Время Авгура

3 Патрик, работавший закройщиком в "Модных мантиях Маккензи", никак не мог понять, почему Криденс променял путешествия с магозоологом на мастерскую палочек О'Шэя в Мельбурне. Простое «устал» его не удовлетворяло: он, бурлящий энергией, не мог представить, как это – устать от приключений. А Криденс не мог объяснить. Наверное, это смутное ощущение впервые зародилось у него из-за того случая с Дургой Мукерджи. Ради Дурги они с Ньютом задержались в Индии ещё на неделю, всё дальше и дальше углубляясь в душные зелёные джунгли. Криденсу это совсем не нравилось, но он молчал, тащился позади Ньюта, поддерживал отпугивающие насекомых заклинания и охлаждающие чары. Его волосы так отросли, что он стягивал их в небрежный узел на затылке. Ньют предложил подстричь его, правда, не ручаясь за результат. Криденс отказался, сам не до конца понимая, почему это решение так важно, смутно догадываясь о власти, которую совсем недавно приобрёл над собственным телом и внешностью – власти не менять то, что ему нравилось. Поначалу он старался бриться даже в джунглях, но быстро махнул на это рукой: это мальчик, раздающий листовки на улицах, должен выглядеть чистеньким и опрятным, в лесу всем плевать. Только накануне встречи с Дургой он сдался и соскрёб наконец жёсткую густую щетину. Дурга Мукерджи, подруга Ньюта, магозоолог из Магического Совета Индии прислала ворона с просьбой о помощи: браконьеры угрожали городу летучих обезьян в Манипуре. Совет, интересовавшийся её делами только для проформы, не спешил вызывать мракоборцев, в ближайшей деревне не было магов. Она осталась в одиночестве сражаться с коварными безжалостными противниками. И планировала победить. В её письме было столько силы и энергии, что Криденс вообразил кого-то вроде матери: суровую и властную женщину, не терпящую возражений. Дурга оказалась маленькой, ему по грудь, девушкой в солдатской форме и с длинной тёмной косой. Она была похожа на фею: смуглая, как миндальный орешек, с большими тёплыми глазами, быстрая и немного суетливая. Её лагерь стоял у разрушенных стен города, так, чтобы можно было наблюдать за обезьянами, не тревожа их. Ньют был в восторге от её рассказов, Криденс не понимал половины слов и молчал. Ему стыдно было признаваться магозоологам, бредившим этими местами, что городской шум ему гораздо ближе, что в глазах у него уже рябит от всей этой зелени, и он устал всматриваться в каждую ветку, опасаясь ядовитых змей и каких-нибудь сколопендр. Он привык, что окружающий мир безопасен – опасны люди, но в этом месте всё перевернулось с ног на голову. И всё-таки, сидя у костра, прислушиваясь к незнакомым звукам и шорохам, видя звериные глаза, отсвечивающие в темноте, глядя на звёзды (может быть, тоже чьи-то глаза) в просветах ветвей, слушая тихий разговор на непривычном, неправильном на слух английском, он думал, что не променял бы этот миг на возвращение в Нью-Йорк. Может быть ради одного... но не сегодня, не сейчас. Днём они расставляли ловушки и развешивали предупреждающие чары вокруг ступенчатых храмов и разрушенных дворцов. Работали сосредоточенно, молча, но Дурге, давно не видевшей людей, молчание быстро надоедало. – Как тебе Индия? – Мне нравится, – коротко отвечал Криденс, пытаясь сосредоточиться. Чары выходили у него легко и держались долго, но при мысли о том, что он отвлечётся и опозорится или сделает что-то неправильно, руки начинали дрожать. – А что именно нравится? – Одежда. У женщин. – Ага, значит, индийские девушки! Хочешь, я тебя познакомлю с кем-нибудь? Или у тебя уже есть невеста? Криденс отвернулся, слишком поспешно, невежливо. – Ты задаёшь вопросы, которые сама ненавидишь, – пришёл на помощь Ньют. – Мне захотелось попробовать, как это – быть моей тётушкой Рани. И знаешь что? Это весело! Криденс, не обижайся на меня. Когда всё закончится, я надену для тебя сари, хочешь? Ньют тяжело вздохнул. Криденс промолчал, делая вид, что слишком сосредоточен. Каждую ночь перед сном он молился, чтобы браконьеры не пришли, но из соседних деревень Дурге передавали послания: двое англичан и бенгалец идут к Проклятому городу. Значит, война. Криденс боялся боли и никому не хотел её причинять. Он злился на себя за страх, злился на Ньюта за то, что тот притащил его с собой, и молчал, молчал, всё больше замыкаясь в себе, как привык. Потом, вспоминая о дне нападения, он понял, как много упустил, занятый своей обидой. Он привык, что все вокруг знают лучше и не нуждаются в его советах, поэтому ни разу не напомнил Ньюту поесть, хотя тот забывал, постоянно занятый обезьянами и охранными чарами. Ни разу не напомнил ему, что уже поздно и пора спать, когда Ньют увлекался своими дневниками и засиживался допоздна. Всё шло как надо, ведь Ньют знал, как правильно Должен был знать. Его взяли первым. Голос Дурги, треск заклинаний слышались где-то в узких, заваленных помётом и прелыми фруктами переулках, напомнив Криденсу на мгновение о подземке и молниях мистера Грейвза. Ньют бросился туда, но не успел: смуглый маг в хаки и пробковом шлеме сбил его с ног. Бой оказался неожиданно коротким: вспышки одновременно ударили в магические щиты, но щит Ньюта не выдержал. Ньют не успел парировать, и прежде, чем Криденс вытащил палочку, всё кончилось. Боевое заклинание. Мистер Грейвз показывал несколько боевых заклинаний для самозащиты, говорил, что обычному магу больше, в общем, и не нужно... Ступефай? Импедимента? Иммобулус? Слова, которые он так добросовестно разучивал, превратились в беспомощную мешанину. Браконьер смотрел на него пристально, и глаза у него были холодные, ярко-голубые, как небо. – Стой спокойно, сынок. Экспеллиармус. Палочка вырвалась из мокрых пальцев Криденса и отлетела куда-то в кусты. – А теперь встань на колени. Руки за голову. Не будешь слушаться, отправлю тебя в спячку прямо на муравейник. Криденс подчинился. Он знал: никто не рассмеётся вдруг и не скажет, что это шутка. У матери слова никогда не расходились с делом. Не будет лучше, чем обещают, но может стать хуже. Краем глаза он видел Дургу и Ньюта, неподвижных, привязанных волшебными путами к дереву. Бенгалец в тюрбане и второй англичанин, русый и невзрачный, охраняли их, наведя палочки. – Я не хочу лишних проблем. Мы просто сделаем, что надо, и подотрём вам память. Друзья твои пусть полежат, а ты пойдёшь с нами, мартышки тебя знают и не смоются. Вставай. Медленно. Время загустело и растянулось. Всегда был кто-то сильнее, взрослее, увереннее - тот, от кого всё зависело. Сначала мать, потом мистер Грейвз, Ньют... Теперь никого. Он остался совершенно один в джунглях, под прицелом волшебной палочки, и даже не мог нормально думать: ужас перехватывал дыхание. Можно сказать «нет», защищая всё, ради чего боролись Ньют и Дурга. Это будет хороший поступок. Но что помешает браконьерам убить их всех? «Ты действительно готов за это умереть?» – спросил его внутренний голос, голос мистера Грейвза. В нём слышалось явное сомнение. Нет. Криденс любил зверей Ньюта и переживал за них, но не настолько. Самого Ньюта он любил гораздо больше, и его хотел защитить. Но как? Если б только он остался обскури, страх давно разбудил бы его... – Подождите. Обезьяны - это... это ерунда. Есть другие животные, дороже. Голубоглазый браконьер посмотрел на него с интересом. – И где же эти другие? Дай угадаю, на другой стороне леса, подальше отсюда? – Н.. нет. Сэр. Они в чемодане. Я покажу, только пожалуйста, не стирайте память! Даже если его не убьют, воспоминания о мистере Грейвзе, о Тине, о Модести могут исчезнуть – эта мысль приводила его в ещё больший ужас. – Ну открывай, посмотрим. Только сначала... Силенсио. – Ммм! Этого Криденс не ожидал. Он схватился за горло, попытался кричать, словно крик мог разрушить заклятие, но естественно, ничего не вышло. – Это на случай, если твои звери знают какие-нибудь неприятные команды, – голубоглазый потрепал его по щеке. – Вот теперь открывай свой чемодан и не спеши. Одно резкое движение, и отправишься на боковую. Криденс медленно, так, чтоб тот видел, принёс чемодан от костра, и так же медленно открыл. На него пахнуло знакомым запахом сухой травы и мокрой шерсти, внизу уютно светилась жёлтая лампочка. Первым спустился бенгалец, проверил каждый угол хижины и приглашающе махнул рукой. Криденс спустился за ним, и волшебная палочка тут же уткнулась ему в затылок. Он шёл первым, стараясь не смотреть по сторонам. Ему было стыдно даже перед лунтелятами. – Это что, лечурки?! Кейси, тут целый выводок чёртовых лечурок! Мерлинова борода... Голубоглазый за спиной у Криденса усмехнулся. – Не намочи штаны от счастья. Эта тварь тебе глаза выдавить может. Ветер донёс из пустынной части чемодана рёв нунду. Бенгалец дёрнул Криденса за шиворот и замер. – Так... и что у нас там? – ласково спросил Кейси. – Фините инкантатем. Расскажи-ка нам. Криденс облизнул всё ещё несколько онемевшие губы. – Смайлз... нунду... но он трусливый, он не бросится. – А ему и не надо быть храбрым, сынок. Одно его дыхание вызывает болезни. – Нет, у него... – Криденс порадовался, что ему не нужно поворачиваться. Он был уверен – этот человек всё поймёт по глазам. – У него повреждена железа. С рождения. Он не мог бороться с другими самцами, и Ньют его забрал. – Очень трогательная история. И куда ты нас ведёшь? К нему в пасть? – Мы... можем обойти, – Криденс нервно сглотнул. – Здесь есть окками и камуфлори, и... самое ценное, я не помню, как оно называется. Дойти до конца. Только бы дойти до конца. Воздух вибрировал от напряжения. Становилось холоднее, чудом выжившая снежинка коснулась горячей щеки Криденса и растаяла. – Кое-где лето, кое-где зима, ловко, – хмыкнул русый браконьер. – Нам такой чемоданчик пригодится, Кейси. Криденс не слышал, что ответил голубоглазый – он уже ступил за полог, и снег хрустнул под его ботинком. Она ждала. Она знала, что может спрятаться в нём, защититься от холода и одиночества. Сверкающий пузырь с тёмным переменчивым ядром внутри лопнул от прикосновения. Криденс раскрыл объятия... ...и рухнул на дно каменного мешка. Без выхода. Без надежды на спасение. *** Нунду понюхал обезображенные тела, зашипел и отпрыгнул на несколько шагов, как большая кошка. Подошёл снова, принюхался и легко вырвал кусок из бедра Кейси, словно пирожное надкусил. Криденс отвернулся. Его едва не стошнило от этого зрелища. – Ты вёл их к Смайлзу, они разозлили его, дальше ты не помнишь, – Ньют говорил неожиданно чётко, словно вбивая каждое слово в память Криденса. Он не отрываясь смотрел, как нунду волочит труп, оставляя глубокую борозду в снегу. – Нет, я должен признаться! – Индийская тюрьма для волшебников ужасна. Не хуже, чем Азкабан, но там очень тяжело выжить, правда. – Ньют, я... Он запнулся. "Я не подумал"? Но соединиться с обскуром - это и был план. – Я испугался и не знал, что ещё делать. Ньют не злился, даже не выглядел расстроенным. Скорее, замкнувшимся, словно отвлёкся на какую-то большую, сложную работу, совершавшуюся прямо сейчас в его голове. – Да. И это моя вина. Я втянул тебя в это, я забросил себя, понадеявшись на ловушки, мало учил тебя магии. Конечно, ты не знал других способов, ведь раньше убийство срабатывало, – Он глубоко вздохнул и посмотрел на Криденса нечитаемым, неподвижным взглядом. – Ненавижу запрещать, никогда этого не умел, но, Криденс, я запрещаю тебе подходить к обскуру. Пожалуйста, пойми меня. Ты должен найти другой путь. Я помогу тебе, но ты должен сам понять, зачем это нужно. Криденс молчал, пытаясь справиться с паническим сердцебиением. Что Ньют теперь думает о нём? – Я пытался спасти вас, и обезьян, и твоих животных! – Из-за слёз перед глазами всё расплывалось. – Что мне было делать?! – Они хотели нас убить? – Да! Криденс выпалил, не подумав, и тут же прикрыл рот рукой. Поздно. "Но я знал! Не важно, что они говорили..." Взгляд Ньюта смягчился. – Ты очень храбрый, спасибо тебе. Но, пожалуйста, не подходи больше к обскуру. Криденс не глядя кивнул. То была не храбрость, а наоборот, страх, и этот страх сделал обскура сильнее – они даже не успели ничего понять. Он сам мало что успел понять, захваченный чувствами, как дикий зверь; оглушённый ужасом. – Тяжело объяснить вещи, которые сам знаешь всю жизнь, – Ньют взъерошил волосы и взял его за плечи, заглядывая в глаза. – Тёмные ритуалы, непростительные заклятия, обскуры – их называют злом не потому что здесь действует какая-то мораль, нет. Есть... настоящий свет и настоящая тьма, то, что лечит душу и то, что её убивает. И в конце концов тот, кто идёт по тёмному пути, просто перестаёт быть человеком. – Как... – Криденсу тяжело было выговорить это имя, но, вспомнив его, он вдруг осознал, о чём говорил Ньют. То неспокойное чувство, охватывавшее его рядом с фальшивым мистером Грейвзом, желание убежать, даже когда тот лечил его раны. Не страх любви и не страх отказа. Страх смерти. – Как... Гриндевальд? Ньют задумался. – Нет, не до конца. Есть один человек, умный и добрый, который верит в Гриндевальда и думает, что тот ещё не потерян. Я даже спорил с ним об этом... но он был прав. Гриндевальд считает людей инструментами, использует их, он тёмный маг, но всё ещё человек. Мне жаль его, я думаю, что его можно спасти от самого себя. Криденс снова кивнул. – Я больше не подойду к обскуру, обещаю. Только не прогоняй меня! – Что? Нет! Конечно, нет! – И... Ты будешь мне доверять? После этого...? – Да, – Ньют всё так же смотрел ему в глаза серьёзно, но тепло.– Я знаю, что тебе можно верить. Ты спас меня, ты ведь мой друг. Криденс отвернулся, чувствуя, что сейчас заплачет, и наткнулся взглядом на кровавый снег. – Нужно всё убрать... – Нет. Это тяжело, но Дурга должна увидеть, – Ньют отпустил его. – Помнишь, что я тебе говорил? Пожалуйста, не забудь. От этого зависит твоя жизнь. Дурга поверила. И в то, что браконьеры собирались их убить, и в историю о нападении нунду. Криденсу показалось, что она даже не огорчилась. Стоило ли вообще огорчаться? Ведь умерли плохие люди. Ньют поблагодарил его за то, что он вёл себя храбро, а Дурга обняла (пришлось для этого наклониться) и поцеловала в щёку, сказала, что он герой. Быть героем оказалось приятно, но в письме мистеру Грейвзу он об этом умолчал, боясь, что тот между строк прочитает о мучительных сомнениях. «У меня всё хорошо. Мы ловили браконьеров в джунглях и расставляли ловушки. Всё обошлось, они больше не угрожают обезьянам», – написал он, стараясь подбирать слова осторожно, не выдавая подробностей. На это мистер Грейвз потребовал, чтоб он не переставал тренировать боевую магию, хотя «пустая» палочка для этого не очень подходила. Со временем она действительно слушалась всё хуже, и Криденс решил не слишком на неё полагаться. Хоть мистер Грейвз и считал беспалочковую магию трудной, требующей особой концентрации, простые вещи вроде левитации предметов оказались не такими уж сложными. Криденс не писал об этом – боялся разочаровать мистера Грейвза – но на учёбу оставалось мало времени. Он больше узнал о магических животных, чем о мире волшебников, и когда Ньюту пришло послание из дома, Криденс недолго радовался возвращению в цивилизацию. Как будет выглядеть среди настоящих магов? Неотёсанный, неумеха, идиот, не знающий простейших вещей. Даже в разговорах Ньюта и Дурги он не понимал половины, все шутки проходили мимо него. Встреча с семьёй Ньюта тоже его не радовала. Вдруг он никому не понравится? Жить под одной крышей с людьми, которым ты неприятен и неудобен – сложно было придумать что-то хуже. Он не заметил, как снова начал сутулиться и низко опускать голову. Только разговоры с Ньютом и письма мистера Грейвза немного успокаивали его. Ньют рассказывал о маме, обожавшей гостей, об отце, любящем поболтать у камина с каждым, кто слушает. Про двух дружелюбных книззлов и сову с одним крылом, которую те вырастили, как своего котёнка. Мистер Грейвз писал про Тесея Скамандера. "Мы старые фронтовые товарищи, рядом с ним ты в полной безопасности. Тесей знает о тебе, я попросил его передать документы: австралийский паспорт и британский, новые – останется только вписать имя, любое, какое выберешь сам. Тебе лучше не оставаться Криденсом Бэрбоуном. Тесей бывает резким и язвительным... пожалуй, он и есть резкий, язвительный тип, но не ранит тех, кто не способен защититься. Если вы подружитесь, у тебя не будет друга вернее, пусть он и шутит порой на совершенно не располагающие к веселью темы. Никогда не соглашайся пить с ним: во-первых, ты не угонишься, во-вторых, для тебя это будет чревато непредсказуемыми последствиями, так что призови всю свою пуританскую сдержанность. Пожми ему руку от меня, и как можно крепче". Криденс честно выполнил поручение, и при встрече постарался пожать большую веснушчатую руку Тесея Скамандера по-настоящему, по-мужски. Он совершенно не ожидал, что высокий, рыжебородый Тесей тут же заключит его в объятия . – Этот сукин сын даже нежного поцелуя мне не передал? Парень, не смотри с таким ужасом, это просто шутка. Меропа, жена Тесея, расставлявшая тарелки в просторной светлой столовой дома Скамандеров, закатила глаза и покачала головой. – Тесей Беовульф Скамандер, ты отвратителен. – Стараюсь, моя милая. Стараюсь внести хоть какое-то разнообразие в этот вертеп положительных людей. Кудрявая, светлоглазая и рыжая, как муж, Меропа была на последнем месяце, и ребёнка ждали со дня на день, поэтому Ньюта заблаговременно вызвали домой, чтоб он успел на крестины хотя бы одного племянника. Конец Радуги, где собралась вся семья, сложно было назвать фамильным особняком – ничего похожего на дом мистера Грейвза. Криденс даже не мог понять, сколько в нём этажей: вместо чердака из красной черепичной крыши как грибы росли башенки, едва вмещавшие по комнате. Из самой высокой, совятни, видно было бескрайний луг, церковный шпиль и деревушку Сент-Мэри-Мид за ним. Никаких опасностей вокруг, в ближайшем лесу никаких диких зверей, кроме комаров, а самое непривычное зрелище – викарий на велосипеде. Криденс всё не мог привыкнуть, что, ложась спать, не нужно ставить антимоскитные чары, а просыпаясь, не нужно вытряхивать из ботинок пауков и змей. В день приезда Ньют взял его с собой побродить по округе. Они шли по дороге между золотыми полями, и вокруг не было ни души, только ласточки окружили в синем небе. – Здесь так... – начал Криденс и запнулся, пытаясь подобрать слово. Ни крестьянки, несущей на голове кувшин, ни детей, ведущих большерогую белую корову, ни унылой флейты монахов, путешествующих между деревнями за подаянием. Ни маленькой статуи бога или Будды в цветочном ожерелье, ни яркой гадюки, стекающей по камням через дорогу. Покой и пустота. – Немного одиноко, да? Ребёнком я обожал Конец Радуги, но мы все, наверное, вырастаем из родных мест. Теперь все местные лягушки принадлежат Пэтси. – Пэтси? – Криденс нахмурился, припоминая рассказы о семье Скамандеров. – Это... книззл? – Это мой племянник. Патрокл, – Ньют улыбнулся. – Книззл – Перси, как Персиваль Грейвз. – Я бы никогда не смог так его назвать. Как книззла, – Криденс опустил глаза и поспешно перевёл тему. – Я, кажется, понимаю, о чём ты. Я бы не смог теперь, после всего, вернуться... ко Вторым салемцам. Он хотел сказать "домой", но перед глазами встали мрачные холодные стены, пыльные обломки дерева на полу, тёмный силуэт неподвижного тела внизу, под галереей... "Твоя мать мертва, вот твоя награда". Какие бы чудеса он ни повидал, где бы ни оказался, маленькая церковь Вторых Салемцев всегда будет с ним. Разрушенная его руками. "Ты ведь этого хотел?" Ньют ездил по всему миру, покорял горы, спасал лунных тельцов и укрощал драконов, но в Англии, у конца радуги, в рассохшемся буфете ждала его любимая чашка. Там годами одинаково заваривали чай с чабрецом и пили его у окна, выходящего в сад. Там пекли пироги и штрудели, заплетая тесто косичкой, как он любил, и развешивали выстиранные занавески, пахнущие лавандой, на заднем дворе. Там была его комната и его кровать, и его книги, и портреты окрестных собак, нарисованные отцом, и колдографии Скамандеров в окружении гиппогрифов, тоже когда-то бывших членами семьи. Как бы далеко Ньют ни отправился, он всегда мог вернуться домой. Оказавшись рядом с родными, такими же, как на подбор, рыжими и светлоглазыми, он неуловимо изменился, словно влился в общий поток. Криденс почувствовал себя как никогда одиноким и растерянным. Он не понимал правил, царивших здесь, и не знал, как ему вести себя, чтоб никого не раздражать. Миссис Скамандер оказалась моложе, чем он думал, и куда громче. Сравниться с ней по громкости мог только Тесей: заканчивая торжественную уборку к приезду гостей, они перекрикивались через весь дом, как матросы на корабле. Мистер Скамандер, небольшого роста, всегда серьёзный и всегда улыбавшийся взглядом, читал газету у камина, одновременно делая вид, что полёты метёлки над каминной полкой – весомый вклад в уборку. Узнав, что Криденс американец, он засыпал его вопросами, но все они касались только магической Америки, и ответить на них Криденс не смог. – Вы ведь протеже Персиваля Грейвза, молодой человек? Перси Грейвз... вы не читали последний номер «Пророка», международную полосу? – мистер Скамандер потряс газетой. – Говорить такие вещи с его стороны крайне необдуманно, МАКУСА не какой-нибудь римский сенат, в конце концов. Но что взять с потерянного поколения? Война навсегда их изменила, да... – Можно... можно посмотреть? – Криденс робко кивнул в сторону газеты, и, получив разрешение, тут же зашелестел страницами. «ПЕРСИВАЛЬ ГРЕЙВЗ ПРИЗЫВАЕТ КОНГРЕСС К СУИЦИДУ», – гласил жирный, крупный заголовок. Под ним – чёрно-белая колдография мистера Грейвза. За его спиной раскинулся гербовый орёл, но казалось, что чёрные крылья вырастают из его плеч. Гордый, холодный и безжалостный взгляд был Криденсу знаком – такие глаза становились у мистера Грейвза, когда он рассказывал о Гриндевальде. Он говорил что-то невидимым за гранью кадра слушателям, сведя кончики пальцев перед грудью. Безукоризненно выглядящий, напряжённый и одинокий. Криденс осторожно коснулся колдографии, краска на газетном листе показалась ему особенно холодной. Буквы плясали перед глазами, он с трудом смог прочитать об ужесточении мер безопасности, о том, что мёртвые порой полезнее живых... – Простите! Он выхватил газетный разворот и, не разбирая дороги, выбежал из дома. Куда угодно, подальше, где никто не увидит его слёз. В джунглях, под прицелом волшебной палочки, он точно и ясно понял, что не хотел умирать. Авроры, расстреливающие его холодным и злым белым светом, такая же белая и холодная станция Сити Холл... только не это! Только не снова! Мистер Грейвз счёл бы его малодушным и был бы прав. Сидя на камне у садовой калитки, он всё не мог оторваться от фотографии. Чем дольше он смотрел, тем более усталым, чужим казался ему мистер Грейвз. У него была другая жизнь, сложная, о которой он никогда не писал, о которой Криденс понятия не имел. Нужна ли ему обуза в виде писем к «протеже», который всё равно не может написать в ответ ничего толкового? Криденса нашла Меропа Скамандер. Она вышла из кухни, на ходу вытирая руки полотенцем, и склонилась над ним, насколько позволял ей живот. – Когда миссис Клио начинает командовать, все мужчины сразу куда-то прячутся, – с улыбкой заметила она. – Ты уже разобрал чемоданы? Хаки – это прекрасно, но к ужину надо надеть что-то поприличнее. Она сразу приняла его как младшего брата, и Криденс, не понимая ещё, как к этому относиться, всё равно почувствовал облегчение. В маленькой гостевой комнатке с морскими пейзажами на стенах он впервые за много дней как следует расчесал волосы и взбил пену для бритья. Человек, отражавшийся в зеркале, был кем угодно, только не Криденсом Бэрбоуном. Ему не подходило это имя, оно казалось нелепым, как старая, слишком короткая одежда, которую на благотворительных раздачах выбирала ему мать. Может быть, правда пора было сменить его? Побрившись, он нашёл чуть больше сходства с собой-прежним, но неряшливые, длинные волосы, собранные в пучок, придавали ему экзотический вид, даже несмотря на старомодный, но вполне европейский коричневый костюм и галстук-ленту. Он впервые задумался о том, что пора подстричься до приемлемой длины, чтобы выглядеть цивилизованно, и понял вдруг, что не хочет больше путешествовать с Ньютом. Вдыхая сладковатые незнакомые запахи, въевшиеся в скрипучее дерево оконных проёмов, гладя лоскутные пледы, рассматривая странные часы со множеством стрелок и портретами Скамандеров вместо цифр, он чувствовал, что это желание усиливается и крепнет. Сидя за раздвижным семейным столом, с требовательной мордочкой попрошайничающего книззла на коленях, по привычке отказываясь от добавки, глядя, как Ньют пытается накормить годовалого племянника картофельным пюре, он понял окончательно и бесповоротно – дорога хороша, пока есть куда вернуться. За обедом он больше отмалчивался, но всё время чувствовал себя окружённым заботливым вниманием Скамандеров, беспокоившихся, что он мало ест, пытавшихся аккуратно выведать что-нибудь о его прошлом и настоящем. – На каком факультете ты учился в Ильверморни? – спросила миссис Скамандер, и Криденс замер, захваченный врасплох. Ньют тоже замер, как испуганная антилопа. – Мама, не приставай к парню, пусть спокойно поест. Вы все его постоянно дёргаете, вот увидишь, он сбежит ночью из этого бедлама, и ты будешь виновата, – попытался прикрыть его Тесей, но миссис Скамандер так легко не сдавалась. – Это тебе не нужен повод выставиться, мистер герой, а некоторые люди тактично ждут, когда к ним обратятся. Так где ты учился, дорогой? Дай угадаю, Пакваджи? – Я... Настоящие волшебники сидели вокруг и смотрели на него, ожидая ответа: свой он или чужой? В тот миг они были страшнее Гриндевальда, страшнее браконьеров. Он низко опустил голову, чтобы не видеть их взглядов, стиснул вилку так, что костяшки побелели. – Нигде... никогда... моя приёмная мать запрещала... В столовой повисла мёртвая тишина. Даже малыш перестал ворковать. Криденс вздрогнул, когда Тесей, сидевший справа, крепко сжал его плечо. – Это... просто ужасно! – Меропа коснулась его запястья слева. – Какая-то дикость! – вспылил вдруг спокойный до этого мистер Скамандер. – Впрочем, чего ещё ожидать от Штатов! Криденсу понадобилось несколько мгновений, чтобы понять – они возмущаются не им. Матерью. Он осторожно поднял голову и увидел, что Ньют улыбается ему, а миссис Скамандер смотрит грустно, словно услышала о чьей-то смерти или трагедии. – Бедный мальчик, – прошептала она. – Как можно отнять у птицы небо? – Мистер Грейвз учил меня, – поспешно ответил Криденс, чтобы успокоить её. – Немного. Ньют тоже. Я учусь и сам, но медленно... у меня не всё получается. – Перси прекрасный маг, очень талантливый, – миссис Скамандер немного оттаяла. – Не знаю, правда, какой из него учитель, но... Тесей, ты помнишь, как он трансфигурировал ту старую вишню в летающий парусник на мой день рождения? Я глазам не поверила! Это было так мило с его стороны. Как жаль, что на его должности нужна только боевая магия, ничего созидательного! Криденс, обязательно вытряси из него всё, что сможешь. – И если тебе понадобятся книги, обращайся, – добавил мистер Скамандер. – У нас не бог весть какая библиотека, но мы постоянно её пополняем. Интересы у всех разные, так что найти можно что угодно! Наша семья, как Хогвартс в миниатюре, правда, с небольшим перевесом в сторону гриффиндорцев. Криденс слышал про Хогвартс от Ньюта, но не мог представить, что для волшебников действительно так важно, кто ходил в какой класс. – А вот с Меропой у нас полный набор. Мы заполучили чудную змейку. Никогда не думал, что мы вдруг породнимся со слизеринцами, но перед нашим Тесеем ни одна Ариадна не устоит... Меропа вдруг нахмурилась. Они с Тесеем обменялись странными взглядами, как заговорщики, связанные каким-то неприятным делом, но тут же снова отвернулись друг от друга. Криденс откинулся на спинку стула, ослабевший от нахлынувшего облегчения. Рассказ миссис Скамандер навевал воспоминания о том, каким удовольствием блестели глаза мистера Грейвза, когда он раз за разом превращал письменный стол в ворона, посмеиваясь над тем, что Криденс никак не мог поверить в трансфигурацию. Пожалуй... им обоим было весело тогда. Задумавшись, он упустил момент, когда всё началось. Миссис Скамандер предложила ему домашнего ягодного вина, и он не смог отказаться ни от первой рюмки, ни от второй, потому что вино было очень сладкое, а он так давно не пробовал сладкого! Потом миссис Скамандер, Меропа и Пэтси куда-то ушли, а на столе появился джин, и Тесей настойчиво предлагал выпить на брудершафт. У него был цепкий, повелительный взгдяд, и противиться было сложно. – Я не могу... – Криденс глядел на него, как кролик на удава. – Мистер Грейвз велел не пить с вами. – Дамы ушли? Тогда на хер Перси, он через пол земного шара умудряется всё контролировать! Ты вернул моего друга в обойму, он всему МАКУСА задаст жару. Поэтому я хочу выпить с тобой на брудершафт. Как на Восточном фронте пили! Ньют! Помнишь? Ньют неопределённо пожал плечами и улыбнулся, задумавшись о своём. – Ну? – Тесей наклонился ближе. – Я не знаю... я не могу. – Ты мужчина, Бэрбоун, или мальчик? Вопрос оказался неожиданно трудным. – Мужчина... я думаю. – Ты сам отвечаешь за свою жизнь? Сам принимаешь решения? – Да... да. – Тогда пей, – Тесей сомкнул его предплечье со своим, как звенья цепи. – Раз, два, три, vzdrognuli. После второго стакана джина мистер Скамандер тоже куда-то исчез, но Криденс даже не заметил. Ему было легко и весело, вот только язык плохо слушался. Он пытался рассказать историю о двух таксистах, столкнувшихся на перекрёстке у Тридцать второй улицы: это была смешная история, мистер Грейвз смеялся над ней и сказал, что у него талант подмечать детали, но теперь у Криденса концы не сходились с концами – он не мог вспомнить, в чём соль, всё время сбивался и начинал заново, но Тесей всё равно хохотал. – И ещё я помню шутку... шутку про приходского священника, который заходит в бар… или там было два священника… Ньют прыснул. – Я слышал, – он неопределённо махнул рукой в сторону Криденса. – Хорошая! Тесей, послушай. Нет, послушай, тебе понравится! Криденс гордо улыбнулся и налил себе ещё джина, расплескав, правда, половину по столу. Почему мать всегда говорила, что спиртное – это яд? Джин делал всех весёлыми и привлекательными, особенно Тесея, такого мужественного, с широкими плечами, узкими бёдрами, сильными руками... и если Тесей и Ньют стали такими красивыми, то мистер Грейвз на газетной колдографии... Он уткнулся лбом в сложенные на столе руки, пережидая приступ головокружения. – Так. Не раскисать, – скомандовал у него над ухом Тесей. – Брат, у тебя с собой? – Что? – весело отозвался Ньют. – Что ты мне сказал утром? Ты сказал, что привёз, и ещё пикирующих злыдней туда надавил. Трубка или кальян? – Злыдни... я не знаю. – Ньют. Соберись. Смотри на меня. Трубка или кальян? – Криденсу будет вредно, вредно трубку, – Ньют нежно погладил Криденса по волосам, и тот подался за прикосновением, плохо понимая, что делает. – Значит, кальян. – Значит... это очень интересная смесь, я немного с ней поэкспериментировал... сейчас принесу. Криденс не запомнил, как попал в комнатку с коврами и подушками, откуда взялся посреди неё странный... кувшин?.. Лампа?.. Чайник?.. – с изогнутой, как змея, трубкой и серебряным мундштуком. Он видел такие в Индии, но не мог вспомнить название. Братья Скамандеры наперебой объясняли, как правильно вдыхать дым, но не объяснили, зачем. Впрочем, они оба были такими хорошими, что он послушался, не требуя отчёта. Дым плавал под потолком, превращаясь то в зелёные цветы, то в розовые деревья: Тесей выдыхал целые клубы и тут же взмахом руки трансфигурировал их в мимолётные облачные картины. Ньют создавал из дымных колечек зверей, то замиравших, как часть пейзажа брата, то разрушавших облачные леса и горы согласно своей природе. Криденс просто смотрел снизу вверх, положив голову Ньюту на колени и покачивая в руке бутылку "Волшебного Джина Джинни". Он плохо помнил, что было дальше: висящие в воздухе карты таро и Тесея, объяснявшего ему про Повешенного и Дьявола что-то очень важное. Вспомнил, как они зачем-то ходили во двор, и Тесей всё порывался петь про казнённого короля Луи и ирландскую девушку, а Ньют пытался наложить на него заклятие безмолвия. Потом были клубничный торт миссис Скамандер, утащенный из кладовой и сама миссис Скамандер в ночном халате. Криденс ел, голодный, как волк, и всё не мог остановиться: он никогда не пробовал торта лучше. – Он такой вкусный... – слёзы благодарности текли по его щекам и падали в тарелку. – Такой вкусный, миссис Скамандер! – Боже мой, ну и зачем вы это сделали? - ответила она, обращаясь явно не к нему. – Немедленно отведите мальчика в постель, пока он от собственной тени шарахаться не начал! И не давайте табаку гореть, дым будет горчить! Криденс отставил пустую тарелку и закрыл глаза. Спать... Ему как наяву привиделась спальня на Голуэй-стрит и мягкая, тёплая постель с одеялами легче пёрышка. Мистер Грейвз раздевает его и укладывает, низко наклоняется, говорит что-то негромким, низким голосом – таким знакомым... У него такие прекрасные глаза, карие и тёплые, его шея так вкусно пахнет одеколоном... ...и мягкие губы, и привкус джина на языке... Видение исчезло, стоило Криденсу провалиться в сон. Ему снился древний лабиринт под серым небом, очертаниями повторявший гигантскую паучью сеть. Снился тёплый мерзкий дождь, влажная жара, давившая на грудь, мешавшая дышать. Дождь неожиданно замёрз в град: капли ударяли Криденса по лбу, по щекам, и, не выдержав, он открыл глаза. Рябая однокрылая сова покосилась на него сверху вниз и снова легонько стукнула клювом в лоб. Удар отозвался ноющей болью где-то в затылке. Живя с Ньютом, Криденс привык просыпаться от чьего-нибудь мокрого носа у щеки или щупальца во рту, поэтому сова его не удивила. Он осторожно снял её с груди и сел, борясь с тошнотой. Кто-то довёл его вчера до кровати, раздел и уложил, аккуратно развесил его одежду. Тесей? Ньют? Раньше он считал размытие воспоминаний благом, хотя подземный запах и вспышки белого света, острые, как ножи, преследовали его во сне, не позволяя полностью забыть... но с похмельем пришли стыд и страх. Что он говорил вчера? Что делал? Он оделся, спустился из своей башенки к маленькой ванной и держал голову под струёй холодной воды, пока не защипало уши. Не помогло. Он хотел попросить у Ньюта какое-нибудь лекарство, но боялся разбудить кого-нибудь и не решался подняться, пока не услышал из кухни шкворчание бекона. Тесей курил у окна, приглядывая за сковородкой яичницы и тарелками, плескавшимися в мыльной воде. От запахов кофе, свежих тостов и жира Криденса снова замутило, но он нашёл в себе силы поздороваться. – Что, Рози тебя разбудила? Выглядишь – краше в гроб кладут, – Тесей открыл буфет и выставил на стол несколько баночек с разноцветными порошками. Бросил в кружку щепотку чего-то синего, потом красного, похожего на перец, и, наконец, зелёного. Кружка звякнула и выплюнула облачко блестящей пыльцы, под струёй кипятка превратившейся в изумрудный дымок. – На, только размешай как следует. Незаменимый рецепт от похмелья, но, если часто его пить, к семидесяти годам печень будет как посудная губка. Криденс собрал всё мужество в кулак и отпил из кружки, боясь, что не сможет проглотить. – Не бойся, не стошнит, – Тесей поставил перед ним тарелку с яичницей и блюдце с тостами.– Всё, что мог, ты вчера оставил на книззле. Он был так скандализирован, что до сих пор где-то прячется и в себя приходит. – Что?! Это была шутка. Конечно, это была шутка, иначе... – Вот, опять этот ужас в глазах. Это было на заднем дворе и ночью. Фергюс точно никому не расскажет, так что никто и не узнает, твой секрет с ним в безопасности. – А ещё... Что ещё я делал?.. – В основном, лежал молча. Кстати, правильная стратегия, но, если совсем не будешь подавать признаков жизни, тебя сначала забросают мантиями и забудут, а потом на тебе случайно займётся любовью какая-нибудь парочка. Если что, со мной такого никогда не случалось. Криденс не смог даже выдавить улыбку. Ему казалось, что ночь прошла очень мило, но на самом деле она обернулась просто катастрофой, стыдной и отвратительной. Такой же отвратительной, как вкус антипохмельного зелья. Он хотел спросить, из чего были смолоты те порошки, но его заглушил вдруг надрывный воющий плач на одной ноте, то ли звериный, то ли человеческий, горький, безнадёжный. Тесей и ухом не повёл. Криденс замер, прислушиваясь. Тишина. И вдруг – опять полный страдания жалобный крик. Галлюцинация? Или... Он помнил, где слышал его раньше. Так кричал он сам, от боли, чувствуя, как заклинания авроров разрывают его на части... Чёрная тень загородила вдруг окно, свет в комнате померк. Большая птица устроилась на отливе и просунула голову между приоткрытых створок. У неё было чёрное оперение с зеленоватым оттенком, длинная шея и загнутый клюв, как у стервятника. Тесей взял со своей тарелки кусочек бекона и швырнул птице. – На, попрошайка, жри. И не смей больше орать, весь дом перебудишь. Криденс выдохнул, успокоилось даже сердце в груди. – Так это он кричал... я думал, только я слышу. Что это? – Авгур. Водится в здешних местах. Раньше считали, что если услышишь его крик – скоро умрёшь, но на самом деле он начинает раздираться перед дождём. Завтра будет гроза, не меньше, – Тесей ласково поскрёб птицу по макушке и под клювом. Авгур прикрыл чёрные глаза плёнкой век и запрокинул голову. – Их никто не любит, но брат с детства их защищал и подкармливал. Потом и я начал. Не их вина, что голос и вид нехорош – они делают то, что сердце велит. И подсказывают матери, когда не стоит поливать клумбы. Он сунул в птичий клюв ещё кусок бекона и вытолкал попрошайку обратно в сад. Немного успокоившись, Криденс снова решился спросить. В конце концов, если в этой семье терпят даже ужасных стервятников, может быть вытерпят и его ужасное поведение. Он хотел взглянуть Ньюту и семье Скамандеров в глаза подготовленным. – А что было потом? Тесей достал апельсин из фруктовой вазы и подбросил его над пустым стаканом. Апельсин тут же перекрутило как выжатую тряпку, полился сок. – Потом я отвёл тебя в постель и помог улечься. Ты меня даже поблагодарил поцелуем, что было очень мило, пока ты не назвал меня мистером Грейвзом. Ни отвращения ни насмешки. Ни юмора – только внимательное, пытливое выражение серо-стальных глаз. – Если дело только в тебе, парень, я не осуждаю – даже странно было бы, проигнорируй мальчишка с твоими склонностями такого роскошного денди. О таких вздыхают издалека в двадцать, а потом вспоминают в старости. Но если Перси сам всё это начал, то он идиот. Криденс стиснул зубы и постарался дышать ровнее, чтоб успокоиться. Может быть, мистер Грейвз тоже так считал, поэтому и написал: "ты ничего мне не должен". Не просто случайность – ошибка. – Бывает, мужики за сорок начинают дурить, как школьники. Чувствуют, что молодость прошла, а смириться с этим не могут. Ты ему помог выбраться из болота, в котором он оказался после Гриндевальда, и хватит – теперь у тебя своя жизнь, а у него своя. Он для тебя, откровенно говоря, староват, так что вряд ли у вас выйдет, тем более на расстоянии. Криденс медленно допил зелье. Похмелье действительно исчезло, но ему не стало легче. Он молча ел, Тесей так же молча курил. "Люблю? Тебя? Ты мерзкий, неблагодарный мальчишка, упорствующий в грехе! Никто и никогда не полюбит такого, как ты!" – как можно было забыть мамины слова? Она знала его лучше всех. Знала, чего он стоит на самом деле. – Не кисни, Криденс Бэрбоун, ты же мужчина. Доедай и собирайся, покажу тебе Лондон. У нас сегодня много дел: заберём документы, придумаем, что делать с этим стогом у тебя на голове... – А... Ньют? – мысль о том, чтобы провести день с Тесеем, перестала радовать Криденса. – Не трогай его, пусть спит. Он дома всегда как сурок: первые пару дней выбирается из своей норы только поесть. Летучим порохом пользоваться умеешь? *** Криденс долго мучился, пытаясь написать о Лондоне, пока не сдался наконец. "Лондон старый и очень красивый". Его поразил и замок в самом центре города, и готический собор, и брусчатка и башня с часами. И, самое главное – маги. Криденс никогда не думал, что ведьмы всерьёз носят остроконечные шляпы, летают на мётлах, варят зелья в котлах. Мистер Грейвз говорил, что британские волшебники держатся за свои традиции и живут так же, как сто лет назад, но одно дело знать, и совсем другое – убедиться самому. Он порадовался, что, по совету Тесея, всё-таки надел мантию: мантии носили все. – Здесь... больше волшебства, чем в Нью-Йорке. Всё как-будто ненастоящее, скзаочное, – не выдержав, поделился Криденс. Он всё ещё дорожил возможностью поговорить с тем, кто будет слушать, больше, чем возможностью обиженно отмалчиваться. – Просто в Нью-Йорке ты не видел того, что тебе видеть не следовало. Американские маги собаку съели на игре в прятки с магглами, – Тесей тронул его за локоть, направляя в тёмный сырой переулок. Дома там лепились близко друг к другу, крыши нависали над тротуаром, а на вывесках красовались отрубленные конечности, заляпанные красной краской. Попадавшиеся навстречу маги старались держать лица в тени; некоторые, заметив Тесея, поспешно ныряли за двери лавок, одна старая ведьма плюнула ему под ноги и долго шептала вслед проклятия. – Здесь живут тёмные маги? – Криденс шёл, опустив голову. Он достаточно прожил в Нью-Йорке, чтобы с первого взгляда узнавать районы, где лучше не пялиться по сторонам. – Я думал, это запрещено... – В Британии магические законы ещё замороченнее, чем маггловские. Многие заклинания и практики балансируют на грани тёмных, но ловим мы не тех, кто "плохой", а тех, кто нарушает закон. Понимаешь, о чём я? – Я понимаю. Я тоже преступник, но... Криденс запнулся. Но "хороший человек"? Нет. Он уж точно не считал себя хорошим человеком, хоть и не был тёмным волшебником. – Твой случай сложный, его нужно рассматривать в суде. Но Перси знал, что делает, отослав тебя подальше – никто бы не стал тебя судить. Америка охвачена истерией страха. Магглы боятся гангстеров и коммунистов, маги – магглов и тех, кто нарушает статус кво... ты хотя бы не коммунист? Криденс улыбнулся и покачал головой. Тесей довёл его до неприметной двери в тупике: "E. L. M. Волшебные похороны и бальзамирование". – Подожди здесь. Хозяин нервный, принимает по одному скорбящему родственнику за раз. Минуты в полутёмном скучном переулке тянулись долго. Криденс прижался спиной к стене и закрыл глаза. То же чувство, как тогда, будто целую жизнь назад. Он расклеивал листовки в подворотнях, где никто, конечно, не мог их увидеть, а на самом деле ждал мистера Грейвза. Иногда он подходил к Вулворт Билдинг и безуспешно пытался заметить его в фойе, полном плащей и шляп, но никогда не мог. Мистер Грейвз всегда появлялся неожиданно. "Мы будем свободны". Ещё немного, и он освободится от своего имени. Достаточно лишь вписать новое, и Криденс Бэрбоун, бедолага, неудачник, исчезнет... Дверь хлопнула, он открыл глаза. Тесей протянул ему бумажный свёрток, перевязанный лентой со словами "Издательство Обскур". Невесёлое совпадение, но он –Криденс был уверен – посмеялся. – Напишешь имя пером, оно само примет нужный вид. Поставишь свою подпись, и добро пожаловать в мир магии, мистер Как-вас-там. – Я ещё не придумал. Мне... мне, в общем, нравилось моё имя... Я могу остаться хотя бы Криденсом? Тесей озадаченно потёр рыжую бородку. – Рискованно. Был бы ты Черити или Пруденс, вопросов бы не возникло, но твоё имя – довольное редкое, к тому же на слуху. Подумай ещё. Пошли, угощу тебя лучшим тыквенным пирогом во всей старушке Британии. Видимо, вся семья Скамандеров уже знала, что Криденс любит сладкое, потому что кроме тыквенного пирога Тесей сунул ему большую плитку шоколада в чёрной с золотом обёртке. Они поделили её на набережной Темзы, глядя, как покачивается в волнах отражение Парламента. Это был первый шоколад в жизни Криденса, но он не решился в этом признаться, боясь выглядеть смешным, и просто тихонько смаковал каждый кусочек во рту, пока тот не таял окончательно на языке. Мистер Грейвз шоколад не любил и никогда не покупал, а Криденс всегда стеснялся попросить; Тесей случайно угадал его тайную мечту. Он предупредил, что вкус зависит от настроения. Криденсу попадались только горькие клеточки. – Я знаю, что бываю резковат. Прости меня, – вдруг сказал Тесей, пытаясь от палочки прикурить сигарету на ветру. – Ничего, – Криденс знал, за что он извиняется, и ему не хотелось снова говорить об этом. – Ньют рассказал мне о том, что случилось в Индии. Ты был на высоте, я впечатлён. Маг средней руки теряется, когда его лишают палочки, а ты сразу сообразил, что есть другие пути, молодец. Не думал о карьере аврора? Криденс был к этому совершенно не готов. Шоколад у него во рту начал сильно отдавать перечной мятой. – Я... стать аврором? Мракоборцем? Это... это ведь что-то вроде полицейского. – Если очень упростить. Чем выше ранг, тем сложнее вещи, с которыми мы сталкиваемся. Магические преступления – это не просто воровство или убийство, это другая территория, древняя и опасная, как дикие северные леса. Многие констебли всю жизнь бегают по опушке, но настоящий мракоборец рано или поздно заходит в самую тёмную чащу и встречается с тем, что там живёт. Ты был частью этого. Ты сам пришёл из этой чащи. Криденс отвернулся, стараясь не выдать внезапно охвативший его страх. – Я ничего не знаю. Я не помню. – Не помнишь, как у тебя появился обскур, не помнишь, как умер. Знаю. Но когда вспомнишь, тебе откроется многое, хотя не факт, что ты всё поймёшь. – А если... – он не знал, как ещё аккуратнее выразить пугающую тайну, не выдав её. – Если бы те браконьеры сказали, что не будут нас убивать, а я бы всё равно напал бы на них... вы бы не предложили мне стать аврором? – А что изменилось? – Тесей взял его за плечи и повернул к себе. – Не думай о людях лучше, чем они есть. Какая разница, кто что сказал? Это были подонки, и без них мир стал только лучше, а индийским аврорам убавилось хлопот. Такой подход, конечно, не ценят политики и высшие чины, но иногда, чтоб раз и навсегда избавиться от проблемы, нужно уничтожить того, кто эту проблему создаёт. – Даже... непростительным заклятием? Ньют сказал, что тёмная магия разрушает душу. – Я убивал непростительным заклятьем. И на войне, и в мирное время. Любой аврор, поднявшийся выше ловли карманников, хоть раз да применял его, тайно или открыто. Тёмная магия, светлая магия... убить можно и парализующим заклинанием, если направить его точно в сердце. – И вы думаете, что любое убийство и любую магию можно оправдать? Вот так просто? – Да. Ради высшего блага. "Ради высшего блага". Криденс уже слышал эти слова, мистер Грейвз рассказывал, что это – девиз Гриндевальда. Что, если Тесей... – Я знаю, о чём ты подумал, – Тесей как ни в чём не бывало отправил в рот ещё один шоколадный квадратик. – Нет, я не со стариной Гриндевальдом, но здравая мысль не становится неправильной только потому, что её высказал твой противник. Визенгамот налево и направо раздаёт ордена Мерлина, даже у меня есть один. Но думаешь, они понимают, как Мерлин стал таким великим, что даже магглы его помнят? Криденс плохо знал легенды о Мерлине и просто покачал головой. – Он был учителем великого маггловского короля. Серым кардиналом, стоявшим за всеми его делами. Вместе они были силой. Все сильные племена и государства советовались со своими магами, а потом пришли христиане и установили свои порядки. Мир чудес стал миром скучных ничтожеств в рясах, и эти рясы подчинили себе всё, понимаешь? – Вообще-то... я христианин. Протестант. Тесей отмахнулся. – Неважно. Если у тебя есть хоть капля здравого смысла, скоро перестанешь маяться этой ерундой. Хотя... возьми мою прекрасную жену. Она слизеринка до мозга костей, назубок знает магическую историю, свысока смотрит на "грязнокровок", а уж тем более на магглорожденных. – Грязнокровок...? – Потом объясню. Мне пришлось семейное древо подделать, чтобы её заполучить, и казалось бы, она должна понимать, но нет! Она настояла на том, чтоб крестить Пэтса, и второго ребёнка тоже окрестит, это, чёрт её побери, даже не обсуждается. Мы просто пойдём и добровольно отдадим мага в "лоно церкви"! Той самой церкви, которая нас жгла и пытала, той самой, из которой выползли подонки Бэрбоуны и твоя сука-мамаша... прости. Приёмная мамаша. Тесей перевёл дух. Криденс поймал себя на том, что всё мнёт и мнёт фольгу дрожащими пальцами. Что он мог ответить? Что его мать вовсе не была настолько плохой? Он открыл рот, но не смог произнести ни слова в её защиту. – Наверное... наверное, она правда была сукой, – он подавился злым, острым словом и откашлялся. – Но, кажется, в детстве... она лучше ко мне относилась. Это я испортился... – Речь сейчас не только о тебе. Ты сам знаешь, чем знамениты Бэрбоуны, все знают. За их убийство маги Америки должны тебя на руках носить, и в этом Гриндевальд прав. Но эта правота политикам как кость в горле. Когда я уходил на войну, было то же самое: нас считали предателями и паршивыми овцами за наше желание делать то, что правильно, а потом, когда всё кончилось блестяще, вдруг признали героями и надавали орденов. Грёбаные лицемеры. То, что ты пережил в джунглях, Криденс – вот это было настоящее. И ты поступил так, как должен был. Ты спас моего брата, за это я тебе вечно буду благодарен. – Ньют... он был не очень рад. Тесей обнял его за плечи и притянул к себе. Его прикосновение было неожиданно горячим, несмотря на холодные ядовитые слова. – Ньют, что б он там не говорил, всё ещё верит, в то, что любовь побеждает всё, что всех можно помирить и хороший конец для всех возможен. Эта его вера... он её пронёс, как свечку, через всю войну. Греется от неё, она освещает ему путь, не даёт свихнуться или опустить руки. Я предпочёл встретить тьму лицом к лицу и принять её. Вот тогда-то глаза и открылись по-настоящему. Криденс впервые всерьёз задумался о Великой войне. Мелкие ежедневные беды и занятия всегда казались важнее войны, шедшей когда-то давно в далёкой Европе. Он не задумывался ни о ней, ни о том, что бывшие солдаты, люди, которым пришлось уйти из дома, чтоб убивать других людей, не убрались в какую-то коробку, как волшебные шамхаты, а до сих пор окружают его. И каждый из них по-своему справляется с тем, что было. – Если вы согласны с Гриндевальдом, почему вы не на его стороне? Тесей неприязненно нахмурился и покачал головой. – Потому что он напыщенный лицемер и подонок. Он не магов хочет вытащить из тьмы на свет, он хочет усадить свою задницу на трон и поплёвывать свысока на обе стороны. Использует несчастных мальчишек вроде тебя. А ещё после истории с Перси я убедился, что он просто-напросто идиот. – Идиот? Но он… – Во-первых, он тронул моего лучшего друга и моего брата. Во-вторых, если б он переманил Перси на свою сторону, у него не нашлось бы союзника сильнее. Вместо этого он поставил всё на какого-то ребёнка и с треском продул. Перси... ты плохо представляешь себе, что он за человек. Хватка у него как у Цербера. Когда-то я хотел уехать к нему в Америку, но передумал. Может, не зря – эта страна не выдержала бы нас обоих: с моей энергией и его влиянием мы бы по кирпичу разнесли весь МАКУСА, а потом... кто знает. Гриндевальд ничего о нём не понял, хотя столько проходил в его шкуре. Колдография в газете. Та жизнь мистера Грейвза, о которой Криденс понятия не имел. Но возможно ли, что были люди, не имевшие понятия о том, что видел он? Может быть, даже Тесей чего-то не знал. Эта мысль немного успокаивала. – Вы обещали рассказать, кто такие грязнокровки, – напомнил Криденс, стараясь перевести тему. И скоро об этом пожалел. – Волшебники, у которых в роду есть магглы. Перси что, не рассказывал тебе? – Он использовал другие слова. Не называл их "грязнокровками" и "магглами". Так нельзя говорить? Тесей коротко рассмеялся. – Смотря кому и где. Как ты называешь чернокожих? Криденс задумался. Там, где он жил, в ходу было только одно очевидное слово, сложно было придумать что-то ещё. – Ну... нигеры. – Попробуй назвать так чернокожего мага, и тебя будут собирать в больнице Святого Мунго, как паззл. Аналогию понял? Например, моя жена презирает грязнокровок, так что с ней можешь бросаться этим словечком сколько хочешь. Криденсу не хотелось совершенно. Меропа была совсем не похожа на маму, на человека, который может кого-то презирать. – Почему? Она кажется такой хорошей... и она кажется, вас... вы её... – Вообще-то мы думали развестись. Криденс приоткрыл рот от удивления. – Но... – Без "но". Мы это обсуждали, но тут оказалось, что она снова беременна. Не успела избавиться от этого ребёнка, такая вот оказия. Тесей говорил ужасные вещи с таким спокойным лицом, что Криденс всё никак не мог поверить его словам. Может быть, это просто злая шутка, может быть... – Не вздумай разболтать. Ньюту этого знать не надо, только расстроится. Родители не поймут, в их время никто не разводился. – А почему вы мне это рассказываете? – Вчера ты сказал, что собрался в Мельбурн, так что вряд ли снова увидишься с кем-то из нашей семьи. А ещё ты выглядишь таким наивным неоперившимся цыплёнком, что я просто обязан тебя предупредить: ты никогда ни про кого ни черта не знаешь, особенно про нас, Скамандеров. Настоящий аврор подозревает всех, если хочет выжить. Чем опытнее становишься, тем сильнее развивается интуиция, хотя всё решают, конечно, факты. И факт в том, что моя жена не может простить мне ложь про деда с отцовской стороны и не хочет носить моих грязнокровных детей, потому что она урождённая Монро. А я по-настоящему люблю только свою работу, живу один в Лондоне и видеть рядом хотел бы только таких же профи, как я. Например, Перси Грейвза. Ну и последний факт, если тебе интересно: своих грязнокровных детей я ей отдавать не собираюсь. Никогда не водись с пуристами, если не разделяешь их взглядов полностью. – Но вы же... – Криденс ссутулился. Все эти откровения просто раздавили его. – Вы же на ней женились. Зачем? – Влюбился и думал, что смогу её переделать. Это всего лишь дед-маггл, – Тесей смотрел вперёд, на реку, и его лицо сделалось вдруг беззащитно печальным. – Настоящая любовь ведь не может рухнуть в один миг из-за деда-маггла,а? Ещё один бесплатный совет: никогда не думай, что сможешь кого-то там переделать. Не сможешь. Никогда. Он глубоко вздохнул и провёл ладонью по лицу, стирая грусть. Криденс опустил глаза, рассматривая шоколадную обёртку на коленях: золотые буквы "Ганимед", силуэт мальчика, уносимого орлом. Орёл медленно взмахивал крыльями, но не мог вырваться за грань орнамента. – Я... не знаю, что думать обо всём, что вы рассказали. Это слишком много... – Ничего, постепенно уляжется. Думать тебе сейчас нужно о двух вещах: новом имени и карьере аврора. Я не шутил и не пытался сделать тебе комплимент. – Не знаю, хочу ли я... Наверное, это не для меня... – Нет, для тебя. Рано или поздно ты к этому придёшь. Некоторые дороги сами нас находят. Криденс кивнул, но про себя решил, что Тесей неправ. В этом – уж точно. Обёртку от шоколада он бережно сложил и спрятал в нагрудный карман. *** Когда они вернулись домой, Ньют встретил их сонный, взъерошенный и в халате, хотя уже перевалило за три. Он выглядел таким тёплым и добрым, безо всяких ужасных секретов, без страданий и сомнений, что Криденсу захотелось прижаться к нему и никогда, никуда не уходить. Вместо этого, когда Ньют устроился в кресле у маленького камина, он сел у его ног, будто собака, грустно глядя в огонь. На коленях у Ньюта лежала записная книжка, по ней само сновало перо. Криденс привык к такому Ньюту так же, как к Ньюту без рубашки, перекидывающему сено вилами. И понял, что будет скучать. Отчаянно скучать. Ньют словно услышал его мысли и не глядя ласково потрепал по макушке. – Были в парикмахерской? Криденс кивнул. Его волосы теперь едва доставали до плеч и лежали благородными волнами, а не торчали во все стороны, как у бездомного. – Тесей тебя не обижал? – Нет, но он очень... честный. Ньют отвлёкся от записей. – Он мало с кем такой. Ты ему понравился, я это понял, когда он согласился погадать тебе ночью. Он не Провидец, но у него точно есть талант. Криденс подумал, что впервые в жизни, наверное, предпочёл бы не понравиться кому-то, но вместо этого спросил: – А ты успел дать лекарство Марджори? Ведь надо строго по часам, а вчера мы... – Я попросил маму, – Ньют лукаво улыбнулся. – Дома всё-таки есть свои плюсы. Он снова уткнулся в записи, и Криденс решил больше не тревожить его. Свёрток с фальшивыми документами лежал рядом, невинный, будто из настоящего книжного магазина. Внутри поблёскивали золотым тиснением "Квиддич сквозь века" и "Сказки барда Бидля", но после "ревелио" они уменьшились и превратились в паспорта с непривычными гербами. В каждом, как по волшебству, оказалась его фотография, хотя в последний раз он фотографировался с Ньютом и Дургой в Калькутте. Графы "имя" и "фамилия" были пусты. Криденс взял со стола обычное перо, забытое, видимо, мистером Скамандером, но медлил писать, долго глядя то в камин, то на Ньюта, словно нужные слова могли прийти оттуда. В конце концов, они пришли. Сами собой возникли из уюта маленького домика, мурлыканья книззлов, тёплых веснушек на руках Ньюта, ядовитых, но искренних слов Тесея, старинной британской магии, привкуса шоколада во рту... Два слова. Его новое имя. 12 Девушка умерла прямо на лестничной площадке, и, видимо, это на её упавшую палочку он наступил, когда вошёл в холл замка. Магическая лестница сама услужливо поднесла труп к его ногам. Жёсткие чёрные волосы в беспорядке, удивлённо раскрытые миндалевидные карие глаза, серо-синий шарф на шее... Рейвенкло. Мир потерял ещё одного блестящего мага. Геллерт Гриндевальд присел рядом на корточки и ласково провёл ладонью по лицу девушки, опуская ещё тёплые, податливые веки. Даже не знай он, куда идти, найти Авгура ему было бы не так уж сложно: он оставил после себя достаточно ясный след. Новый труп на пути – новый укол разочарования, новый болезненный удар. Последним, у самого входа в лабиринт, Геллерта встретил, как привратник, рыжий мальчик в гриффиндорской мантии. Кто-то уже закрыл ему глаза и усадил у стены. Мальчик выглядел спящим, но Геллерт даже не стал проверять. Никто ещё не проснулся от сна, навеянного рукой Авгура. Зеркало Еиналеж стояло посреди тёмного зала, как портал, не отбрасывая ни теней, ни бликов. Авгур застыл перед ним, словно статуя. – Я приказывал тебе не убивать детей, – Геллерт провёл кончиками пальцев по изгибам Старшей палочки, но не вынул её. Подходить к слуге с оружием – значит показать свой страх. – Они сами решили напасть. За каждое решение приходится платить. – Дети – это будущее. Мне не нужна империя, в которой некем править. Ты кажется забыл, что мы сражаемся за правду, а не устраиваем бессмысленную резню. – Вы размякли после смерти Альбуса Дамблдора. Геллерт презрительно усмехнулся. – Нет, мой дорогой Авгур. Ты знал, кем он был для меня, и ждёшь, что я размякну, потеряв его. Принимать желаемое за действительное – твой конёк, сколько я тебя знаю. Не жди, я не доставлю тебе такого удовольствия: в конце концов, я сам срежиссировал конец Альбуса. Он погиб так, как должен был, поверив в твоё искреннее раскаяние. Видишь, к чему приводит отрицание действительности? Из-под капюшона донёсся низкий смешок. – Вы всегда начинаете болтать, когда нервничаете, милорд. Придумываете, чем вы расплатитесь со мной за ложь? Здесь нет камня. Авгур нечасто позволял себе такую резкость.Что-то бередило чувства, казалось, давно умершие в нём, и Геллерт неприязненно подумал, что зря разрешил ему добраться до этой комнаты. – Я уже расплатился с тобой – не каждому дано заглянуть в зеркало Еиналеж. Прекрасное зеркало Еиналеж… что ты видишь? Авгур помолчал. – Ничего, – наконец отозвался он. – О, нет. Я знаю, кто там стоит за плечом на моём месте, – Геллерт подошёл ближе, стараясь не задеть отражение даже взглядом. Он не хотел видеть то, что Зеркало так услужливо предлагало ему. Не сегодня. Не сейчас. Никогда. – Я пытаюсь его увидеть. И не могу, – голос Авгура дрогнул внезапно и сошёл на нет. – Я не могу вспомнить его лицо. Я забыл его. Даже в этом зеркале для меня ничего нет. Геллерт осторожно положил руку на его плечо, поглаживая, словно успокаивал напряжённого зверя. – Значит там, позади, ничего не осталось, пора двигаться вперёд. Помнишь, что ты сказал мне после того, как выбрался из братской могилы, из-под трупов врагов, тел бойцов Хексерай? Через неделю после того, как тебя сочли погибшим, упал у меня на пороге, пахнущий могильным чернозёмом и гнилью. А когда я своими руками отёр твоё лицо от праха, что ты сказал мне? Авгур глубоко вдохнул и медленно выдохнул. – Я встретил тьму лицом к лицу и мои глаза открылись. – Да... так. Ты стал тем, кем всегда был, и никогда не сможешь лечь в ту же могилу, чтобы очиститься. Та часть, что ты оставил там, никогда не вернётся. Забудь обо всём, что тебя с ней связывало. И обо всех. Авгур крепко стиснул его руку и снял с плеча. – Именно эта часть когда-то поверила вам. Этого не забывайте. Он отвернулся от зеркала и чёрной тенью метнулся к выходу. – Я никогда не забываю о том, что нас связывает. Наша верность обоюдна и скреплена пророчеством, – напомнил Геллерт, не оборачиваясь. Старшая палочка удобно и привычно лежала в его руке. Он знал, что когда-нибудь придётся направить её на Авгура, но думал, что время терпит до конца войны. Увы. Бешеных собак отстреливают сразу.