***
Потом была Диана. Зверь-баба! Сиськи — десять метров! За границей их накачивали. Любящий папа нашим хирургам не доверял. Дочь любил так, что аж трясся. Не, не, не подумайте, мордаха у Дианки вполне пригожая, и не то чтобы стерва даже. И самое главное — при деньгах. При папиных. В Ромика влюбила-а-ась, как Джульетта в Ромео! Дианкин папа одобрил. Диана к Роме ластилась, всё спрашивала, куда он на медовый месяц поехать хочет. Может, в Англию, каменные столбы смотреть? Или в Мексику — любоваться пирамидой Кецаль-хуй-знает-как-его-коатля? Ромик и в Англию хотел, и на пирамиды позырить. Пока его Дианкин папа с экономки не снял. Ну да, Ромик-то уже в их особняке жил. — Папа, не убивай! — орала Диана, повиснув на руке отца. — Не бери грех на душу! Морду ему набей, только не убивай! На Ромике как на собаке — всё заживает в момент. Вышел он из больницы… и пошёл. По бабам. Ромина мама плакала, отец злился, даже ремень один раз достал. Ха! Хули Ромику ремень после Дианиного папы. Точнее, после его охранников. На всех женщин и девок в их городке залез. Ну-у-у, не на всех, конечно. Есть и приличные бабочки, Ромику не давали. Но чего греха таить, посматривали. Он же смазливый чёрт, одни ямочки на щеках чего стоят. А глаза что твоя бирюза - и синие и зелёные сразу.***
Потом Софья была, бухгалтер в кафе. Приятная такая женщина. И в постели не бревно, и чистоплотная, и готовила — отпад. Правда, с довеском, но тихий у неё ребятёночек. Дашь ему фломастеров — и нет его. А что все стены испишет, когда бумага закончится — так ведь киндер, что с него взять! И вообще, обои — дело наживное… Два месяца Ромик образцового мужчину изображал, пока не спутался с нежной Яничкой, любовницей участкового. Полька Янина говорила с прелестным акцентом и была похожа на ангела. Вечером, после лёгкого ужина, Янина исчезла из комнаты и появилась через пять минут. Вместо белого платья и лёгких туфелек, на ней оказался кожаный корсет, сапоги до бёдер и плетка в руках. Мило улыбаясь, Янина включила «Раммштайн»… Утром шатающегося Ромика из подъезда вывела сердобольная старушка. — Наркоманы побили, милок? — участливо спросила она. — К участковому надо. Тут как раз и баба его живёт. Ромик посмотрел мутными глазами, сказал: — Гитлер капут, — и завалился на бабушку. Та с перепугу вызвала «скорую». Дома, вечером, ещё отец добавил.***
— Ром? — спросил его приятель Славка. — А оно тебе надо? Нет, ну понятно, молодой, горячий, ну, а в целом-то? Ромик трогал скулу. Кто его побил по счёту, он уже и не помнил. Вроде Юлькин отец? Или Иркин муж? — Ты о чём? — Так я не пойму. Вот оно тебе надо? У меня тоже окромя Маринки баба есть. Но ведь одна! Вон Матвей учудил… Эй, Мотька, проснись, рожа пьяная! Вот он два заявления в разные ЗАГСы подал, и оба в один день. Ну так у него бабы две! А у тебя тридцать две. Жить надоело, что ли? Я одно не пойму. У баб всё одинаково. Одна бритая, а вторая небритая. Вот и вся разница. Матвей поднял кудлатую голову с тарелки: — Да ни хуя! Бритая, не бритая... Одна огнём горит, а у неё дома полы три месяца не мыты, и по углам не то что тараканы — крокодилы строем ходят, а вторая чистюля, только с тряпкой бегает, по одному месту десять раз проведёт, а в постели лежит, в носу ковыряет. Я спустить готовлюсь, а она ни с того, ни с сего спрашивает: «Ты за кого болел, за Трампа или Клинтонову бабу?» Ну и всё! — и мордой в тарелку — шлёп! — Тебе-то самому, чё надо? — спросил Славка. — Не знаю, — честно ответил Ромик. — Всё не то, не то. А чё не то, сказать не может. — Зажрался ты, паря, — покачал головой Славка. — Не знает уже, кого ебать. А Матвей добавил: — А может, тебя самого вые… — и опять в тарелку — блямс!***
Лилия была похожа на мумию. Худющая, страшная, и чем Ромика привлекла, один пёс знает, но в очередной раз намывшись, набрившись и принарядившись, Ромик поехал в гости. Муж Лилии к родителям в посёлок поехал, с ночёвкой. Ромик вина купил, цветочки… только сели, закусили — замок дверной щёлкнул. Лилия выскочила, метнулась к выходу и назад с перекошенным лицом: — Гриша вернулся! Ромик вскочил. Рожа перепуганная! Лилия его за шиворот и на балкон. — Здесь побудь! И шторы задёрнула. Ромик задрожал. И от страха и от холода одновременно. Хорошо хоть раздеться не успел, но в одной рубашке, джинсах и тапочках долго на «минус десять» не постоишь, а куртка и ботинки в прихожей остались. Ромик взвыл: — Чёрт, чёрт! Куртка! Если Лилин муж увидит… Нет, об этом лучше не думать! В щёлку между занавесками посмотрел, как Лилия со стола всю закуску с рюмками сгребает и под кровать запихивает. А потом ещё сильнее затрясся. В комнату вошло «оно». Знаете, какой он, Лилин муж? Забейте в гугле Фудзияму. Посмотрели? Хуйня Фудзияма эта ваша по сравнению с Григорием. Он в дверной проём боком вошёл, ибо плечи по другому не позволяли. Он, значит, сидит, телевизор смотрит и пиво из баночки посасывает. Банка в его лапах — как игрушечная. Лилия вокруг него пляшет. Заново стол накрыла, исчезла, снова со сковородкой выпрыгнула. Ромка задубел конкретно. «Вот дурак я, дурак! Ладно была бы какая краса неземная, а то ведь тьфу! И зачем я вообще пришёл? Дома бы сидел, тоже жрал бы и телек смотрел. Холодно-то как! А если до утра придётся на балконе сидеть? А вдруг он всю ночь телевизор смотреть будет? Нет, в туалет пойдёт, конечно, а как мимо туалета к двери выйти? Страшно!» Сунув руки под мышки и притоптывая, Ромик продолжал разглядывать фигуру Лилиного мужа. «Вот бы потрогать это всё, — вдруг подумалось ему. — Да поди сразу на части раздерёт». Потоптался он на месте, повернулся… Ну, от страха человек всегда плохо соображает, и Ромик не исключение. Короче… первый этаж. До земли — метра полтора самое большее! Ромик нёсся по улице, теряя тапки и не веря счастью. — Последний раз, — пыхтел он про себя. — Да чтоб ещё раз! Да на кой чёрт мне вообще это надо! Ссыкло — оно и в Африке ссыкло.***
А наутро страхи исчезли. Ромик, посмеиваясь над вчерашним приключением, пошёл на работу. Отработал, все дела, и домой идёт, посвистывает. И тут на плечо тяжёлая лапа опускается. Ромик обернулся и чуть лужу не пустил. Григорий! И баском таким приятным: — Поговорим? — Я… Я… Я объясню… — А куда ты денешься? Пошли. И Ромик пошёл как миленький. Чтоб сбежать, даже не подумал. Смысл-то какой? Всё равно найдёт! В переулке Григорий остановился. — Ну как, вкусно было? — Не, не, — Ромка головой затряс. — Ничего не было. И не собирались даже. Просто поговорили. У Григория лицо вытянулось: — С кем? С бутылкой? Дурака решил валять? — Какой бутылкой? Вы о чём? — Я утром на балкон сунулся — наливки моей нет, я её на балконе храню, а сосед видел, как ты с балкона прыгаешь. Ты же у нас личность известная. Что, всех баб перетоптал, решил воровством заняться? — Я не вор! — Ромик отчаянно пытался скинуть с плеча тяжёлую руку. — Я только к жене вашей… Ой, нет, нет! Я не то хотел сказать… — Вот оно, значит, как, — Григорий помрачнел. — Вот честное слово — просто про жизнь беседовали, — извивался Ромка. — Ваша жена — очень даже приличная женщина. И в мыслях даже ничего не было, — и щенячьи глазки сделал. — Ну, пойдём, что ли, тоже побеседуем.***
Квартира знакомая, Лилии нет нигде. — На работе она, — ухмыльнулся Григорий. — Ну что, раздевайся. Ромик в стену вжался: — За-зачем? — Сейчас узнаешь.***
Самое удивительное — у Ромика встал, как только Григорий до него дотронулся. Ну, в смысле, до зада его. Ромка, конечно, поупирался — всё ж стыдно, да и страшновато, хотя сразу понял, что целым он не уйдёт. Мужики-то до этого его не трогали, а до задницы только отец дотрагивался, и то ремнём. Да и Григорий не церемонился, никаких там сюсю-мусю — руки заломил, шмотки содрал и на диван его, Казанову нашего… — Не брыкайся, — приговаривал Гриша, держа одной рукой его за шею, а второй шаря в заднице. — Будешь елозить — хуже будет! Ромик вцепился в подушку, дышал через раз. — А вдруг порвёшь? — не выдержал. — У тебя дубина с оба моих кулака! — С чего бы вдруг? — удивился Григорий. — Никого не рвал, а тебя порву? — Опытный, да? — Да уж не впервой, — успокоил Гриша. Выпустил Ромкину шею, зачем-то начал ласкать его спереди. — Ты гляди! — присвистнул он. — А ты уже готовенький? Вот порадовал! — Да чего ты делаешь-то? — Ромик от стыда зажмурился. — Ну решил трахать — так трахай! С фига ли лапаешь? — Не учи учёного, — перебил Григорий, продолжая теребить Ромку за член и растягивать его задницу. И стал осторожно меньшого Гришку засовывать. Потом, конечно, больно было, Ромик уже не стеснялся — орал в голос. — Всё-всё, орёшь как маленький. Не стыдно? — укорил Григорий. — Вставил уже. Ромик провыл что-то в подушку. — Ну, притерпелся? Поехали. Жертва Григория неожиданно быстро заткнулась, только ойкала. Жалко, что Гриша его лица в тот момент не видел. Глаза у Ромки были, как у долгопята, страдающего запором. Как в тумане промелькнули лица Маши, Дианы, Яни... Все они грустно улыбались и почему-то махали на прощание руками...***
— Ты живой? — потрогал его Григорий. — Орал как ненормальный. Подо мной ещё никто так не голосил. А всё «не надо, не надо!» А потом глаза закатил и в отключку. Может, водички? — Не-а, — Ромик проморгался, попытался сесть, но повалился обратно в подушки. — О-о! — Лежи, лежи, — Григорий поправил одеяло. — На баб-то ещё будешь лазить? — Какие бабы? Знал бы раньше… Классно-то как! Где же ты раньше был? Тут надо было Гришину морду видеть. Глаза вылупил, даже Ромкин лоб потрогал, не бредит ли? — Ой, да ладно тебе! — Ромка отбросил его руку. — Меня знаешь сколько раз били? Был бы ты просто обиженным мужем, тоже отлупил бы. И всё! А ты трахнул. Я же не дурак. Неспроста? Гриша отвернулся и вздохнул: — Неспроста. Ты что думаешь, в нашем городишке легко быть таким, как я? Это тебе не столица. Жениться вон даже пришлось. — А тут — я! — ввернул Ромик и захихикал. — И досыта, и без греха вроде. — А тут ты, — согласился Григорий. — Я ведь тебя и раньше видал. Случая всё ждал. Я бы по-любому тебя заловил когда-нибудь и оприходовал. И вдруг… Я ведь думал, ты только наливку спёр, обрадовался, что повод нашёлся, поляну вон приготовил, — он кивнул в глубь комнаты и Ромик с удивлением увидел накрытый стол. — Думал, уговорю или напою. А ты к Лильке. Обидно, бляха-муха. Ну я и… Чего нашёл-то в ней? Ромик пожал плечами. — Сам не знаю. Я всё ищу, ищу… — Любовь, что ли? Были у тебя любови, наслышан. Амор, у-у-у… — Ну да, у-у-у. Только не то это всё, — Ромик, кряхтя, подвинулся к Грише, потрогал его бицепс, поцокал. — Ух ты! — Ты чего? — Да вот подумал… Кажется, я нашёл, что мне нужно. Стой! Нет, не сейчас! Нет! НЕТ!!! Куда, дурак, дай моей заднице в себя прийти! Да что ты делае… О-о-о-м-м-м…