К этой поездке Вону готовился долго и основательно. Прошёл уже год с тех пор, как он был в отчем доме, к большому неудовольствию его родителей. И вот, спустя десятки разговоров по телефону с намёками, просьбами, а, впоследствии, даже путём неприкрытого шантажа, когда мама твёрдо заявила обиженным голосом «Или ты приезжаешь домой, или я лишаю тебя наследства», Вону всё-таки оказался в родном городке с небольшой дорожной сумкой, набитой гостинцами.
Потому что Мингю готовился к этой поездке даже больше, чем Вону.
И сумку с гостинцами собирал именно Мингю – сотни раз перекладывая содержимое с места на место, дабы найти неведомое свободное пространство, потому что «может, ещё что-нибудь влезет».
И пока Мингю ползал по полу на карачках, упрямо борясь с небольшой спортивной сумкой, заполненной донельзя и не желающей вместить себя что-то ещё, в том числе кулёк с кимчи, собственного приготовления, и оттого ещё более ценного, Вону сидел рядом на диване и с интересом наблюдал за его стараниями.
А ещё думал.
- Нафиг, нафиг, нафиг, нафиг, - зло забубнил Мингю, вытаскивая из сумки всё содержимое и засовывая заново, на этот раз укладывая кимчи самым первым.
Если у Мингю подготовкой считалась святая цель собрать Вону в дорогу, то у Вону подготовкой считалось другое – сложить такую историю, в которой Мингю бы не было.
Когда Мингю с рёвом застегнул покорившуюся молнию и с упоением принялся отплясывать победный танец, будто бы он не вещи в сумку уложил, а, как минимум, завалил бизона, у Вону как-то само собой вырвалось:
- Ну, ты же понимаешь, что я не скажу родителям о тебе?
Мингю крутанулся на месте в последний раз и посмотрел ему прямо в глаза, вмиг растеряв былое веселье.
- Понимаю, - серьёзно ответил он и сдул налипшую на лоб чёлку.
Вону прикусил губу и немного её пожевал – старая привычка, которая выдаёт его с потрохами. В принципе, Мингю и по ста другим признакам бы выявил, как ему в данный момент хреново.
Подавив желание подойти к Мингю и убрать ему с глаз эту сраную челку, которую тот тоже от волнения сдувает уже в пятый раз, и стереть, стереть, стереть эту чертову серьёзную мину с его лица, потому что больше всего Вону не любит, когда Мингю вот такой серьёзный.
И взрослый.
Потому что взрослый в их паре только Вону, а Мингю – тот, кто до сих пор радуется киндерам, плачет над мультиками и счастливо ржёт, стоит ему пальчик показать.
Правда, Мингю готовит как шеф-повар, да и вообще по дому - как заправская домохозяйка: у него всё по полочкам, всё выдраено и выглажено, в холодильнике всегда свежие продукты, а счёта, которые Мингю же и оплачивает, аккуратно сложены стопочкой тут же, на холодильнике.
И пусть Мингю приспособлен к жизни лучше, чем Вону, который по часу ищет второй носок в бельевой корзине и понятия не имеет, как проверять счётчики холодной и горячей воды, именно он, Вону, в их паре взрослый.
Потому что Мингю в людях не разбирается абсолютно – пойдёт за любым, кто ему улыбнётся, с себя последнюю рубашку снимет для человека, с которым раз в жизни разговаривал. Вону просто вырубает его наивность, вера в добро и всё такое, потому что Вону-то знает, что всё это – херня собачья, и в жизни не всё так просто.
И что люди бывает не очень хорошие. Даже самые близкие.
Мингю недавно это тоже понял, хорошо так понял, но почему-то совсем не изменился.
И Вону часто думал: хорошо, что не изменился, или нет?
Потому что сам Вону, выгони его родители с такими заявлениями из дома, точно бы сломался. А Мингю всё такой же светлый и радостный, только по ночам ещё встаёт и тихо уходит в другую комнату, чтобы набрать сестрёнке.
Потому что всё ещё надеется, что она возьмёт трубку.
И Вону до сих пор делает вид, что не знает об этих ночных попытках, только обнимает крепче, когда Мингю, спустя какое-то время, также тихо возвращается в постель – замёрзший и расстроенный.
Мингю ещё стоит напротив него, посреди пиздеца из бумажек, пакетиков и прочего мусора.
У его ног – аккуратно собранная сумка. В ней – кимчи, которое Мингю делал своими руками.
Кимчи, мать его, на которое он столько времени потратил, потому что очень сильно старался.
А Вону всё это время сидел рядом и думал, почему он, собственно, должен скрывать человека, который так старается покрасивее завернуть кимчи для его мамы, и делать вид, будто в его жизни Мингю просто нет.
Вону хреново так, как уже давно не было. В горле комок, но он старается произнести как можно естественнее и спокойнее:
- Я тебя нисколько не стыжусь.
Мингю как-то рассеянно кивает, видимо дивану, потому что в глаза Вону больше не смотрит, и вытягивает губы трубочкой.
И если жевание губы у Вону признак нервного расстройства и волнения, то у Мингю это стопроцентно губы трубочкой.
И очередное сдувание чёлки со лба. Десятое за прошедшую минуту.
После небольшой паузы, по ощущениям, длиною в вечность, Мингю быстро-быстро моргает и совершенно ненатурально спохватывается «Ах да, я совсем забыл про…», спешно ретируясь в сторону спальни и не обращая внимания на длинный шлейф целлофановых пакетиков, прилипших к его голой пятке.
И Вону подскакивает следом.
И говорит очень долго и всё какой-то невменяемый бред, и убирает, наконец, эту чёлку назад, и целует, и нашёптывает на ухо, что любит.
Что любит так, что «хочешь, я не поеду никуда? Хочешь, все выходные вместе будем? А хочешь?», а Мингю тяжело дышит и всё пытается отвернуться.
И от этого Вону просто выть хочется. Он совершенно теряет голову, словно какой-то барьер в его голове рухнул и из него неконтролируемым водопадом вырывается: «Ну тише, иди сюда, маленький мой, тише, тише».
И Мингю тоже прорывает – он плачет как никогда, большими, крупными слезами, которые Вону тут же ловит губами и целует, целует его мокрые щеки широкими мазками, потому что Мингю всё ещё отворачивается.
Эти слёзы другие. Они другие, и Мингю их стыдится.
Только когда рыдания затихают, и плечи перестают подрагивать, Вону расслабляется.
Он всё ещё продолжает успокаивающе гладить его по волосам и по широкой спине, но Мингю уже притих и смотрит в одну точку.
Стемнело.
Они лежат на кровати в сумерках. У Вону между шеей и ключицами всё мокро от слёз, и дышать тяжело, подумаешь, 85 килограмм лежит сверху. Но Мингю задумался, и Вону это чувствует.
И ни за что не нарушит эту особенную тишину первым, затеки у него хоть всё тело и мозг в том числе.
Мингю, пару раз шмыгнув носом, бесцветно выдаёт «у тебя телефон» и поднимается с него.
Вону тут же глубоко вдыхает. Под его весом он, конечно, никакой вибрации не почувствовал.
В телефоне сообщение от мамы. Куча смайликов и пожелание удачной дороги.
Вону не отвечает и только собирается открыть рот, чтобы заявить, что всё решил, как Мингю, как-то нехорошо ссутулившись, поворачивает к нему опухшее и грустное лицо и говорит:
- Ты поедешь.
И как только Вону собирается ему возразить, добавляет в уже привычной ему манере, со слабой улыбкой:
- Я что, зря кимчи делал, что ли?
И вот Вону на пороге родного дома, с тяжёлым сердцем и не менее тяжёлой сумкой.
Дома всё как прежде, только младший брат уже какой-то совсем не младший, ростом с Мингю точно, басит откуда-то сверху и широко белозубо улыбается. В ухе у него серьга, а мама, после первых же приветственных удушающих объятий, начинает жаловаться, что младший совсем от рук отбился и вообще: «Вону, повлияй на него, ты же старший».
Год назад Вону может быть и повлиял бы, но теперь он лишь отводит братишку в сторонку и коротко выдаёт: «Круто».
И это «круто» относится ко всему сразу – и к серьге в ухе, и к кардинальной смене имиджа, и к попыткам брата попасть в модельные агентства.
Брат благодарно стискивает Вону в объятиях и стеснительно роняет: «Я по тебе скучал».
- Я тоже скучал.
Вону действительно только сейчас осознает, насколько он соскучился по этому месту - по городу, по воздуху, по запахам маминых цветов на кухне. И если бы не предстоящие разговоры, он был бы сейчас максимально счастлив вернуться домой.
Вону морально настроился на разговор с мамой, но в душе всё же надеялся, что его не будет. Почему именно с мамой понятно – в сдержанности отцу не было равных, и он, крепко похлопав сына по плечу, отправился спать, как только подвернулся подходящий момент.
Но по блестящим маминым глазам, засиявшим как-то таинственно и по-особенному, стоило им остаться наедине за столом, Вону понял, что разговор всё-таки состоится.
- Ну, сынок, рассказывай, - начала мама, подливая ему в кружку чай. – Как ты там? Только давай не про учёбу, я и так знаю, что ты у меня умница. Ты мне про друзей давай, про личную жизнь. Она же у тебя есть, да?
Вону едва не хмыкнул от этой неуверенности в маминой последней фразе, но вовремя собрался.
- Да, мам, она у меня есть.
Потому что Вону мог изловчиться и два дня потратить на то, чтобы придумать историю для мамы, но врать ей, врать нагло и напрямую, он не смог.
Мама, как ей казалось, незаметно облегчённо выдохнула и, двигая к сыну тарелку с домашним печеньем, настроилась слушать.
- Ну, мам, - не выдержал Вону, - ты же знаешь, что мне трудно говорить о таком.
- Ой, ладно, - женщина откинулась назад на стул, мигом растеряв всю таинственность. – Готовит хорошо?
Вону не замедлил с ответом.
- Очень хорошо.
- Ну да, - согласилась мама, косясь в сторону контейнеров и свёртков из бездонной сумки сына, - это я поняла уже. Долго вместе живёте?
- Долго.
- Как познакомились?
«Напились и укурились в хлам на вечеринке, переспали, влюбились».
- На дне рождения у общего друга. Нас познакомили.
Мама нахмурилась.
- У какого друга? Не у Сынчоля ли?
- Да, у него.
- Хороший мальчик, - мама расслабилась. – Он там жениться не собирается? Он же тебя на год старше, да?
Вону вспомнил пофигистичного длинноволосого Джонхана, сутками торчащего у Сынчоля на диване.
- В ближайшее время точно не собирается.
- Ладно. А ты предохраняешься?
- Ну ма-а-ам.
- Что «ну мам»? Мне внуки пока что не нужны, - будничным тоном говорила женщина, убирая от себя невидимые крошки. - Мало ли. Поэтому и спрашиваю.
- Предохраняюсь, - тихо сказал Вону, у которого покраснели даже уши.
Мама кивнула сама себе и посмотрела на сына долгим взглядом.
Повзрослел. Изменился. Возмужал.
И выглядит таким счастливым и спокойным, только нервничает так, как будто есть, что скрывать.
Вону швыркал чай из кружки большими глотками и краснел ещё больше.
В перерыве между глотками он прикусывал губу.
Совершенно забыв, что эту его привычку лучше Мингю знает только его мама.
- Сынок.
Вону тяжело вздохнул, но не отреагировал.
- Вону, - ещё раз позвала мама и, не дождавшись, потянулась через стол, подняв голову сына за подбородок. - Скажи мне. Я же всё вижу.
У Вону задрожали губы.
- Ким Мингю, - тихо сказал он, глядя прямо в мамины глаза, и, осмелев, продолжил, - ему 22 года. Учится на стоматолога. Мы живём вместе уже год, с тех пор, как его семья от него отказалась, потому что он им рассказал про меня. Они его выгнали и больше не берут трубку. Он из-за этого сильно расстраивается. И плачет. Он даже над мультиками плачет, мам, представляешь. - Вону подавился смешком и почувствовал, как в глазах начинает предательски жечь.
- Мам, я его не оставлю, - Вону сжал кулаки и твёрдо повторил, - Не оставлю.
Мама смотрела на него очень долго, тем самым взглядом, под которым Вону в детстве убирал за спину руки со сбитыми костяшками.
Только сейчас Вону не было стыдно, и он выдержал этот взгляд до тех самых пор, пока мама вдруг не встала и не отошла к плите.
Сердце Вону билось так, что ему отдавало в висках, его мутило, а кулаки отказывались разжиматься, и он сидел, вспарывая ногтями кожу на ладонях.
Мама целую вечность стояла, упершись в столешницу обеими руками, потом вытерла руки о передник.
Вспыхнула спичка, тяжёлый чайник опустился на комфорку.
Мама пригладила волосы и вновь повернулась к сыну.
Снова опустившись на стул, она ещё ближе придвинула к Вону тарелку с печеньем.
- Ты мне что-то мало рассказал. Давай с самого начала. Где, говоришь, вы познакомились? Мингю учится в одном университете с Сынчолем?
Вону выдохнул, а потом заплакал.
Мама протянула к нему руки и крепко стиснула его разжавшиеся ладони.
***
Когда Вону вошёл в свою старую комнату, была уже глубокая ночь.
Он опустился на холодную постель и на какое-то время выпал из реальности, слушая тишину в доме.
В кармане завибрировал телефон.
13 пропущенных. Все от Мингю.
- Алло.
- Алло? – голос в телефоне был настолько бодрым, будто бы Мингю всё это время сидел над ним и гипнотизировал мобильник взглядом. - Ты не спишь? Почему не перезвонил? Я тут уже…
- Всё хорошо, - перебил Вону, устало потирая переносицу.
- Это хорошо, - эхом откликнулся Мингю и напряжённо замолчал.
- Дай угадаю, ты опять включил свет во всех комнатах и сидишь на диване с телевизором, ноутом и телефоном?
Мингю шмыгнул носом, прежде чем ответить.
- Нет.
Вону засмеялся, и Мингю на том конце провода нервно хихикнул.
- Всё хорошо. Ложись спать. Я буду завтра ночью, хорошо?
- Ладно. Хён?
От этого «хён» на Вону нахлынула такая нежность, что захотелось прижать телефон к самому сердцу вместе с этим голосом, и в себя, в самую душу.
Чтобы только это «хён».
И больше ничего не надо.
- Да?
- Я совсем не могу без тебя спать.
- Я тоже. Спокойной ночи, Мингю-а.
- Спокойной ночи.
***
Вону думал, что он точно стал жертвой злостного заговора, ибо по-другому он не мог объяснить тяжесть сумки, от которой на руках появились глубокие красные вмятины.
Четыре утра.
Он пешком поднимает на 12 этаж свою маленькую спортивную сумку, с которой его отправили в поездку, и ещё две таких же сумки, позаимствованных у брата. Всё потому что его скромные и беспомощные «ну мам, продукты же везде одинаковые» не подействовали, ибо «ты вообще ничего не понимаешь в этой жизни, помоги мне лучше засунуть во-о-он тот пакет».
Ввалив всё добро в квартиру, Вону включил свет, борясь с желанием растянуться прямо тут, на коврике.
- Нифига себе! Это что?
Из спальни показался сонный мятый Мингю, потирающий щёку со следом от наволочки на лице.
- Мама, – коротко объяснил Вону, всё ещё пытаясь отдышаться. – Помоги дотащить до кухни.
Мингю кивнул и поднял сразу две сумки, и Вону заметил по его помятому недоумевающему лицу, что он тоже впечатлён размахами его мамы.
- Это всё?..
- Тебе. – Вону раскрыл первую сумку и начал по одному вытаскивать на стол пакеты. – Варенье, приправы, а это, - пояснил он, вытаскивая огромный кулёк, - мамино кимчи. От нашего стола к вашему, блин.
- Не ругайся, - Мингю поспешно принял тяжёленный свёрток и так и остался стоять с ним в обнимку и часто-часто моргать. – В каком смысле «тебе»? – недоверчиво спросил он.
Вону оторвался от распаковки второй сумки и встал напротив.
- В прямом. Нас там ждут на Рождество. Мама сказала, что если не соберёмся, то она сама к нам приедет и надёрет обоим задницы. Как-то так. – Вону огляделся вокруг и шмыгнул носом.
Кажется, простуда.
Мингю молчал.
Из кулька в его руках соблазнительно пахло кимчи.
Вону постоял ещё немного и не нашёл ничего лучше, чем предложить:
- Может, поедим? Есть хочу.
Отвернувшись к плите, он поставил чайник, когда за его спиной что-то глухо упало на стол и две сильные руки прижали его к себе.
Вону накрыл пальцы Мингю своими и крепко сжал.
На плите мирно потрескивал чайник, кимчи на столе призывно манило ароматами.
Рассветало.
