Пальцы в ее волосах

yael naïm – toxic

Пальцы в ее волосах пахнут детским мылом - она знает, потому что минуту назад прижимала мраморно-белые косточки фаланг к губам, изучая осторожными поцелуями впадинки и острые костяшки; какая разница, сколько дней, если этот год по его рукам обещает быть хорошим. Джим как-то потянул за тугую строгость резинки, превращая затянутый хвост в густой каштановый поток, - и пропал. Он зарывается в насыщенную рассыпчатость пальцами каждый раз, будто он не то что хирург с его профессиональной выдержкой и аккуратностью, а маниакально охваченный жестокой идеей маньяк, проникающий в нутро человека. Он двигает пальцами, забывая, что дышит в сантиметрах от ее лица - дыхание отдает горьким недавним кофе; Молли не говорит ни слова, не сбивает его даже вздохом, следя украдкой за восторженным блеском обычно матовых черных глаз. Его захватывает эта послушная гладкость, стойкость, и он тянет, сжимая ладонь в кулак и перехватывая внутри пряди. Молли терпит до известного предела, морща сначала нос, а потом приподнимая мученически верхнюю губу; мимическая рябь боли вполне заметна, но Джим не обращает внимания, тихо улыбаясь и отправляя восхищенный взгляд куда-то за нее, чтобы сосредоточиться на сенсорном сумасшедшем восприятии. - Джим... - наконец вырывает его из припадка непонятного экстаза насильственным скомканным шепотом Хупер, накрывая его руки своими, прорываясь через собственные зыбучие пески. Он встревоживается, вздрагивая; сжатый цветок кулака распускается, выпуская на свободу тонкие замученные нити. Улыбка дерганная, трогательная; руки высвобождаются из соблазнительного плена с тихим шелестом. Молли снова начинает узнавать Джима из IT-отдела, когда он делает крен шага назад, неловко смыкает кончики пальцев, переплетая, на уровне груди и треугольного глубокого выреза футболки. - Прости, не знаю, что нашло, - он не перестает улыбаться, и она не может не ответить улыбкой; кожу головы все еще жжет. - Но...Мне нравятся твои волосы. Пальцы в ее волосах ворочаются с ленивым, плохо скрываемым чувством власти, полного контроля над ситуацией - теперь он не уберет их по первому же требованию. Молли хочет перекатится на другой бок, но колени у Джима везде одинаково жесткие, не то что у нее, - и ей остается терпеть, чувствуя, как все больше и больше теряет Мориарти; над ней густое многозначительно молчание расплывается самым приятным выражением близости. Номер дорогой, кровать широкая, но Молли кажется, что пространство сжимается, замыкаясь на них двоих. Ей уже не страшно, как было в самом начале после вскрытия всех его джокерских карт под рукавом Вествуда. Ей так привычно горячо и немного больно, что она даже прикрывает уставшие веки, сосредотачиваясь на чужих движениях. Джим вспоминает о ней, когда опускает голову; бледный профиль так выгодно и так приятно выделяется на фоне темных брюк, что один уголок рта неконтролируемо довольно тянется. Пальцы правой руки обегают небольшое ухо, заправляя за него волнистую неожиданно прядь; в случайном месте касания ушной раковины образуется мини-взрыв, пожирающий невидимым огнем нервные пути всего тела, и Молли распахивает глаза. Мориарти позволяет растянуться в кошачьей улыбке обоим краям губ. - Я научусь плести тебе косы. Пальцы в волосах исчезают, когда у Молли перестает вибрировать телефон, оповещая в смс о месте и времени встреч, когда в животе не стягивается сладкий узел предвкушения, который развязать в состоянии только один человек. К Хупер приходит накануне Шерлок, которого она не хочет ни видеть, ни помнить, ни знать. Но она соглашается ему помочь, не делая ставок ни на кого из этих двоих - Молли не хочет знать, за кого она на самом деле, потому что человек в конце концов всегда оказывается за себя. Она ничего не могла сделать, убеждает себя каждое утро, день и вечер. Она ничего не могла ответить Холмсу, когда он сообщил, что Джим пустил себе названную пулю в рот. Она слишком незначительна и мала. Молли снова просыпается, подавляя условный рефлекс безусловного вопроса зачем и изучает в зеркале ванной свое лицо. Некрасивое, бледное, с синим бьющимся разветвлением на прозрачном виске. Ничего выразительного кроме волос. Она смотрит на спутанную непослушную густоту, блеклую из-за ставшей ненужности, тяжелую из-за внезапной ненависти - самое больное напоминание. Молли смотрит долго, решаясь, затем сжимает губы и бежит в комнату за ножницами, боясь передумать; спотыкается на порожке, сбивая в кровь пальцы, но не замечая боль - она ничто по сравнению с тем смертельным огнем, который пускал точечно исчезнувший. Ящики хлопают как воздушные шары, как разрывающиеся снаряды, как гудки машин в ночной красочности. Хупер злится до колючих слез, подбирая глупые сравнения и не находя ни ножниц, ни благоразумия. Когда наконец она продевает пальцы в холодеющие колечки и изучает сточенную острую полоску блеска с внутренней стороны пересечения лезвий, сомнения поднимаются взбунтовавшейся волной ностальгии. Но Молли закусывает нижнюю губу, закрывает липнущие слезами глаза - кивает самой себе. Цепочка кровавых следов тянется обратно, накладываясь на старую, но прерывается возле прикроватной тумбочки. Средство связи оживает, заставляя провод зарядки биться в конвульсиях; на экране - сообщение. Не без моего разрешения. Я еще не заплел тебе косы.