Карамель

Всех героинь шекспировских трагедий Я вижу в Вас. Вас, юная трагическая леди, Никто не спас! Марина Цветаева

— Я не люблю тебя, Энакин Скайуокер. Её нельзя было назвать красавицей. Разумеется, её внешность шла в полный разрез с внешностью сестры. Если раньше она смеялась, когда их сравнивали, то теперь холодная усмешка появлялась на губах, и она жёстко отрезала: — Она пошла в отца, а я в маму. Мой дорогой, я не желаю обсуждать эту тему. Расскажи мне лучше про Камино. И он рассказывал, смотря в её тёмные, подобные грозовой туче глаза. Первый раз они встретились на Татуине. Маленькая девочка забежала в лавку, восторженно ахая и охая над каждой вещью. Прямые волосы были похожи на дорогую карамель, которую он за всю свою девятилетнюю жизнь ни разу не пробовал. Кожа была темноватой, отчего создавалось ощущение, что она много времени проводит на солнце, и пахла сладостями. Позже этот запах детства уничтожил резкий запах духов, ощутив аромат которых невольно понимаешь, что за них была отдана не одна сотня кредитов. Она не была ангелом с лун Иего, она была сладкой карамелью, лучшим другом. На Корусанте их пути разошлись, и они не виделись долгие пять лет. Вторая встреча случилась на Корусанте, когда им было по четырнадцать. Она училась в Академии, он был падаваном. — Ты меня помнишь? Я Энакин. — Да, я прекрасно тебя помню. После этого счёт их встреч сбился. Они жили на одной планете и часто виделись, после его миссий и её учебы. Она очень изменилась. Та восторженность, что искрилась в её глазах, сменилась дерзкой насмешкой, а постоянный смех - уверенной, но невероятно доброй улыбкой. Только волосы остались все такими же карамельными, а кожа темноватой, будто она много времени проводила на солнце. И имя у неё было странное. Анжела. Совсем не подходящее богатой и, разумеется, знатной леди. То ли дело Падме Амидала Наберри. И всем сразу ясно, перед вами королева. Анжела Ирэн Наберри. Она прекрасно разбиралась в политике. Её изощрённый ум был способен придумать сложный, многоходовой план, и она не раз демонстрировала это, жаль, что ей не дали шанса. В шестнадцать лет она вышла замуж. Не по любви, не из-за беременности, а ради Набу. — Анжела, нам нужна поддержка в Сенате. Этот человек любит тебя, он хотел жениться на тебе два года назад, но я решила, что это слишком рано. Я уже дала согласие на твой брак. Холодно сверкнув темными глазами, она лишь кивнула, ни словом, ни действием не высказывая недовольства. На следующий день он кричал и размахивал руками, непроизвольно разбивая вазы Силой. — Ты не можешь выйти замуж! Ты же хотела стать сенатором! Анжела, тебе всего шестнадцать! — Энакин, этот вопрос решён. Прошу тебя, перестань бить посуду. Ты придёшь на свадьбу? Конечно, он пришёл. Разве в состоянии он был не подчиниться её то ли просьбе, то ли приказу? Невесомо сжал руку перед церемонией, вызвав первую и последнюю за день нежную улыбку, а не учтивый оскал. Она не любила мужа. Она даже не смогла заставить себя уважать его. Она день за днём, год за годом мучила себя и его. Некогда живой взгляд стал тяжелым и отрешённым. Она до самой ночи сидела в Академии, потом и на работе, что была совсем не достойна её талантов. Маленькая девочка за один день превратилась во взрослую леди, но разве мог он помешать этому? А потом была Война клонов. Он снова встретил её сестру и поразился до чего они разные. — Мой дорогой, я безумно рада тому, что мы непохожи. Я виню её, виню во всех несчастьях. Знаю, знаю, и она, и сестра хотели как лучше, желали мне только счастья, но… Он молчал поражённый столь резким откровением. — Но твоя влюбленность в неё понятна. Я поддержу любое твоё решение. Устало, но мягко продолжила она. А он стоял и вспоминал, как два года назад признавался ей в любви на этом самом балконе. И её испуганные, но невероятно печальные глаза. — Мой дорогой, я замужем. Я дам тебе ровно десять секунд исправить ситуацию. «Мой дорогой» она обращалась так к мужу или к нему, но только когда была зла и расстроена. Он не говорил ей больше о любви. И вот они снова стояли на этом балконе. Он резко зашёл в огромную квартиру в одном из самых дорогих секторов Корусанта. Ему нужно было видеть её прямо сейчас. Карамельные волосы, убранные в простую прическу, печальные грозовые глаза, резкий запах духов, в которых не было ни капли той детской сладости. Он резко открыл дверь. Она медленно, немного томно повернула голову к источнику шума, её муж поднялся с места. Взгляд, подобный тёмному грозовому небу, ровно десять секунд осматривал его с ног до головы, остановился на глазах, и она так же лениво отвернулась к книге, лежащей на коленях. Муж оглядел его, смущенно переминавшегося в дверях, её, прямо сидящую в кресле, легко подхватил пиджак и вышел, хлопнув дверью. За окном был слышен рёв спидеров, а свет неоновых огней разукрашивал комнату во всевозможные цвета. Он услышал легкий стук упавшей книги, ярко-красное платье взметнулось, и слегка дрожащее тело прижалось к нему. И вот они снова стояли на этом балконе. Он говорил. Очень много говорил. О войне, об Ордене, о сомнениях и доверии. А она курила третью сигарету, запивая крепким, не сладким кафом, и безразлично смотрела на панораму Корусанта. — Мне не нравятся твои рассуждения, Энакин. Как будто и не ты говоришь. — А кто же? — Не знаю. Ты очень внушаемый. Например, мне понадобится не больше месяца, чтобы убедить тебя, что ты не любишь мою сестру. Это не приемлемо для джедая. Ты должен быть уверен в деле Света, которому посвящаешь свою жизнь. Через год у неё родилась дочь. Ещё через год был громогласный развод с мужем. — И хорошо, хорошо, что он изменил мне. Я не виню его. Я сама виновата. Знаешь, никогда не могла понять его мир, хотя он готов был подарить мне его весь. И он помнил, как после этого она плакала. — Но я ведь никогда, никогда даже повода не давала! Я не любила его, но уважала наш брак, нашу дочь, чёрт побери! Неужели я не достойна уважения?! Он знал, на что шёл. Я никогда не врала ему о своих чувствах, зачем же было заканчивать это так?! И он всегда обнимал её на том самом балконе, предлагал то уехать к сестре, то убить её мужа, то ещё что-нибудь, и она смеялась на это и шла к дочери. Потом Император открыл ему глаза, как он тогда думал. Он пришёл к ней. Ведь она всегда его поддержит! Он думал, что она поймёт, что он сможет дать ей лучшую жизнь, ту самую жизнь, которую она заслужила. И она поняла. Она всё правильно поняла. Прекрасно поняла, чего от него хотели. Жаль, что он ей не поверил. Изящная рука с идеальным маникюром хлестко ударила его по лицу. Глаза потемнели, предвещая бурю. — Как ты смеешь говорить такие вещи? Как смеешь приходить ко мне с такими разговорами?! Вот чьи рассуждения были в твоих словах. И ты поверил в эту чушь? Где бы ты был без Ордена, все мы? Она резко развернулась, заставляя красное платье взметнуться, и вышла на тот самый балкон, зажигая дрожащими руками сигарету. Он чувствовал через Силу её страх, обиду, горечь. Он вышел на балкон и встал рядом с ней. — Энакин, я не в праве тебе указывать, но позволь дать совет. Иди к Оби-Вану. Поговори с ним. Не будь ребёнком. Прошу, не разрушай, всё, что строили не одну тысячу лет до тебя. Просто… Подумай. Хорошо? — Я подумаю. Она вымучено улыбнулась. Черты лица смягчились, смотреть на неё через Силу всегда было очень интересно. С одной стороны — это гордая и спокойная сестра королевы Набу, идеальная леди Наберри, с другой — измученная, всегда уставшая и печальная девушка. — Не заставляй мою дочь проживать гадкую жизнь. — Я хочу сделать вашу жизнь лучше. — О какой лучшей жизни может идти речь, если ты будешь на Тёмной стороне. Что за странное восприятие лучшей жизни? Он невольно вздрогнул и, забрав у неё сигарету, порывисто затянулся. На её побледневшем лице тени плясали первобытный танец. Он не хотел верить в её слова, но и расстраивать её в этом шатком состоянии был не в силах. Она, не жалея дорогого платья, села на пол, поджав под себя колени, совсем как в детстве. Что-то мягкое и нежное витало в воздухе. И вдруг он понял. Сладкий запах! Не было резкого аромата духов. — Ну что же ты делаешь? Встань, ты испачкаешь платье, простудишься! Он физически ощущал потребность сказать хоть что-нибудь. Она звонко рассмеялась, как не смеялась уже многие годы и вытащила заколку, удерживающую карамельные волосы, а следом беспечно выкинула её куда-то, просунув между коваными прутьями балкона. — К чёрту платье! Он опустился рядом и обнял её за плечи, не закрытые шёлковой тканью. В её глазах, только в этот вечер, снова искрилась восторженность. И он говорил. Снова очень много, а она слушала, как всегда не перебивая. — Знаешь, я не люблю тебя, Энакин Скайуокер. — Я тоже не люблю тебя, Анжела Наберри. Что это было? Да кто его знает! Она не любила мужа. Он любил жену. Даже не имея чувствительности к Силе, она оставалась на Светлой стороне, а он жил в сомнениях. Могли ли они любить друг друга? Вот уж едва ли! Она любила только дочь и сестру, хотя второе всеми силами отрицала. А он любил жену. После этого ситхи отомстили. Отомстили всем. В жизни лорда Вейдера не было место ни горячо любимой Падме, ни уж тем более её младшей сестре. Ровно девятнадцать лет о её судьбе не было ничего известно, да ему было и не интересно. Император жестоко наказывал, даже за воспоминания о ней, будто боялся чего-то. Через девятнадцать лет была захвачена принцесса Лея и ещё одна девушка с волосами цвета карамели и грозовыми глазами, которая была так непозволительно-сильно похожа на мать. Анжела вновь ворвалась в его жизнь, начиная менять её, так как ей вздумается. Возможно, он действительно был слишком внушаемым? Ситхам это тоже непозволительно. События развивались слишком странно. Взорванная Звезда Смерти, его сын — джедай на стороне Света, её дочь, почему-то чувствительная к Силе. Она стала тем, кем её матери не дали шанса стать. Сомнения в Тёмной стороне пришли и развивались точно так же, как когда-то сомнения в Светлой. Теперь очень часто во время медитации он видел жену. Слишком редко девушка в ярко-красном, дорогом платье печально смотрела на него и спрашивала: — Что за странное восприятие лучшей жизни, мой дорогой? Его сын оказался более стойким, чем он сам. Он боролся за то, во что верил. Но главное — Люк понимал, за что он борется, и не боялся умереть за это, чего он допустить не смог. Вторая Звезда Смерти взрывалась. Он открыл глаза в последний раз и рядом с лицом сына увидел её. — Идём, Энакин. Ты знаешь, что пора. С ней идти было легко и не страшно. Да разве можно ослушаться её то ли просьбы, то ли приказа? Они шли молча, пока снова не оказались на том самом балконе. — Анжела. Почему… Я так рад снова тебя видеть. — Я тоже, Энакин. Как тебе твоя племянница? — Выше всяких похвал! — Воспитывала её не я. Меня убили по приказу Императора, спустя год, после падения Республики. — Я не знал. — Не думаю, что должен был. Не думаю, что интересовался, но, как бы ужасно это ни звучало, я была рада. Никогда не рвалась к смерти, но и в жизни особого смысла не видела. Меня держала только дочь. Жаль, что я не смогла воспитать её. Она росла вместе с Люком. А я наконец-то обрела покой, увиделась и помирилась с сестрой. Ты ещё встретишься с ней. И со многими, многими другими. Она выдохнула терпкий сигаретный дым. Темноватая кожа, пахнущая сладостями, и распущенные карамельные волосы поблескивали в свете корусантских огней. Шпиль Храма джедаев гордо возвышался вдали, и даже спидеры ревели двигателями. Был бы он сильнее счастлив, если бы оказался в любом другом месте? Отчего-то искать ответ на этот вопрос не хотелось. — Мне жаль, что все сложилось так, Анжела. — Я знаю, мне тоже. Все мы заслуживали лучшей жизни. Идём. Она развернулась, собираясь насовсем покинуть этот балкон. — Я не люблю тебя, Анжела Наберри! — Я тоже не люблю тебя, Энакин Скайуокер. Могла ли она что-то изменить? Едва ли. Она была лучшим другом, который верил, который поддерживал и всегда оставался на Светлой стороне. Она могла всё понимать, но не могла ничего изменить. В конце концов, единственное, что ей было нужно — жить как раньше. С заботливой старшей сестрой, на цветущей планете, без печалей и потрясений, но она заставила его сожалеть. Кто скажет, много это или мало? Она хорошо справилась со своей жизнью. — Идём, Энакин, теперь точно пора. Тот самый балкон, с кованными прутьями, растворился, как и он — избранный, как и она — принцесса Набу с карамельными волосами.