(Не) странный

Хосок носил круглые очки в чёрной оправе, но носил их так, что ни у кого и язык не повернулся бы называть его очкариком. С его появлением в школе типичный кишащий сплетнями, завистью и неприязнью друг к другу коллектив немного оживился и притупил свою обыденную для «школоты» деятельность. «Чон Хосок слишком красивый, он много себе позволяет» — пронеслось некой слуховой волной по всей школе за первую неделю учёбы, но быстро утихло: сам предмет обсуждения не вникал, игнорировал, затыкал уши. Он не хотел иметь ничего общего с теми, кто падок на одну только внешность. Так он говорил своим новоиспечённым друзьям, спрашивающим его почему же он не обратит внимания на какую-нибудь миленькую, пускающую на него слюни старшеклассницу. Только вот девочками он не интересовался совсем. За первый месяц миллионы раз его спросили почему он на последнем году обучения вдруг перевёлся в новую школу, это ведь так тяжело, новый коллектив, снова вникать, а где ты учился раньше, почему на год позже в школу пошёл, почему очки носишь, есть же линзы, тебе нравятся EXO? — Я учился в специализированной школе для слепых со второго класса начальной школы, но теперь моё зрение достигло той планки, которая позволяет мне учиться в обычной школе. Мне пришлось пропустить один год опять же после второго класса начальной школы, именно поэтому я старше вас, но разница незначительная, поэтому все мы можем считаться друзьями, не волнуйтесь. Я не ношу линзы, потому что не хочу с ними морочиться каждое утро и вечер, ну и тем более мне идут очки. Спасибо, что интересуетесь, но, надеюсь, вопросов больше не возникнет. А, да… мой биас Чен, но вообще-то мне нравятся Seventeen, — именно так Хосок начал один из школьных дней где-то в конце сентября, когда все уже собрались в кабинете, а преподавательница по химии любезно согласилась выделить пару минут от начала урока. Он стоял у доски красивый, в школьной выглаженной форме, волосами 5:5 и такой улыбкой, что ни у кого даже и мысли не возникло, что он говорил как-то надменно или высокомерно. Хотя, по сути, это имело место быть. В отношениях у Хосока всегда была невзаимность, будь то любовь или дружба. И если с первым проблемы возникали ввиду его особых предпочтений, то со вторым проблемой было лишь то, что близость с кем-то сама по себе не приносила ему должной радости: он любил тишину и категорически боялся разбавлять её чьим-то присутствием. Новый класс полюбил его почти сразу, он же одноклассников на дух не переносил и старался если не ставить кирпичную стену между ними и собой, то держался особняком уж точно. Он не был из тех, кто проявляет инициативу в разного рода мероприятиях, более того — если таковые случались, он на них попросту не появлялся, отсиживаясь на пожарной лестнице между вторым и третьим этажом, глядя на возвышающийся холмистый лес за школьным забором, за птицами, и слушая при этом происходящее за стеной в том самом актовом зале. И кто вообще знал, что творится там у него в голове, чего он хочет, ожидает, к чему идёт. Этой своей мнимой таинственностью он нравился ещё больше, поэтому ему и приходилось вздыхать, находя на своей второй парте в среднем ряду и в рюкзаке записки, пахнущие приятными духами, но неприятными чувствами и признаниями. Хосок был счастлив от того, что все они уже переросли стадию доминирования сильных над слабыми, что не было ни драк, ни издевательств, ни принесения друг другу хоть какой-то боли, моральной или физической. Зубрилы и крутые ребята успешно делали вид, что не знают о существовании друг друга, выглядело довольно мило. Головы старшеклассников были забиты либо предстоящими экзаменами и планами на будущее, либо отношениями. И это было единственное, чем они продолжали причинять друг другу боль. Потому что плохим мальчикам нравились плохие девочки, потому что хорошим девочкам нравились плохие мальчики, потому что Чон Хосоку нравился Ким Тэхён. Этот ребёнок всегда выглядел скучающим, но никак не отрешённым или «не в своей тарелке». Кажется, у него не было друзей, он отвечал односложно и, как и Хосок, не вдавался. Он смотрел на происходящее через прикрытые веки, но никогда не вставлял ни слова, иногда только беззвучно смеялся, когда ситуация во время урока или перерыва была и в правду смешной. И только в один из этих моментов Чон Хосок заметил его, что они одноклассники, что они учатся вместе, что он чем-то очень странно привлекает его. Никто не видел ни разу, чтобы Ким Тэхён смотрел куда-то, кроме тех трёх направлений: вперёд — на доску, вниз — в тетрадь, и влево. Всё бы ничего, вот только сидел он в третьем ряду на предпоследней парте, и левая сторона его была стеной. Он смотрел в стену часами, пока шли уроки, пока шли перерывы. Он просто подпирал подбородок рукой и отворачивался к своему излюбленному месту, как только учитель заканчивал диктовать и у него выдавались свободные от бессмысленного исписывания бумажных листов минуты. Он был молчаливым, одиноким, странным. Он нравился Хосоку за свою скрытость и представляемый для других образ, именно так, как сам Хосок нравился другим, хотя при этом ненавидел их всех за это. Образ отчуждённости придуман не для того, чтобы нравиться, а для того, чтобы вы все поняли, что у нас с вами нет ничего общего. Но осознать, что он сам теперь такой же, он не мог: в какой-то момент он перестал думать об окружающих, они испарились сами по себе, и что больше всего радовало его — испарились воздыхательные преследования, они его больше не заботили. Заботил его теперь только один человек. На уроках физкультуры Хосок показывал довольно хорошие результаты, чем снова привлёк к себе внимание. Класс в физическом плане был довольно пассивным; учитель это понял, поэтому не давил, значительно облегчив программу. Но этот идеальный Чон Хосок и тут преуспел: выполнял акробатику и лёгкую атлетику идеально, идеально же он и играл в баскетбол. Одноклассники было уже заволновались, что, глядя на него, у учителя появится желание снова сделать из них спортсменов и гонять их будут будь здоров. Но обошлось. Не обошлось только от умилительных воздыханий, когда Хосок просил кого-то из парней подержать его очки, пока он выполнял нормативы, а потом принимал их из рук и надевал снова, тяжело дышал, поправлял волосы и улыбался, выслушивая похвалы от учителя. В чужих глазах он был наимилейшим и своей холодностью девиц ничуть не трогал, и теперь уже думал о них как о совсем глупеньких. Парни же смеялись над ними, а взаимоотношения с Хосоком у них переходили в разряд «я не знаю, что в нём такого, но почему-то он мне нравится». Без ревнивцев тоже не обошлось, но после того, как Хосок лично выразил, что у него «в чужом нужды нет», и те поутихли. Это был матч по баскетболу между двумя старшими классами, все надежды у класса 3-1 были только на Хосока, но тот был вялым и играл вполсилы. Одноклассники пытались взять себя в руки и давали отпор «качкам» из 3-2, но дела были совсем плохи. Когда Хосока уличили в плохом самочувствии и стали заставлять совершить замену, он отказывался жестом и снова уходил на поле. Когда у кольца возникла напряжённая борьба, мяч отнимали, нарушая правила, кто три шага совершал с мячом, кто пять, мяч уже чуть ли не ногами били (а всё потому что ребята из 3-1 играть не умели от слова совсем). Пытавшийся разрулить ситуацию Хосок скорее всего пожалел, когда один из «качков из 3-2» ударил его локтем по лицу так, что очки слетели и, насколько Хосок смог определить по звукам, стукнулись об металлические ножки неограждённых трибун. Свисток, нарушение правил. Кажется, от одного удара он заработал себе сотрясение мозга, но на извинения парня в сто восемьдесят пять сантиметров он лишь улыбнулся и махнул рукой. Позвать очки было нельзя, оставалось только опускаться на колени и искать их на ощупь, хватаясь только за холодную гладь трибун. — Так, осторожно, — он нащупал руками чьи-то колени, которые тоже оказались на полу и почти упирались в его собственные. Обладатель голоса аккуратно коснулся пальцами подбородка, и как только Хосок поднял голову, на его нос снова уместилось магическое средство, позволяющее в спасителе распознать Ким Тэхёна, который вблизи оказался таким же красивым, каким и казался с хосоковой второй парты в среднем ряду. Он был молчаливым, одиноким, красивым. — Нашёл, — Кимтэ (так его звали одноклассники и даже учителя) улыбался, поджав губы так, словно их у него и вовсе не было. У Хосока живот скрутило как у тех влюблённых в него девчонок, когда он дарил им мимолётные взгляды забавы ради. Он впервые прочувствовал на себе то самое чувство, при котором люди говорят, что момент тянется вечность. Потому что это были считанные секунды, и вот учитель уже зовёт Тэхёна «спасителем» и приказывает идти на поле в качестве хосоковой замены. Хосок был красным вовсе не от физической нагрузки или плохого самочувствия. Людям свойственно совершать ошибки каждый день. Влюблённые же люди совершают ошибки немного другого плана, «глупые» по-своему, потому что чаще всего им нет объяснения. Именно вот так влюблённый Чон Хосок, совершивший кражу ключей от учительской, после окончания занятий искал среди кип бумаг личные дела своих одноклассников, а именно — Ким Тэхёна, а именно — его номер телефона. Конечно, попросить у кого-то из одноклассников было бы слишком великой честью, поэтому теперь он обливался холодным потом и шарахался от каждого постороннего звука. Но преступление было совершено, телефон дрожащими пальцами переписан на запястье, а ключи успешно доставлены на вахту. И только по пути домой Хосок ругал себя за то, какой же он идиот. Дома Хосок дорогие модельные очки менял на те, что подешевле, потому что первые ему было жалко сломать, а с наличием младшей сестры, с которой у него велись периодические войны, такое было вполне возможно. Только около одиннадцати вечера, сидя в полутёмной гостиной на диване перед телевизором, он решился вбить цифры с запястья в Лайн и о чудо, был найден профиль Ким Тэхёна. Счастливого, обнимающего большую белую собаку. Дрожь, сомнения, отказ, страх — всё это через несколько минут было побеждено интересом. Хосок сменил имя, сменил фотографию и описание в своём профиле. Теперь он стал Чон Сохён, нагло слямзив имя у собственной тётушки. Ещё немного поломавшись, зависая в телевизор невидящим взглядом, он снова взялся за телефон и, отправив одинокое «привет», быстро пожалел об этом, отбросил телефон в сторону и начал рвать на себе волосы, пряча стыдливое лицо в диванные подушки и странно взвизгивая. Из подушек слышались неприличные ругательства в собственную сторону, но назад пути уже не было. Хосок сходил на кухню, выпил пару стаканов воды, успокоился, вернулся к телефону и снова запаниковал, увидев, что сообщение прочитано. Прочитано, однако ответа он так и не получил, так уж и быть. Но телефон ещё горел, и прямо на его глазах вылезло «кто это?» с миленьким шевелящимся стикером. Чёрт, у Тэхёна ведь теперь тоже прочитано. Сохён: Мы учимся в одной школе… ты меня не знаешь. Тэхён: Чон Сохён твоё настоящее имя? Тэхён: Думаю, я знаю тебя, ты из первого класса. Сердце Хосока пропустило удар. Откуда ж ему было знать, что такая девушка и правда существует. Но Хосок решил, что пусть Тэхён обманывается, всё же это лучше, чем писать самому. Слишком стыдно раскрывать себя, но не стыдно приплетать девушку, которая вообще не в курсе происходящего. Хосок быстро убедил его, что они вообще не знакомы, да и учится она там совсем недавно. Как ни странно, Тэхён был очень милым, он задавал вопросы, поэтому Хосоку приходилось безбожно врать, выдумывая какие-то детали о выдуманном им же самим человеке. Когда время перевалило за час ночи, их разговор ушёл в русло личного, чего-то духовного и совершенно не имеющего ничего общего с Ким Тэхёном, Чон Хосоком или даже Чон Сохён. Это был разговор двух душ о чём-то сокровенном. И говорил в основном Хосок, а Тэхён был просто поддержкой, потому что неожиданно чувствовал всё то же самое. «Очень жаль, что я не знаю тебя лично… И что я не знал тебя раньше. Странно осознавать, что где-то в школе есть человек, с которым я могу вот так вот поговорить» — это Хосок прочитал уже утром и жутко ругал себя за то, что уснул, так и не закончив разговор. Он вовсе не был молчаливым, он был тёплым, красивым. В школе Хосок паниковал, но, увидев снова скучающее лицо Ким Тэхёна, успокоился: не было и следа от ночного разговора. Только синяки под глазами, причём у обоих. Когда зашумела отодвигающаяся дверь, а тишину пронзил громкий голос, Хосок заметил, что синяки под глазами были не только у него, а у доброй половины класса. — Ким Тэхён! — кричала Пак Совон — одна из немногих, которая не поддалась на чары Хосока, чем она ему и нравилась. Но не в тот момент, потому что почему-то кричала на человека, в которого он, кажется, был влюблён. — Моим родителям позвонили и теперь они летят обратно из Таиланда. Спасибо, Господин Отбитый, ты испортил всё веселье не только мне, но и моим родителям, у которых был отпуск впервые за три года! Хосок всегда считал себя мастером игнорирования, но в этот момент он готов был похлопать Ким Тэхёну, потому что напавшим на него одноклассникам он не сказал ни слова, те просто разбрелись по своим местам. Хосок подошёл и, присев за пустующую парту прямо перед Тэхёном, осторожно спросил: — Что ты наделал этой ночью? Почему они злятся? Ким Тэхён немного помолчал, перевёл взгляд от стены в учебник и ответил: — У Пак Совон вчера был День рождения, она отмечала его вечеринкой в соседней квартире, было слишком громко, поэтому я вызвал полицию. — Ну в таком случае… ты был неправ. Почему ты не извинился? — Хосок перевёл взгляд на Совон, пинающую соседний с собой стул. — Извинюсь, когда она будет одна, — Тэхён положил голову на раскрытый учебник, тем самым показывая, что разговор на этом окончен. У Хосока было много противоречивых эмоций. Как человек он понимал, что Тэхён поступил как зануда, так и не дав девушке хорошо отметить своё совершеннолетие. Как влюблённый в него идиот, он хотел наказать их всех за то, что позволили себе повышать на него голос и заставили его чувствовать себя так плохо. Он был зол, а от обиды увлажнялись глаза. Сжав кулаки, он отсидел до конца дня, игнорируя на этот раз не только всех, но и Ким Тэхёна. У ворот курили старшеклассники: им плевать на то, что они могут быть наказаны, такие не боятся ничего, отмороженные. Хосоку было интересно наблюдать за ними со ступенек, глядя через плечо на то и дело выглядывающего озлобленного охранника. Давай же, правосудие, делай свою работу. Мимо промелькнула нужная фигура и Хосок окликнул его, поднявшись со ступенек. — Мне нужно в твою сторону, пошли вместе? — Я не домой, — Тэхён мялся, шагая назад, к воротам. — Кстати, почему всё-таки ты не носишь линзы? — вопрос странный и неуместный, но Хосоку в тот момент не казалось, что он слышал его уже много раз, потому что из уст Тэхёна он казался новым. — Вообще-то я, — Хосок стоял, пока Тэхён продолжал шагать дальше, — боюсь надевать их. — Ладно, — Тэхён улыбнулся и накинул на голову капюшон от бомбера, — ещё попробуем. И это было самое странное, что Хосоку приходилось слышать в последнее время. Но на следующее утро сказанное классным руководителем оказалось в разы страннее. Страннее, невероятнее. Все сидели как на иголках, лица бледные, по коже холодок. — Самолёт потерпел крушение, как только пересёк границу Кореи. От удара он разбился на щепки, спасатели сообщили, что выживших нет. На борту были родители Пак Совон, поэтому сегодня её нет… — учительница сделала вдох, чтобы перебить накатившие слёзы, — В наших силах только поддерживать её, как можем, для неё настали тяжёлые времена. Хосок уже не слышал слов учительницы, отдающихся эхом в барабанных перепонках, он был единственным, кто не смотрит прямо. Ему было страшно, от волнения начинало подташнивать. Как только Тэхён поднялся с места и вышел из кабинета, Хосок подорвался в ту же секунду, он будто только и ждал момента, был наготове. Он нагнал его у железной двери на пожарную лестницу, где тот остановился и, пряча лицо в ладонях, заплакал так, что даже каменное сердце такого не выдержало бы. — Тэхён, — Хосок ни на секунду не сомневался, развернул к себе, прижимая сильно, пытаясь впитать немножко боли, родившейся в таком маленьком человеке. Рукам Тэхёна не было покоя: он хватался за хосоков пиджак, сжимал плечи, опускаясь ниже, почти упираясь затылком в его живот, а Хосок снова тянул обратно, завлекая в кольцо сильных рук, не позволял бесноваться, прижимался, пытаясь сдерживаться сам, пока прямо перед ним продолжались рыдания, рождённые жуткой агонией души. И Тэхёну не нужно было говорить, Хосок прекрасно знал, в чём он себя винит. Не поступи он как придурок, родителям несчастной девушки не пришлось бы вылетать этим рейсом, всё было бы в порядке, все были бы живы и счастливы. Но реальность оказалась иной. Никто не был счастлив. Дни тянулись за днями, принося с собой пожелтевшие листья, дожди и хандру. Прошло полтора месяца, прежде чем Пак Совон снова вернулась в школу. Она выглядела посвежевшей, красивой и общительной. Хосок буквально слышал, как гигантский булыжник падает на землю с его сердца и разбивается о землю в щебёнку. Ким Тэхён оживился, увидев её, потому что всё последнее время его можно было сравнивать с призраком, который разве что присутствовал, но не существовал. Он всё так же пялился в стену, молчал, только теперь даже не улыбался, когда кто-то шутил. Хосок наедине хватал его за плечи, тряс, просил прийти в себя и перестать падать всё ниже — ведь его вины не было. Но Тэхён только опускал голову и снова оказывался в объятиях Хосока, потому что тот поделать уже ничего не мог: кричать на Тэхёна, которому и так плохо, заставляло его чувствовать себя последним человеком на земле. Куда бы ни шёл младший, Хосок старался держать его на виду, оберегал его от всего необдуманного, что только мог совершить человек в стрессовом состоянии. Тэхён никогда не говорил спасибо, но однажды вечером, когда Хосок провожал его домой, чтобы оттуда добраться до своей работы (было как раз по пути, ничего большего) он смог прочесть в его глазах некое подобие благодарности, которую Тэхён быстро спрятал, закрывая за собой дверь. Он снова был молчаливым и странным, одиноким теперь он не оставался ни на секунду. В один из ноябрьских дней Пак Совон подозвала Тэхёна в столовой, посадила его рядом с собой и продолжала говорить долго, пока не кончился перерыв. Хосок очень жалел, что не был рядом и не мог расслышать всего, что она говорила, но по спокойному лицу Кимтэ было понятно, что всё в порядке. На уроке Тэхён улыбался, не смотрел в стену, вникал в тему и даже ответил пару раз. У Хосока снова возникало это чувство в животе, когда всё скручивало и тяжело было даже вдохнуть. Счастье, что ли. — Голову свернёшь, — шепнул ему одноклассник, сидевший рядом, скрывая странную улыбку и продолжая что-то списывать с доски. — Если думаешь, что ты всё ещё дофига загадочный и странный, то выкинь это из своей головы — ты как на ладони. И все уже в курсе всего, если только это не остаётся тайной для тебя самого, — парень повернул голову, смотрел по-доброму, но выглядел очень круто. — Кстати, — он дописывал последние слова, — я такой же. — Хосок приподнял брови, осматривая одноклассника: нет, только не Намджун. Но он вдруг поднялся и, бросив «у меня тоже плохое зрение, но спасибо за то, что подтвердил мои слова», вернулся на свою последнюю парту, оставив Хосока краснеть и мечтать о том, как бы залезть пониже под стол. У ворот Тэхён схватил Хосока за рукав и, заглянув в глаза, спросил: — Какое у тебя зрение? — Минус… восемь, где-то так, — спокойно ответил Хосок, чувствуя, как прожигают тэхёновские пальцы его несчастный рукав. Или ему так казалось. — Ты мне всё ещё не рассказал о том, почему ты после второго класса начальной школы вдруг резко начал посещать школу для слепых детей. Уверен, за этим стоит очень интересная и душераздирающая история, — они уже вышли за ворота и шли вдоль забора. — На самом деле она не такая уж и интересная, — Хосок нахмурил брови. — Я просто съехал на велосипеде по улице, на которой жил, прямо на шоссе. Меня сбила машина, из-за травмы зрение совсем село. — Должно быть ты из богатой семьи, раз тебе смогли сделать такую дорогую операцию. — Мне не делали операцию. Врач сказал, что моя травма не физическая, а психологическая. Я был почти слепым, но зрение вернулось и продолжает улучшаться по сей день, хотя правда прошло уже десять лет… -Хосок рассмеялся, обнажив зубы и глядя на Тэхёна, который слушал так, как никогда не слушал на уроках. Он вникал в каждое слово, понимал, кивал. В нём не было сострадания, он просто показывал, что принял информацию, что она важна и что он всё запомнил. — Знаешь, я переписывался с девушкой в начале учебного года, — по пути домой начал Тэхён, Хосок напрягся. — Она была такой милой, говорила, что я ей нравлюсь, — Хосок напрягся ещё сильнее, но кивал. — Так приятно было почувствовать, что я кому-то нравлюсь. Теперь я тебя понимаю! Хотя куда мне до тебя, — он рассмеялся, а Хосок благодарил небеса за то, что он снова может слышать эти прекрасные звуки. Дома за ужином Хосок вспомнил про Лайн и тут же написал Тэхёну. Сохён: Прости, у меня были тяжёлые времена. Надеюсь, ты не злишься на меня тт Тэхён: Вау Тэхён: Ты и правда написала Тэхён: У меня тоже были тяжёлые времена Тэхён: Я сделал кое-что плохое хорошему человеку, но сегодня он сказал, что прощает меня Тэхён: Но лучше этого может быть только то, что, кажется, теперь я могу сказать своему другу кое-что важное Тэхён: Пожелай мне удачи, потому что это и правда очень важно Хосок подавился рисом, поэтому короткое «удачи» было единственным, что он смог напечатать, прежде чем перестал сдерживать рвущиеся наружу визги, сползая под кухонный стол. В ноябре редко могли выдаться такие тёплые дни, поэтому учитель выслушал все мольбы о том, что физкультуру лучше провести на улице, и вывел класс 3-1 на поле, которое находилось позади главного здания. На этот раз играли в футбол. Девчонки радовались, потому что они могли спокойно просидеть весь урок на трибунах, пялясь при этом на довольно забавное зрелище, потому что класс 3-1 был плох и в футболе тоже. Был парень, которого прозвали Месси, потому что он голы забивал через раз, когда к нему только попал мяч. И не важно было, что голы чаще всего были в собственные ворота, он всё равно радовался, потому что он выглядел крутым. Потому что он Ким Тэхён и это единственное, чем он мог похвалиться в школе. Обведя ещё несколько человек, Тэхён ударил по воротам, но мяч попал в перекладину и кожаное нечто, наполненное воздухом, улетело прямо за забор, туда, где были деревья и высились холмы. Тэхён пытался отдышаться, а Хосок, стоявший в защите и находящийся ближе всего к воротам, сказал, что принесёт мяч сам. На самом деле, он и не видел, куда он улетел, поэтому он обходил сто квадратных метров уже потеряв всякую надежду его найти среди опавшей листвы. — Я нашёл, — Тэхён улыбнулся откуда-то из-за деревьев и подошёл ближе, сжимая мяч обеими руками и протягивая старшему. — Спасибо, — Хосок принял его. А ещё он принял тэхёновские губы на своих губах, которые задержались на них непозволительно долго. Или ему опять казалось, что момент тянулся вечность. — И тебе спасибо, — между ними расстояния оставалось в один этот грязный футбольный мяч. — За что? — За то, что был рядом всё это время, хотя я и не просил. За то, что прикинулся девчонкой, пытаясь меня поддержать, — Хосок замолк совсем. — Не трудно было догадаться вчера, когда она вдруг появилась спустя столько времени именно после того, как я рассказал тебе о ней. Тэхён смеялся и злорадствовал, а Хосок чувствовал, как заливается краской, поэтому начал глазами искать причину смены темы, чтобы его губы перестали так гореть, и они бы быстро об этом забыли. Он увидел внизу пару человек из класса, которые ждали мяч на базу. — Чёрт, кажется, они всё видели, — Хосок немного наклонился вперёд, чтобы разглядеть их лица. У Тэхёна глаза поползли на лоб. — Какая разница? Он тебе что, не нужен? Тогда я забираю его, — Тэхён снова поцеловал его, воспользовавшись отвлечённостью хёна. — Что... нет, отдай обратно, — теперь уже Хосок рвался вперёд и целовал так, будто у него крали не поцелуй, а губы, глаза, лёгкие, сердце. Особенно сердце было жалко. На Рождество Хосок подарил Тэхёну книгу, которую Тэхён никогда не прочитает. Тэхён же, сидя на кровати напротив него, дарил ему новые глаза. Он смеялся, пытаясь разлучить веки Хосока, которые, по-видимому, друг без друга просто не могли — их тянуло навстречу, а иначе начинали слезиться глаза. — Не плачь, а то линзы уплывут, — шипел Тэхён, делая угрожающий вид, потому что он уже порядком устал бороться с человеком, который оказался физически сильнее его. От серьёзности человека напротив Хосока ещё сильнее пробило на смех, он закинул ноги на бёдра Тэ и, обхватив того руками, повалил на себя, отчего тот закричал, что уронил линзу, что они дорогие и что Чон Хосок совсем уже. — Почему ты так хочешь снять с меня очки? Мне всегда говорили, что мне идёт, — он смял ладонями его лицо, умиляясь тому, какими милыми стали тэхёновские вытянувшиеся губы. Тэ потянулся назад, вызволяя себя из крепкой хватки. — Мне нужно, чтобы я не стукался каждый раз, когда хочу тебя поцеловать. Я бы мог просто так очки твои снять, но я хочу, чтобы ты меня видел при этом. Поэтому терпи, пока я снова буду выкалывать пальцами тебе глаза. Тэхён никогда не был ни странным, ни одиноким, ни молчаливым, потому что все его милые странности, одиночество и многозначительные минуты молчания должны были делиться с кем-то, кто этого заслуживал. Кто-то такой, как Чон Хосок, который точно так же на своём пути справлялся со своими странностями, страдал от одиночества и подолгу молчал, чтобы наконец-то в один прекрасный день встретить своего Ким Тэхёна.