Зачем ты куришь, Пэнс?

— Фу, Пэнс, опять эта дрянь, — Малфой садится рядом с ней на старую лавочку, отмахивается от едкого дыма и морщится. — Ну вот зачем ты куришь? Он переживает. Это её десятая сигарета за третий час. Пачка стремительно пустеет, и пол уже усеян окурками. Он боится, что однажды это маггловское дерьмо её погубит. Она знает, что он переживает. Несмотря на то, что все называют его холодным принцем, мальчишкой без души, он умеет быть отличным другом. Драко старается защищать её от беспорядочных связей, умеет не только выслушать, но и помочь, он заботиться о ней, как не заботилась её собственная мать. Старается отгородить от всего, что могло бы её ранить, знает — она слабая, сломанная девочка. Пэнси надевает косуху, каждое утро наносит на губы ярко-красную помаду и идет по коридору с высоко поднятой головой. Горько плачет, когда лечит птиц, над которыми поиздевались младшекурсники, и засыпает над старыми книгами с домашним заданием. Первую Пэнси знает вся школа, вторая открылась только для Драко. Он ценит это и старается защитить Паркинсон как только может. Так вот. Зачем ты куришь, Пэнс? Она знает ответ на этот вопрос. Это легко. Паркинсон выкурила свою первую сигарету, чтобы разбитые мечты перестали ранить, опадая осколками розовых замков. Она так хотела получить свой первый поцелуй от блондинистого мальчишки где-то в темной улочке под теплым дождем. Вот так. Чтобы как в сказках и дурацких, но таких красивых мелодрамах. Распланировала всё до мелочей, до количества капель в волосах. Всё получилось. Только вот немного не так, как хотела. Совсем немного. Пэнси увидела, как в той самой улочке её принц целовал девчонку с копной рыжих непослушных волос. При чем целовал так сладко, сжимал лицо той, что вроде как вместо неё, так, словно она хрупкая фарфоровая статуэточка, а его ресницы дрожали от удовольствия. Паркинсон потом убежала в «Три метлы», напилась в хлам и поцеловалась с каким-то мальчишкой, старше её на год. Он был даже пьянее, чем она, и обслюнявил ей пол лица. Терпела до последнего, но всё-таки не выдержала и расплакалась, когда тот парень с силой сжал её ягодицы и пошло ухмыльнулся прямо в губы. Её сладкая мечта превратилась в нечто со вкусом удушающих рыданий, запахом похмелья и ощущением битого стекла во рту. Поэтому она крадёт у того самого парня помятую пачку сигарет и убегает непонятно куда. Пэнси смеётся сквозь слёзы, читая предупреждения на упаковке, и быстрее поджигает тонкую сигарету, пряча маленький огонёк от ветра. Первая затяжка, кашель, кружащаяся голова, и она почти падает, но вовремя хватается за ветку какого-то дерева. Опять смеётся. Надрывно, с нотками подступающей истерики и морем безумия. Прислоняется к дереву и затягивается снова. Потом ещё и ещё. Дым заволакивает сознание, обнимает разбитое сердце, обещая, что она сможет собраться и жить дальше. А Пэнси нужно не так много, чтобы поверить. Вторая сигарета извлекается из пачки на следующий же день, чтобы унять дрожь в руках хотя бы на пару секунд. Пэнси зря ждала Драко в гостиной Слизерина перед завтраком. Простояла двадцать минут, а потом ушла, подумав, что он уже наверняка в Большом Зале. Когда она наконец уселась за зеленым столом, то зачем-то оглянулась на двери и увидела, как предмет её грёз идет сквозь толпу недоумевающих учеников, улыбаясь во весь рот и держа за руку грязнокровку, чья радостная физиономия никак не уступала Драко. А у Пэнси, кажется, мир рухнул. Сначала сузился до двух переплетенных рук, остановился ровно на три удара сердца, а потом начал быстро-быстро вращаться, распадаясь на молекулы и атомы, стираясь в звездную пыль. Она абсолютно точно не знает, как смогла продолжать дышать. Смотрите, вот она, с огромной дырой в сердце, и с каждой секундой с неё вытекает всё больше гнили щедро смешанной с кровью и радужными блёстками надежды. Ещё вчера ей потребовалось около трёх часов, чтобы поверить в то, что Малфой просто использует Грейнджер, а потом выкинет, как ненужную, уже сломанную игрушку. А сегодня Пэнси наблюдает, как именно она тонет в грязи и рассыпается в алмазное крошево. Паркинсон выбегает на улицу, скрывается за какой-то колонной и долго роется в сумке, пытаясь отыскать красные Мальборо. Она высыпает все содержимое на пол и таки находит то, что так нужно. Необходимо. Зажигалка выпадает с рук четыре раза подряд. Она стонет, когда наконец делает затяжку. Такой приятный яд течёт жидким золотом по венам, и она находит свою тихую гавань. Ей так замечательно тихо, мысли не путаются, не роятся, пытаясь взорвать череп. Никаких «что произошло», «почему», «зачем» и прочих вопросов, на которых ответов у неё нет. Всего лишь немного губы пощипывает и немного хочется умереть, а так всё вполне прекрасно. Третья, четвертая и десятки последующих нужны, чтобы был хоть какой-то смысл вдохнуть. Пэнси тоже неплохая подруга, поэтому она выслушивает Драко внимательно и даже старается улыбнуться. Но как-то Блейз ей сказал, что она тогда похожа на девушку после неудачной пластики, и Паркинсон отказалась от этой идеи. Она знает, что Гермиона пахнет корицей и, кажется, яблоками. Она уже в курсе, что Грейнджер очень мило смеётся и совсем не такая заучка, какой её привыкли считать. Она даже не пропускает мимо ушей реплику Драко о маленькой родинке на виске грязнокровки. И после каждого «Гермиона» Пэнси чувствует, как в её гроб заколачивают по одному гвоздю точными, выверенными движениями. Чувствует, как из лёгких потихоньку выкачивают воздух. Поэтому она спешит заместить недостающий кислород табачным дымом. Она хочет орать, срывая глотку так, чтобы потом не могла ни говорить, ни даже шептать с неделю. Она хочет чувствовать это жжение в горле. Но в очередной раз прикуривает, вдыхает, её легонько накрывает, и начинает казаться, что её проблемы — чушь. Выдыхает и чувствует, будто с её плеч камень сняли. Без шуток, она расслабляется так, что, кажется, ноги перестанут держать. Ей хорошо, так хорошо, что совсем никто не нужен и космос вот тут, в её хрупкой ладони, и он совсем легонький, как пушинка. Сегодняшний день — знаменательный. Драко, приобнимая Грейнджер за талию, так искренне улыбается и говорит, говорит, говорит. О помолвке, о свадьбе в Каннах, о медовом месяце в Венеции и ещё о тысяче вещей. Гермиона хохочет и тыкает его пальцем в бок: «Драко, ну перестань». Паркинсон улыбается очень широко. Ещё чуть-чуть, и лицо треснет. А в глазах уже стоят слёзы. Она всё ещё улыбается, когда смахивает со щёк соленые капли, приговаривая, что это от счастья. Она обнимает Драко, затем, пытаясь перебороть желание кинуть Аваду прямо Грейнджер в лицо, обнимает и её. Ещё раз говорит, как она за них рада и как сильно ждёт свадьбы, извиняется, что-то бормоча о важных делах, и выходит с комнаты. Покидает замок. Пересекает долины и наконец добирается к Запретному Лесу. Она у самой окраины, где деревья растут не так густо, но этого вполне достаточно. Пэнси прислоняется к широкому дубу и достает пачку. Выкуривает первую сигарету с той же широкой улыбкой. А потом решает, что потушить окурок о запястье — хорошая идея. Она кричит и смеётся. Чувствует свободу, те самые крылья за спиной, о которых так много пишут стихов, и заливается в новом приступе смеха, щедро посыпанного болью от саднящего запястья, но не такой уж и потрепанной души. Паркинсон быстрее тянется за второй сигаретой, и выкуривает её за какую-то минуту. Голова уже совершенно не соображает, глаза заволокло этим самым дымом, и она опять тушит окурок о запястье. Эта боль такая интенсивная и всепоглощающая, что у неё крышу сносит от радости. Вот оно. Боль, которая не имеет отношение к Драко, Грейнджер, помолвке и планах на будущее. Эта боль мучает её здесь и сейчас, и у Пэнси круги перед глазами. Как говорят, бог любит тройцу, и на её руке красуется ещё один ожог. Он ярко-лиловый, выигрывает запеченной кожей и чувствуется очень хорошо. Зачем ты куришь, Пэнс? Ради возможностей. Умереть хоть на пять минут раньше — счастье.