Спермотоксикоз

У Реборна слух чуткий, как у бродячий кошки, — стоит шелохнуться, чуть дёрнуться, поправить одеяло — метко бросит тапком, не целясь, а попадёт прямо в лоб. Цуна бы с удовольствием восхитился такой интуитивной меткостью, если бы всё это происходило в каком-нибудь кино, а не с ним, его же комнате, его же тапками. Цуна вздохнул, стараясь особо не ёрзать. Было душно, дискомфортно и слегка потрясывало, словно гормоны, возмущённые бездействием хозяина, сами решили устроить в организме групповой междусобойчик. «Никакой эротики! — сумрачно подумал Цуна, сжимая пальцы в кулаки. — До чего докатился, такими темпами скоро таблицу Менделеева скрещивать начну…» С недавних пор даже самые привычные повседневные мелочи приобрели эротический подтекст. Карандаш, вонзающийся в точилку, — сначала двигаться тяжело, но чем больше оборотов, тем свободней; белый соус в сочном гамбургере, провисающий меж аппетитных булочек; качели на детской площадке методично поскрипывают — раз-два — словно проседающие пружины старой койки… Цуна чувствовал себя смертельно уставшим: от круглосуточно пристального внимания Реборна, собственных сумбурных мыслей, подрастающего тела, жаждущего внимания и низменной любви. — Мать твою, да что ты будешь делать! — в сердцах воскликнул он. — Спать, никчёмный Цуна, — раздражённо процедил репетитор и запустил тапком. Точнёхонько, прямо в лоб. Даже не открывая глаз. Реборн поспешно собрал вещи и купил билеты на первый же рейс до Италии. — Меня не будет месяц, может, год, а там, в общем-то, лет на тридцать и задержусь, — улыбнулся он, поцеловал тыльную сторону ладони Наны и был таков. Растроганные Киоко и Хару с увлажнившимися глазами махали ему вслед белыми платочками, а когда назойливого репетитора и след простыл, синхронно обернулись к нему, Цуне. О, какой ненасытной похотью искрились их взгляды — увидев такие, сама дева Мария непорочно забеременела бы ещё раз; никто бы не смел винить Цуну в том, что колени мгновенно превратились в желе, а в штанах стало тесно. Как они добрались до пустой комнаты на втором этаже — Цуна не помнил. Казалось, девочки прижимались к нему со всех сторон — обвивались руками вокруг торса и шеи, тёрлись упругой грудью о спину и подставленные ладони, целовали во все свободные от одежды места, на ходу расстёгивая на нём рубашку. Он плюхнулся на кровать, увлекая с собой девчонок по обе стороны, и мысленно прикидывал, как же справиться с ними обеими, чтобы и Хару, и Киоко не были обделены лаской. — Сюрпри-и-из, — вдруг протянули девочки одновременно, одарив его быстрыми нахальными взглядами. Затем Хару впилась пальцами в затылок Киоко, грубо ухватившись за волосы, и притянула её лицо к себе, втягивая в глубокий чувственный поцелуй. — Ох, матерь божья, — только и сумел выдавить из себя Цуна севшим голосом, оглаживая бёдра девочек и попутно задирая на них юбки. Сначала они целовались так жарко, словно в последний раз, заставляя Цуну изнеможённо поскуливать, но требовать к себе внимания он не смел, заворожённый этим будоражащим зрелищем, затем синхронно разорвали поцелуй, смотря друг на друга мутными взглядами из-под полуопущенных ресниц, чмокнулись ещё раз во влажные губы, протягивая меж ними тонкую нить слюны, и вновь обратили своё внимание на Цуну, инициативные, как никогда, готовые как дарить наслаждение, так и получать его. Хару потянулась к его ширинке, и Цуна, откинув голову назад в ожидании, всего на секунду прикрыл глаза, теряясь в пронизывающих насквозь ощущениях. В дверь раздался резкий стук, и волшебство развеялось, словно сон. Цуна сконфуженно огляделся вокруг — девочки исчезли словно по мановению волшебной палочки. — Джудайме, с вами всё… — в комнату протиснулся Гокудера с самой чистой обеспокоенностью на лице, которая тут же сменилось шоком. Цуна покраснел и нервно засмеялся — девочки-то исчезли, а вот расстёгнутая ширинка, крепкий стояк и потрёпанный вид в целом почему-то никуда не делись. — Это не то, что ты думаешь, — сдавленно пискнул он, не зная, куда деть себя от накатившей паники. Гокудера серьёзно кивнул и ослабил галстук — и чего только вырядился в костюм? — Раз у вас проблемы, я, как правая рука, обязан помочь, — смущённо протараторил он, опускаясь перед Цуной на колени. Тот промолчал, пропуская через себя полученную информацию. С одной стороны — это было как-то неправильно, с другой — Гокудера всегда был до жути преданным и исполнительным: спасти боссу жизнь или по-дружески отсосать ему в трудную минуту, видимо, было для него задачами равноценными и равнозначными как для самой лучшей правой руки, которой он намеревался стать. Гокудера сдёрнул с него штаны с бельём и тут же взял в рот так, будто проделывал это уже сотню раз. Цуна хотел было спросить, где это он успел поднатореть в таком экстравагантном навыке, но губы, плотно сжимающие его член, стали плавно двигаться вверх-вниз, и Цуна поперхнулся собственными словами, расслабился и просто начал получать удовольствие. Обо всех этих странных мелочах можно было подумать и потом. И как-то сразу стало плевать, кто перед ним находился, — Киоко ли, Хару или Гокудера вот — ощущения оставались такими же острыми, и пол не особо играл значение. — Ах, значит, пол не имеет значения, — кто-то ядовито выдохнул ему в самое ухо, словно прочитав его мысли. Цуна вздрогнул и обернулся — это был Реборн. Обогнув кровать, он схватил вяло сопротивляющегося Гокудеру за волосы и вытолкал его из спальни. — Ты ведь в Италию улетел, — только и смог выдавить из себя Цуна. — Это был мой брат-близнец, — безапелляционно объяснил Реборн, и Цуна схватился за голову, окончательно и бесповоротно теряя связь с реальностью. — Сегодня мы будем подтягивать математику, — сухо известил его репетитор и, не слушая возражений, развернул к себе спиной. Раздался щелчок открываемого тюбика, и Цуна в мутном плохом предчувствии вжал голову в плечи — как оказалось, не зря. Сзади в него толкнулись прохладным и склизким пальцем, но почему-то даже то, что происходило сейчас, не казалось Цуне отвратительным и неприятным — наоборот, это лишь больше подстегнуло его. — Считай, — приказал Реборн. — Один, — покорно выдохнул Цуна сквозь сжатые зубы. Репетитор одобрительно хлопнул его по заднице и не без труда протиснул второй палец сквозь сопротивляющиеся мышцы. — Два… Когда счёт дошёл до двенадцати, Цуна слегка озадачился, но пальцы вдруг исчезли, и их место вскоре занял член Реборна. — По. Течению. Реки. Катер. Плывёт. Со скоростью. Тридцать. Шесть. Километров. В час, — сопровождая каждое слово интенсивным толчком, твёрдо выговаривал Реборн. Цуна взвыл. Это была долга-долгая ночь. Цуна проснулся в поту и с таким мощным стояком, что им можно было убить. — Джудайме, наконец-то вы проснулись, — в своём привычном гиперактивном ритме обрадовался Гокудера, уже тусующийся в его квартире ни свет, ни заря. Цуна вспыхнул, припоминая события прошлой ночи, попытался спрятаться в одеяле и тихо умереть, но в голове внезапно раздался голос Жириновского: «Хватит это терпеть!». Собрав в кулак всё своё мужество, он поднялся с кровати, даже не стараясь прикрыть то, что подозрительно топорщилось из-под пижамных штанов. — Значит так, — твёрдо сказал он, обводя взглядом всех присутствующих в лице Реборна, Гокудеры, Бьянки и Ламбо, которому сестра Гокудеры упорно пыталась закрыть глаза ладонями. — Я устал от того, что в моём доме постоянно тусуется куча народа, и я не могу расслабиться. У меня подрастающий, требующий внимания организм. И прямо сейчас я. Иду. Дрочить! — Как скажешь, — с каменным лицом отсалютовал ему Реборн, но, не удержавшись, изогнулся и с гаденькой ухмылкой таки протянул руки в сторону ванной. — Джудайме, вам помочь? — не помня себя от шока, на автомате выдал Гокудера, на что получил укоризненный взгляд сестры из-под тёмных стёкол очков. — Цуна-кун стал совсем взрослым, — блаженно пропела Нана с первого этажа, отправляя в духовку тыквенный пирог.