***
Джей-Джей просыпается от сильного тычка в плечо. Он снова не услышал будильник, увязнув в своих кошмарах. На губах острый привкус крови. Он проводит языком по зубам, считая. Все на месте — чудеса стоматологии. Ещё недавно вместо прекрасных, неотличимых от настоящих зубов зияли чёрные провалы. И если бы только зубы… Теперь Джей-Джей не любит смотреть на себя в зеркало. Шрамы должны зажить бесследно, как говорят пластические хирурги. «Пусть только попробуют не зажить!» — по-своему поддерживает Юра. Но пока лицо лишний раз напоминает Джей-Джею о том, о чём он предпочёл бы забыть. После финала Гран-при в Барселоне он был уверен, что ничего более постыдного с ним в жизни не случится. Четыре года спустя он лежал на льду с разбитым лицом, и никто уже не скандировал его имя. Людям быстро надоедают те, кто не соответствуют их ожиданиям, а ещё быстрее те, кто повторно обманывают их доверие. В Канаде фобии лечат таблетками и сеансами. Таблетки глушат, сеансы злят. Сильнее, чем пластических хирургов, Джей-Джей ненавидит психотерапевтов с их «нарисуйте ваши кошмары», «запишите ваши кошмары», «ведите дневник ваших кошмаров». Дневник действительно лежит на прикроватной тумбочке, в нём Юра рисует тигров и львов. Паршиво рисует — одних от других не отличить. И самое любимое: «Как вы сами думаете, что означают ваши сны?» Действительно, что же? Когда любимый отдаёт приказ разрубить на куски, а лучший друг выполняет приказ? Когда милейший из всех знакомых пожирает внутренности? Это… подождите-ка, да это же проблемы с доверием и страх предательства! Бинго! Что именно его пугает в выходе на лёд? Повторение травмирующего события? Да, оно примерно и пугает: кровища по всему катку, блевотина по бортику. Какова вероятность повторения? А сами как думаете? Как-то пусто, тускло всё было. Семья от него не отказывалась, друзья не игнорировали, но все устали от череды неудач без победных проблесков, от двухмесячных браков в количестве четырёх штук. Золотая курица перестала нестись. А потом появился злой как чёрт Юра, разнёс квартиру в щепки и сказал, что не уйдёт, пока его главный враг не вернётся в строй. Спустя месяц они переехали (сбежали) в Питер, потому что Джей-Джей устал быть обузой для своей семьи, в которой подрастало два будущих чемпиона. И ещё, пожалуй, потому, что в Петербурге собралась неприлично хорошая компания, хотя вслух никто бы в этом не признался под страхом смерти. Именно там готовили своё шоу Виктор с Юри, на одном с ними катке почти три года тренировался Отабек. В России со страхами борются иначе, без таблеток и сеансов. Воды боишься — зимой голым в прорубь. Высоты — из самолёта с парашютом. Людей — восемнадцать бокалов шампанского и вперёд. А нет, простите, последнее запатентовано Кацуки Юри, но он уже тоже почти русский, так что считается.***
Юра в шортах, футболке и огромных носках леопардовой расцветки сидит на кровати поверх одеяла. Взгляд хмурый. Брови насуплены. Недоволен. Боится? — Ты спал вообще? — Конечно, — отвечает Джей-Джей почти правду. — Какого хера врёшь мне опять?! — почти кричит Юра. Его взгляд полыхает таким огнём, что Джей-Джею немного стыдно — как он мог даже во сне представить в этих глазах равнодушие. — Я спал. — Он пожимает плечами, улыбается, тянется, чтобы запустить руку в длинные Юрины волосы. — Ты же не спросил, хорошо ли я спал. — Если не хочешь, то мы не будем это делать сегодня. Только врать больше не смей! Ясно тебе? — Сколько можно прятаться? Король я или кто? Юра качает головой, расслабляясь от прикосновений, забирается на Джей-Джея сверху и сворачивается клубочком, устраивая голову у него на груди. Слишком рано для того, чтобы расчехлять обширный запас русского матерного, чтобы объяснить Королю, кто он на самом деле такой. На кровать прыгает кошка, карабкается на Юру и начинает требовательно мять его бок лапками. Джей-Джей берёт телефон. Листает, листает, удаляет всё к чёртовой матери, останавливается на «Удачного дня.» от Отабека. Юра изворачивается под его рукой и смотрит на экран. — Я же просил его не говорить с тобой об этом! — А он и не говорил. Смотри, удачного дня пожелал. — Как будто мы не поняли, что он пытается сказать. Идиот, что ли? — Наоборот, умный слишком. И запрет твой обошёл, и сделал что хотел… Ну не дуйся, котик. Скажи лучше, часто вы с Отабеком обо мне говорите? — Реже, чем тебе хотелось бы. Оба молчат, собираясь с силами для грядущего дня. Юра дуется на Отабека, который ни в чём не виноват. Кошка застряла когтем в пододеяльнике и не может выбраться. — Могу приготовить завтрак, — примирительно предлагает Джей-Джей. — На руки свои посмотри. Руки трясутся. Да уж, нож лучше не трогать и посуду тоже. Ему бы непроливайку, слюнявчик и пластиковую ложечку. — Сделаю тебе бутерброд с колбасой. — Пожалуйста, только не бутерброд с колбасой. В ответ на страдальческий стон Юра показывает средний палец, сползает с кровати и уходит на кухню, унося с собой кошку. Русская колбаса — это тяжкое испытание для организма, но эти чокнутые люди жрут её в безумных количествах. Пора бы уже и привыкнуть.***
Когда Джей-Джей решается посмотреть на лёд — в ту самую чёртову секунду — Юри летит с поддержки, утягивая Виктора с собой. У Джей-Джея сжимает горло. Время замедляется, как будто это он сейчас должен разбиться. Как будто снова кровь везде и зубы стучат по льду. Стук-стук. Виктор с Юри возятся на четвереньках, ощупывая лица друг друга, меняя встревоженные «цел?» на поспешные «ага». От них мягкой и тёплой волной разливается любовь, никого вокруг не оставляя необласканным. Юра дёргает Джей-Джея за локоть, как будто оторвать пытается, шипит кошкой и смотрит на валяющуюся парочку мрачно, понимая, что падение случилось очень не вовремя. — Опять задницу нажрал — Виктор поднять не может. Не волнуйся, они сейчас уйдут. Джей-Джей старается улыбнуться, но подчиняется только одна сторона лица. Юра терзает его локоть с ещё большим упорством — ну что поделать, нежность он так проявляет. Если честно, к этому быстро привыкаешь и учишься различать настоящую гадость от сказанной, чтобы раззадорить, оттенки «иди нахуй», которое может значить «пошёл вон», а может «никогда меня не оставляй». Сначала кажется, что это игра такая, что Плисецкий — мелкая стервочка с поганым характером, которой нравится крутить хвостом. На самом деле в нём невероятно, беспредельно много всего: таланта, злости, любви. Столько всего не удержать в себе, оно выплёскивается наружу, как из кастрюли выкипающий суп. Крышечку нужно вовремя приподнять и ловить руками то, что убегает. Ну и что, что ожоги? А кому легко? Джей-Джей просовывает пальцы за резинку на рукаве Юриной олимпийки, нащупывая пульс под тонкой кожей. — Я не волнуюсь, — говорит он, прокручивая в голове слова про Джей-Джей стайл и то, что он никогда не волнуется. Но у Юры такое серьёзное лицо, что вся эта чушь застревает на подходе к горлу и там умирает. — Я кому врать запретил, козлина? Виктор целует Юри в ухо, Юри смеётся. Как обычно смеётся: чисто, немного застенчиво, будто сам от себя не ожидал, что способен веселиться. Он только так и умеет, но у Джей-Джея в ушах стоит тот смех, пробирающий до костей. Когда они уходят с катка, Виктор замечает знакомых, вскидывает руку в приветствии и широко улыбается. Он уже собирается уйти в раздевалку, но Юри тянет его в другую сторону, чтобы поздороваться. — Ну? — спрашивает Юра, переминаясь с ноги на ногу. Он весь на нервах, поэтому ещё грубее, чем обычно. — Удачи вам, — просто говорит Юри. — Да, удачи, — повторяет Виктор, поправляя волосы, чтобы скрыть неловкость. Джей-Джей чувствует странную резь в уголках глаз. Слишком долго он жил в уверенности, что остальные фигуристы его ненавидят. Завидуют — говорили родители, но всерьёз в это поверить не получалось. С чего вдруг идеальный Никифоров будет завидовать менее титулованному сопернику? — Спасибо. — Всё? — настаивает Юра. — Закончили? Тогда валите. — Юрио, ты в который раз разбиваешь моё сердце, — кривляется Виктор. — У тебя нет сердца, души и остальных вещей, который есть у нормальных людей. Раньше у тебя были железные яйца, но сейчас я слышу их звон из кармана Кацуки. Юри прячет улыбку за ладонью. Виктор сокрушенно качает головой. — Жан, мне на секундочку показалось, что ты стал хорошо на него влиять, но мне показалось! — Будем влиять сильнее, — спешит уверить Джей-Джей. — Только попробуй! — Юра щипает его больно, с вывертом, с перекрутом. — Вы сегодня свалите или вас силой вытолкать? Виктор хлопает Джей-Джея по плечу, Юри кивает, прощаясь, и они в обнимку уходят в раздевалку, тихо о чём-то переговариваясь. За собой они оставляют шлейф нереальной, невозможной любви, которая пугает не меньше, чем согревает. Юра забирает волосы в хвост, облокотившись на бортик, снимает чехлы с коньков. Смотреть на него бывает больно, как будто бриллиантовая крошка в глаза набилась — слишком, всё слишком. Откуда в нём столько силы? Как уживается в хрупком теле? Сколько ещё хватит, чтобы делить на двоих? — Пойдём, — говорит Юра, протягивая руку. — Будем ставить тебя, дебилушку, на ноги. Джей-Джей берёт его ладонь в свою и мысленно крестится. Но не на удачу, как всегда перед выходом на лёд, а в благодарность. Он так долго звал, так долго просил о помощи, и его услышали. Одна секунда до льда. Нога уже занесена, и голову прошивает смехом, лязгом меча, когтями, вспарывающими грудь, холодной зеленью любимых глаз. Во рту снова кровь. Юра, пожалуйста… — Не думай. Не вспоминай. Смотри на меня. Всё будет хорошо. Нет, он вспоминает: тёплую улыбку Юри, ободряющее похлопывание по плечу Виктора, суровую поддержку Отабека и Юру всего — от холодных пяток до кончиков отросших волос. Джей-Джей делает первый шаг. Спасибо, Юра.