«Любовь,» - говорили они.

      Когда жажда приключений расцветает в принцессе, подрастающая Кра обнаруживает себя втянутой в ураган.       Они едут верхом на одном индюдраке, а их тела прижаты друг к другу, смешивая своё тепло с весенней прохладой. Амалия кратко улыбается, произнося «держись крепче!» за долю секунды до того, как индюдрак взлетает в облачное небо. Еве не остается ничего другого, кроме как вопить, рефлекторно хватаясь за талию Амалии и вцепляясь в её тело изо всех сил.       — Пожалуйста, осторожнее! — тем не менее, ветер, путающий её короткие волосы, и выражение лица Амалии в этот момент ей нравятся. Они двигаются так быстро, что она даже и не думает убирать руку с талии Амалии. Да и хочет ли она вообще? Её кожа такая теплая, пылающая энергией и жизнью.       — Нет времени осторожничать! — и принцесса хихикает, легко и светло. — Ты боишься? — и её руки, маленькие и такие мягкие, хватаются за руки Евы, успокаивая её, и Ева неосознанно расслабляется из-за простого касания пальцев Амалии её рук.       — Нет, я не боюсь, просто испугалась- — очередной толчок прерывает её, и Ева вновь визжит, уткнувшись головой в плечо Амалии. — Куда мы вообще идем?!       — Суфокия! — отвечает она. — Есть кое-какие, хех, дела, из которых мне нужно было вырваться, — она кажется почти глуповатой, когда пытается придумать оправдания побега из королевства в день рождения своего брата.       — Кое-какие личности, — говорит Ева, и вздрагивает, когда индюдрак вновь прыгает вверх.       Вперемешку с ароматом Амалии и ощущением мягкой кожи её талии, давление между ног — совсем не то, что ей нужно прямо сейчас.       Когда они приземлились на скалистом бережном выступе, она выдохнула с облегчением. И потому, что теперь ей не придется бояться за свою жизнь из-за откровенно ужасного пилота в лице Амалии, и потому, что растущее в ней возбуждение сменилось чувством голода. Они кормят индюдраков и отправляют их к какому-то другому путешественнику, который привязал их.       — Теперь, думаю, можно приготовить что-нибудь и се- — Ева была прервана поцелуем. Амалия обвила руками шею, а в голове Евы словно бы засияли искры. Она телохранитель, конечно, но так же и женщина со своими женскими желаниями и мечтами. Нет ничего на свете, чего бы она хотела больше, чем быть защищенной, чем чувствовать, как теплое тело Амалии давит на нее, и она не может себе представить, чего желает больше, чем Амалию.       — Что если я хочу съесть тебя-я? — она находит себя на земле, придавленной принцессой, что шептала ей теплые слова, и обвила ноги вокруг девушки над собой. Они целовались, корчились и ерзали ради хоть какого-нибудь трения, такого теплого и нежного-       Куда делась её рубашка? Ева смутно помнит, чтобы Амалия её снимала, но её больше беспокоило не то, что происходило, а то, как выглядела Амалия. Она так привыкла видеть только спину Амалии, что никогда не замечала таких простых мелочей: светлая россыпь веснушек на её лице, то, как её глаза расширялись, когда она улыбалась, и как выделялась её грудь на фоне нежного тела. Она меньше принцесса, чем богиня, и дарит ей все эти сладкие прикосновения и нежности, и Евангелина пала от её красоты. Красоты её принцессы, которую она будет охранять и защищать.       А Ева хорошо присматривает за тем, что принадлежит ей.       Амалия уткнулась ей в грудь, любя и целуя, и Ева зарывается руками в её волосы, поглаживая. Каждая веснушка на её груди получила свой поцелуй, каждый крошечный синяк был успокаивающе вылизан. Когда Амалия добралась до соска и провел языком по нему, Ева издает пронзительный стон и выгибается.       — Ты такая теплая, — говорит Амалия, глядя на бледную кожу Евы, а затем берет сосок в рот и сосет. Ее руки упираются в талию Евы, бродят по животу, задевая каждую мышцу. Вакфу Евы словно пробирается в неё и возвращается на место. Рассудок Евы пошатнулся, и всё, что было важно — это полное жизни тело Амалии, её глаза, глядящие на неё сверху вниз, и их ноги, сплетённые вместе.       Ева хочет слепо, желая чувствовать бёдра Амалии своими, поэтому она хватает её за плечи и обвивает ногами талию. Принцесса скользит вверх своими бёдрами, и девушки, подобно многовековым деревьям, трутся друг о друга. Она прижимается, чтобы услышать один из сладких стонов Евы, а потом наклоняется лицом к её шее, чтобы потом подобраться к её ушам, и, взяв кончик уха в рот, начинает грызть и расцеловывать его. А Ева стонет.       Кра руками вырисовывает линии на мягком теле Амалии, осторожно и как можно более аккуратно, и принцесса вздрагивает от прикосновений покрытых мозолями пальцев. Вскоре они обе, голые, лежат на холодной скале. Моросящее прикосновение спины Евы к скале так контрастировало с теплом Амалии, что девушка чувствовала себя слишком хорошо, чтобы хоть что-то изменить.       Когда их ноги спутались, и плоть коснулась другой, влажной, розоватой, Ева выдыхает имя Амалии, а Амалия выдыхает имя Евы в ответ. Это достаточно просто: практики хватило, чтобы понять, какой им нужен ритм. Руки блуждали по напряженным мышцам и дрожащим бедрам, животам и мягкой груди. Мягко коснувшись губами клитора Евы, Амалия заставляет ее хныкать и дрожать во власти принцессы.       Как же это смешно: она-то всегда воображала себя главной.       Когда Амалия кончает, она вскрикивает, откинув голову назад, и хлынула теплая, сладкая жидкость. Еве потребовалось чуть больше доли секунды, чтобы осознать это, и примерно столько же, чтобы заметить исказившееся от удовольствия лицо Амалии и чтобы почувствовать, как она сама схватилась за её волосы перед тем, как кончить, почувствовав мощные волны, что сбили бы её с ног, если бы она не лежала на спине. Все её тело пульсировало, стряхивая с себя остатки оргазма. Ева обессилено валится на скалу, и Амалия вместе с ней.       — Ну как тебе объезд? — игриво вопрошает Амалия, на что Ева только рассмеялась.