихим, нетерпеливым постаныванием. Циско старается двигаться неторопливо. Думать о всяких гадостях, о работе, об ускорителе, еще о чем угодно, лишь бы не спустить на первой дюжине толчков. Но открыть глаза и думать о чем-то - даже о ком-то - кроме Хартли просто невозможно, а Циско допускает эту ошибку. Открывает глаза и наклоняется к Хартли, прижимаясь губами к губам, вылизывая тонкую, нежную кожу и проникая языком в приоткрытый в сладком стоне рот. Харт что-то неразборчиво мурлычет, снова оплетая Циско руками, и подкидывает бедра, встречая каждое движение Циско, подстегивая его двигаться быстрее и сильнее до тех пор, пока Хартли не откинется обессиленно на кровать, притягивая Циско ближе в себе и сладко вскрикивая от сильных, мощных толчков. Долго это просто не может длиться - Циско уверен, что ему нужны будут недели тренировок, чтобы не кончать так быстро, когда Хартли Рэтэуэй стонет его имя, двигаясь навстречу. Циско вжимается лицом в изгиб его шеи, переживая сладостный долгий миг разрушительного оргазма, горячей волной прокатившегося вдоль позвоночника и выкручивающего каждую мышцу до боли приятной судорогой, чувствуя, как горло Хартли вибрирует в стоне, как он сжимается, дрожащими руками скользя по мокрой от пота спине. Циско тяжело переводит дыхание, скатившись на постель и устраиваясь рядом с молчащим Хартли, в принципе ожидая услышать от него какую-нибудь злую подколку по поводу того, что Циско никудышный любовник. - А поцеловать? - серьезно спрашивает Рэтэуэй, лениво повернув к Циско голову. Рамон радостно улыбается и прижимается теснее, скользнув ладонями вдоль все еще возбужденного тела, чтобы прижаться губами к губам. Хартли кажется, что он до сих пор чувствует на губах Рамона вкус мармелада, и это немного забавляет. - Пойдем в душ, - немного неразборчиво бормочет Харт, не отрываясь от губ Циско, легонько толкая его в плечо, когда тот лениво мычит. - Пойдем, я сказал, я не собираюсь тут валяться весь потный и в сперме, и… Циско неторопливо проводит языком по шее Хартли, вынуждая его замолкнуть на полуслове, и еще несколько минут вылизывает его шею, заставляя его тихонько постанывать, изгибаясь в крепко обнявших за пояс руках. - Но ты все равно вкусный, - сообщает Циско, напоследок ткнувшись губами под ухо. - Неандерталец, - с легкой тенью былой язвительности отзывается Хартли, не без труда принимая вертикальное положение и требовательно протягивая Циско руку. - Пойдем, я сказал. Не будь таким животным. Циско, улыбаясь, передразнивает Хартли по пути в душевую, и тот, на удивление, даже смеется, вместо того, чтобы излиться очередной порцией яда. Циско нравится его обнимать, прижимать к себе, имея возможность скользить ладонями по мокрому от воды телу, целовать, чувствуя, как чужие ладони растирают душистую мыльную пену по коже. - Скажи, у тебя ведь наверняка шоколадный гель для душа? - между поцелуями интересуется Хартли, с тихим постаныванием прижимаясь губами к шее Циско, пока тот мнет ладонями его задницу. - У меня и шоколадный есть, - легко признается Циско. - И другие. - Точно мармеладный мишка, - смеется Харт, опуская ладонь на уже вновь твердый член Циско, и прежде, чем Рамон успеет что-то сказать, опускается на колени, неторопливо оглаживая ладонью немного загнутый кверху обрезанный член с крупной, темной головкой. Циско, широко распахнув глаза, смотрит, как Хартли, лизнув головку, обводит ей контур своих губ, поднимая взгляд на Рамона, совершенно лишившегося дара речи. Циско только часто облизывает губы, боясь даже руку протянуть, чтобы направить Хартли - тот лучше знает, что делать. А Рэтэуэй наслаждается игрой, надрачивая член и облизывая тугие, тяжелые яйца, всасывая по одному в рот, заставляя Циско едва не завыть от удовольствия. Вперемешку с водой по члену течет смазка - Харт проводит языком вдоль ствола пару раз, чтобы распробовать вкус, а потом обхватывает губами головку, лаская языком и толкаясь в щелку уретры, одновременно туго дроча основание члена, пока не почувствует на языке вкус естественной смазки. Уже только это в десяток раз лучше того памятного минета, который когда-то перепал Циско. Господи, это в сотню раз лучше. И становится вообще запредельно, когда Хартли берет в рот. Он просто облизывает губы и неторопливо растягивает их вокруг члена Рамона, вбирая полностью и пропуская головку в глотку - Циско чувствует тугие, сокращающиеся стеночки, массирующие его член. А потом Хартли тихо стонет с его членом в горле и Циско, кажется, кричит от удовольствия, тяжело опираясь на стену душевой обеими руками, чтобы не упасть - ноги становятся ватными, а вдоль позвоночника то и дело прокатывается горячая волна, концентрируясь в огненный комок где-то в паху. Потом Хартли лижет и сосет головку, давая Циско время немного отдышаться. Циско даже укладывает руку ему на затылок - просто потому, что хочется хоть немного приласкать Хартли в ответ, выразить свой восторг как-то еще, помимо истекающего смазкой, твердого члена. Циско тихонько, рвано постанывает, просит Хартли продолжать, просит еще, зовет его по имени - в отличие от гордого Рэтэуэя для Циско в этом нет ничего особенного, ему даже нравится, да и самому Хартли его стоны явно доставляют удовольствие. Из-за шума воды, а в основном из-за собственных стонов, Циско даже не замечает, как в душевую входит кто-то еще - только чувствует прикосновение незнакомых рук к бедрам и живое тепло за спиной, и испуганно ойкает, заставляя Хартли оторваться от вылизывания его члена. - О, Харрисон, - Хартли облизывает губы, ничуть не смущаясь, снизу вверх глядя на профессора, успокаивающе поглаживающего Циско по бедру. - Что, оргия в лаборатории уже закончилась? - То есть, ты это называешь оргией, - спокойно хмыкает Уэллс, убирая волосы Циско с шеи и прижимаясь губами к коже. - Расслабься, Циско. Все в порядке. - Правда? - неуверенно переспрашивает Рамон, все еще не смея обернуться на профессора и не сводя взгляда с Хартли, к которому сразу откуда-то вернулась его язвительность, пусть и не в прежних объемах. - Конечно, - подтверждает Харрисон, неторопливо проводя ладонями по бокам Циско. - Расслабься. - Л-ладно… - Циско неуверенно оборачивается, тихонько охая, когда мужчина прижимается к нему теснее, обнаженным и недвусмысленно возбужденным телом. - Судя по состоянию моей кровати, вы уже познакомились поближе? - вопрос скорее адресован Хартли, который не очень-то спешит отрываться от вылизывания чуть обмякшего от испуга члена Циско. Харт приподнимается на коленях, оставляя короткий поцелуй возле пупка, и, выгнув бровь, сообщает: - Ты был слишком занят. Райсен снова выливал на тебя потоки своих идиотских идей. - Не все его идеи так уж плохи, - парирует Уэллс, мягко проводя ладонями по груди Циско и щипая твердые соски. - Иначе ты бы его не нанял, - Хартли закатывает глаза, снова отстраняясь от Циско и недовольно хмурясь. - Я занят, вообще-то. Циско предпочитает молчать, не зная, как себя вести в этой странной перепалке ласкающих его гениев. - Тогда продолжай, - разрешает Уэллс, немного наклоняясь вперед и, уложив руку Хартли на затылок, подталкивает его вперед, до тех пор, пока он не опустится на член Циско полностью, пока не обнимет основание губами, застонав. Циско снова пробирает разрядами тока, удовольствием, рассыпающимся под кожей обжигающими искрами. На этот раз Харрисон удерживает его поперек груди, не дает упасть, и уже в следующее мгновение Циско поскуливает в поцелуй, слабо отвечая на чужие уверенные ласки. Хартли размеренно двигает головой, тщательно обласкивая возбужденную плоть, не забывая сжимать губами, лизать, посасывать и всеми другими способами толкать Циско к грани, к которой тот так стремится. А еще Хартли гладит его по бедрам, то ли успокаивая, то ли удерживая, и это становится очень кстати, когда Циско чувствует скользнувший между ягодиц скользкий палец, по-хозяйски ощупавший узкий, сжатый вход. Харрисон шепчет на ухо что-то успокаивающее, что-то о том, что сегодня они не станут заходить слишком далеко - и Циско сладко ведет от этого многообещающего “сегодня” и, конечно, от ласк Хартли, постанывающего вокруг его члена. Первый палец внутри чувствуется странно и немного неприятно, но Циско хорошо помнит, как сладко под ним стонал Хартли всего полчаса назад, поэтому старается расслабиться, тем более что Харт прилагает для этого все усилия, отвлекая Циско от проникновения. - Молодец, - выдыхает Харрисон, поглаживая Циско изнутри двумя пальцами. - Ты великолепен, Циско… Рамон снова оборачивается, чтобы получить поцелуй, украдкой бросает взгляд на Хартли, чтобы удостовериться, что того не задели слова Уэллса. Но Харт совершенно не выглядит задетым, он выглядит офигительно красивым и возбужденным, особенно, когда поднимает на Циско взгляд, не выпуская его член изо рта. Циско гладит его по волосам, задыхаясь от новой волны возбуждения, заполнившей легкие, и подается назад, на длинные пальцы, двигающиеся в нем. Перед глазами у Циско темнеет - разряд удовольствия, прошивший тело от копчика до зашедшегося в аритмии сердца, мало с чем может сравниться, а Циско сейчас не до подбора сравнений. Он двигается еще раз и еще, насаживаясь на пальцы Харрисона и толкаясь в рот Хартли, благо тот совершенно не против глубоких, сильных толчков, которые он так хорошо принимает. Харрисон прижимается грудью к спине Циско, и Рамон прекрасно слышит, как утяжеляется его дыхание и как они стонут в унисон, когда Уэллс добавляет еще один палец, сильнее растягивая тугие, неподатливые стенки, жарко пульсирующие вокруг его пальцев. - Сильнее, Циско, - Харрисон сжимает зубами кончик его уха, щипает сосок, разводит и сгибает пальцы внутри, заставляя Рамона скулить от удовольствия и едва не хныкать. - Сильнее, тебе понравится… Циско ему верит, безоговорочно, как и всегда. Придерживает Хартли за затылок, осоловелым пьяным взглядом пытаясь спросить разрешения и, судя по тому, что Харт послушно открывает рот шире, отстраняясь немного и замирая - получает его, - и начинает двигаться сам, толкаясь в рот Хартли и насаживаясь на пальцы профессора, уже представляя, каким удовольствием будет так же насаживаться на его член. И вбиваться в стонущего, такого уязвимого и открытого Хартли, доводя его до изнеможения. Циско пробирает крупной дрожью, когда он представляет себе всю эту картину, пальцы в волосах Хартли невольно сжимаются сильнее, а все тело сводит долгим оргазменным спазмом, дрожью, прокатившейся лавиной по всему телу и разрушившей Циско до основания. Он, кажется, кричал от просто безумного, двойного удовольствия. Еще не открывая глаз, самую каплю придя в себя, Циско чувствует, как его щеки заливает румянцем, а потом Харрисон разворачивает его голову к себе и мягко, уверенно целует, одновременно с тем, как Хартли на мгновение прижимается щекой к его животу, словно переживая удовлетворение от проделанной работы. - Как ты? - Харрисон гладит Циско по волосам, разворачивая к себе, когда Харт поднимается на ноги. - Хорошо, - честно кивает Циско. - Очень… господи, очень хорошо… Уэллс улыбается, зарываясь пальцами в мокрые, длинные пряди, и второй рукой аккуратно притягивает к себе Хартли, отвечающего ему привычно-сдержанной улыбкой. - А ты? - рука Харрисона неторопливо поглаживает бедро Хартли и притягивает его еще ближе. Циско слишком хорошо, чтобы он мог уследить за всеми этими перемещениями, но минутой позже он прижимается спиной к теплой стенке душевой - это удобно, к нему грудью прижимается Хартли, тяжело постанывающий в шею, а Харрисон неторопливо натягивает его на свой член, крепко удерживая за пояс и иногда наклоняясь, чтобы расцеловать острые лопатки. Хартли кончает через несколько движений, вжавшись лицом в шею Циско, застонав и задрожав под его руками, обнимающими его за затылок. Циско гладит его по макушке, тянет к себе и целует, целует бесконечно долго, не отрываясь от мягких губ, не давая Хартли снова стать язвой. Харт благодарно целует его в щеку, прежде чем обессиленно прижаться, опираясь одной рукой о стену, а второй о плечо Циско. Уэллс тянет его к себе, буквально укладывает к себе на грудь, обнимая, и выплескивается в Хартли с тихим, немного похожим на рык вздохом, замирая на несколько мгновений и только после этого ослабляя хватку. Циско наблюдает за ними со смесью усталого, слабого возбуждения и восторга. - Знаешь, я думаю, тебе нужна кровать пошире, - через дюжину минут заявляет Хартли, тщательно обтеревшийся полотенцем и усевшийся на постель. Харрисон благодушно кивает, поцеловав проходящего мимо Циско в висок и, глянув на время, кивает на кровать, намекая, что хорошие мальчики в такое время уже должны спать в постели. А уж в своей или чужой - совсем другой вопрос.