***
— Виктор, вам стоит переделать середину программы. Никифоров пытался отдышаться. Он никогда не отличался излишней выносливостью. А сейчас, при новом хореографе, который мог заниматься доведением программы до совершенства 24 часа, готов был упасть и не вставать. — Виктор, — вздыхает Юри. — Если вам невмоготу, можете отдохнуть. Не стоит себя насиловать. Кацуки Юри сияет. Кацуки Юри добрая и понимающая. Кацуки Юри — бывшая фигуристка. Кацуки Юри — хореограф Виктора Никифорова. Кацуки Юри 27 лет. Виктор сползает по стеночке. Он, юноша, достигший того возраста, когда стоит ему пальчиком поманить, и целая толпа представительниц прекрасного пола выстроиться в очередь, лишь бы побыть с ним. Любая девушка могла быть его лишь по первой прихоти. Любая, да не все. — У меня есть предложение, как должна выглядеть эта часть. Посмотрите и подумайте. Никифоров согласен со всем. Лишь бы слушать, как она говорит. Смотреть, как она парит и творит музыку из пустоты. Никифоров превращается в идиота. В сумасшедшего влюблённого идиота.***
— Виктор, зачем вы обрезали волосы? Никифоров запускает пальцы в короткие платиновые волосы. Ещё никогда он не чувствовал себя так легко. — Подумал, что это лучше всего подойдёт к новому образу. Мне же идёт? Заигрывать с Юри — самая глупая выходка, но Виктор не может отказать себе в этом. Ему хочется жить в иллюзии румянца на щеках японки. — Идёт, — вздыхает Кацуки. — Вы выглядите более мужественно. Что ты делаешь с бедным юношеским сердцем, Кацуки Юри? Разве можно заходить так глубоко? Он никогда не скажет, что это и есть причина смены имиджа. Он хочет быть мужчиной рядом с ней, а не андрогином. — Перемен~ требуют наши сердца~, — пропел он. Будь здесь Лиля, обязательно сказала бы, что он ведёт себя, как идиот. Почему как? — Разве я не заслужил награды? Слова слетают с языка быстрее, чем успевает сообразить мозг. Разум голосом коня из одного мультика продекламировал что-то про дурака. — Давайте перейдём на «ты». А то как-то неудобно. Виктор бежит-бежит-бежит. Твою мать, сердце, прекрати отбивать чёчётку — грудная клетка не резиновая. Под конец тренировки Юри, чуть помедлив, произносит: — Хорошо поработал… Виктор. Шкала радости находится где-то в районе Марса, а в голове звучит «Weʼre the champions». Этому Никифоров рад больше, чем перспективе стать обладателем золотой медали.***
Виктор не хочет верить в то, что видит. Но он видит. Видит следы сильных пальцев на тонких запястьях Кацуки. Видит замазанный тональником синяк на скуле. Никифоров старается не лезть не в своё дело — Юри не любит, когда заходят на запретную территорию её личной жизни. Но всё «хорошее» имеет свойство закачиваться. — Что происходит, Юри? Он бьёт тебя? Виктор знает, что Кацуки живёт с сожителем недалеко от академии, и это здорово усложняет ему жизнь и шансы на счастье. — Он… В последнее время не в духе. Наверно, я делаю что-то не так. — Юри, установка «бьёт — значит любит» не работает. Это проверено и подтверждено не одним поколением. — Виктор! Впервые за время их знакомства Кацуки повышает голос. Это невозможно и неожиданно делает Юри ещё ближе и человечнее. — Это… Моё дело. Я разберусь, честно. Никифоров ничего не может поделать с её упрямством. Сам хорош. Но пустить всё на самотёк он не может, поэтому, выудив из рюкзака какую-то бумажку, пишет на коленке. — Вот, — вручает он Юри. — Если что-то случится — звони. Или приходи. Я всегда дома один, не считая Маккачина. Юри ничего не говорит. Юри просто обнимает. Виктор молится, чтобы в своём горе она не услышала набат его сердца. Пожалуйста, уймись. Хозяину больно.***
Лёжа на диване, ему думается, что этот год был не такой плохой, как предыдущие. Он завоевал золото Гран-При. Его выступления мощным взрывом прогремели на всех этапах, вынеся Никифорова сразу к подножью Олимпа. Он — гордость страны. Снова куча фанатов по всему миру, цветы, поздравления. Он…. Пора признаться хотя бы самому себе. Он по уши влюблён. Кацуки Юри заняла все его мысли, давая невероятное вдохновение для всего. Знал бы Яков, о ком он на самом деле думал, когда катал программы, за уши бы отодрал. Впервые за столько времени ему не противно справлять День рождения в одиночестве. С тем багажом, что есть сейчас, всё не так уж и плохо. «Пусть у меня будет всего и побольше», — затёртый до дыр шаблон поздравления, но сейчас он хочет именно этого. Стоит свече на пирожном потухнуть, как по квартире разливается трель дверного звонка. Визит в 11 вечера в стиле Винни Пуха Витя предположить не мог. И не мог предположить, что увидит на пороге Кацуки Юри. С маленьким мальчиком. — Привет. А вот и я. Виктор всматривается в новый синяк на лице и шальную, неправильную улыбку. — Я сбежала, представляешь. Я… Никифоров больше не слушает. Он впускает незваных гостей внутрь, попутно снимая с Юри пальто. — Объясни, кто ходит без перчаток зимой? Не отвечай, это вопрос риторический. Дуй в ванну, а потом поговорим. Проводив женщину, Виктор обратил внимание на мальчика лет семи, сверлившего его своими зелёными глазами. — Привет. Меня зовут Виктор? А тебя? Мальчик ещё больше нахмурился. — Ты не обидишь Юри? — Никогда, — не задумываясь, отвечает Никифоров. И это чистая правда. — Юра, — представляется мальчик, самостоятельно снимая курточку. — Юри — твоя мама? — Неа. Она меня у папы забрала. А где тут туалет?***
— Он сказал, что я фригидна. Представь себе! Как будто у меня есть силы! Я прихожу и выключаюсь! У меня порой нет сил дышать, не то, чтобы удовлетворять кого-то! Виктор не перебивал. Он слушал и дивился, откуда в этой маленькой женщине столько силы терпеть. Одна, в чужой стране, постоянно на работе. И ни минуты для себя. Чудная. И пьяная. Юру предварительно забрала мама, посмотрев на спящую японку и только головой покачав. Виктор устыдился бы, если бы не отплясывающие чёртики в глазах мудрой женщины. — Нет, чтобы накануне что-то сделать самому, всё должна делать я! До Нового года остались считанные минуты, Владимир Владимирович уже поздравляет всех, а он слушает пьяные речи своего хореографа и не может отвести взгляда. Права была маменька, говорившая, что он в неё пошёл. Тоже мужиков в коллекцию собирала, а потом взяла и втрескалась в нелюдимого и мрачного человека, которому её ослепительность до фени. Где-то там начинают бить куранты. Следуя принципу «как Новый год встретишь — так его и проведёшь», Виктор легонько касается своими губами её. Их первый поцелуй отдаёт шампанским и бутербродами с икрой.***
— Виктор… Витя, — исправилась Юри, встретившись взглядом с Никифоровым. — Ты не понимаешь… — Чего? Что у нас разница в возрасте? Юри, поверь, мне вообще фиолетово. И предугадывая следующий вопрос, хейтеры делают меня знаменитее. Кацуки закатывает глаза и падает в объятия юноши. Он только рад. — В кого ты такой упёртый, — стонет она. — В маму, — довольно сообщает он, гладя её по волосам. — Я не прошу тебя выходить за меня прямо сейчас. Надо будет — распишемся. Печать в паспорте не так уж и важна. Так что давай просто будем вместе. Ты согласен со мной, Юра? Искомый Юрец замер перепуганным зайцем возле холодильника с бутылкой молока в руках. — Идите уже в спальню. — Будешь огрызаться, и твой самый большой секрет будет раскрыт, — обещает Виктор с радостной улыбкой. Юрий икнул, прижал молоко словно это сокровище британской короны и удрал в свою комнату. Юри вздохнула. — Какой по счёту? — Не могу знать, — невинно сообщил Виктор. — Тебя совершенно не смущает, что Маккачин уживается с котами? — Он умный пёс, который любит всех. Поэтому просто расслабься и получай удовольствие. — У меня ведь нет выбора? — Да, нет. — улыбается Никифоров, обнимая женщину. Жизнь прекрасна. Что ещё нужно? У него есть всё.***
— Так, Юра. Всё указывает на твою победу. Просто иди и возьми золото. Яков немногословен, но Плисецкий благодарен. Ему 15, он на финале Гран-При, и его шансы взять золото равны 100 процентам. Юра совершенно спокоен. И всё спокойно вокруг него. — Юрочка! Давай! — Ты сможешь, Юра! Ан нет, сглазил. — Прошу обратить внимание на главную поддержку Юрия Плисецкого! — надрывается арбитр. Юрию хочется провалиться сквозь землю. На трибуне сидят Юри и Виктор с самодельным транспарантом «Юру в президенты!» и машут, что есть силы. Два счастливых идиота. Плисецкий еле заставляет себя поднять на них глаза. Ему жутко стыдно за них. Хотя он очень просил вести себя как все нормальные люди. Но разве Никифоров будет его слушать? — У тебя прекрасные родители, — сообщает Бабичева. Для Юры это не Америка. Они семья. И кровь здесь роли не играет. Распрямившись, Плисецкий кричит: — Я вас тоже люблю! Юра точно знает, что Юри всплакнёт, а Витя что-то скажет про «наш сын так вырос». Пусть говорят. Им можно.