Влюбленная Тень

Дверь открыли пинком. Покосившаяся и щелястая, она тонко скрипнула и повисла беспомощно, как отсохшая рука. Йован метнулся в угол, но в каморке было слишком мало места, и он замер с обреченной покорностью пойманного в ловушку животного. Он смотрел в пол, в подробностях рассматривал пятна и дыры, паутину в углу. Потом его схватила за шиворот грубая рука: — Ну чего, крысеныш? Должок-то за тобой. За сиплым голосом последовала пивная отрыжка. Йован по-прежнему не решался поднять взгляд — слишком хорошо знал визитера. Роггар, толстый гном из Общества и его «покровитель». Обществу принадлежала халупа Йована. Обществу принадлежал и он сам, а вот долг в десять серебряных монет вернуть было неоткуда и не с чего. Не так уж часто пользовались его услугами. В Киркволле слишком много отступников и ферелденцев. — Слушай… ты ж знаешь, заказов не… Роггар пихнул его коленом в грудь. Йован задохнулся — померещилась проломленная диафрагма и щель уже не в двери, а собственной грудной клетке; но продышался, только звенело в животе и соленым наполнился рот. — Поболтай у меня, маг. Да ладно, — внезапно ухмыльнулся Роггар, и теперь его широкое, блестящее жиром лицо нависло над Йованом — не отвернешься. — Хнычешь тут «денег нет, денег нет»… а ведь у тебя кой-чего другое есть… Большой палец (под ногтем черная кайма, отметил Йован с остатками брезгливости) недвусмысленно ткнулся в рот. Роггар потянул его за шкирку, заставляя выпрямиться, и облапал задницу. От гнома воняло перегаром, чесноком и еще чем-то мерзким. Приходилось сглатывать тошноту. — Не надо, — сказал Йован. — Я… дай мне еще пару дней. — Сутки, — фыркнул Роггар. — И смотри — по кругу пойдешь. Зад у тебя тощий, как цыплята в «Висельнике», но и мы не гордые… Он заржал и откинул Йована к колченогой кровати, заваленной грязными тряпками — «постелью». Дверь снова печально скрипнула. Когда тяжелые шаги стихли, Йован разрыдался. Несколько лет назад он думал: только бы выбраться из Ферелдена, только бы оказаться подальше от Мора, от покрытых черным серебром скверны трупов, от гнилостно распухающей земли, от порождений тьмы, похожих на чей-то горячечный кошмар. От судьбы — темницы в подвале Рэдклиффа, Круга Магов, усмирения. Герой Ферелдена отпустил Йована — «ты ведь мой друг», ухмыльнулся он, и солгал, потому что у Дайлена Амелла никогда не было друзей, только союзники, только живое оружие — если бы он мог заменить своих «друзей» посохами или амулетами, несомненно, так и сделал бы. Йован не удивился, когда услышал: Амелл стал Героем Ферелдена и остановил Мор. Это у него всегда получалось: спасать мир и разрушать тех, кто пытался стать не только «союзником-оружием». Будущий Герой отпустил его — и Йован бежал, вливаясь в толпы испуганных крестьян, ремесленников и торговцев. Тогда он впервые ощутил нечто вроде уверенности в себе — был пастухом в блеющем овечьем стаде; его магия защищала людей от порождений тьмы, лечила раненых. Йован был полезен. Потом они все рассыпались по городам Вольной Марки. Подобно многим, Йован попал в Киркволл — и не попался местным храмовникам благодаря «протекции» Общества. За все надо платить. Несколько лет назад он думал: только бы вырваться, а теперь подчас завидовал тем, кто остался в мертвой земле; тем, кто сгинул в безднах порождений тьмы. Иногда он вспоминал Лили (что с ней теперь?), но муки совести быстро сменялись жалостью к себе. Роггар придет и возьмет свою «плату». Потом будут другие. Может быть, после «развлечений» они накормят Йована — и даже хорошо, что он голодает уже второй день, по крайней мере, не заблюет господам гномам одежду и ботинки. Йован сидел в углу, сжав колени, покачивался и всхлипывал. Время постукивало мышиными лапками по гнилым доскам. Он думал о темноте киркволльской ночи — в ней тысячи убийц и воров, безумных магов и одуревших от лириума храмовников, шлюх и богачей, кунари и эльфов. И бесконечное море — в темноте оно кажется почти чистым. Наверное, оно примет Йована. Он поднялся и вышел, не закрывая двери. В липковатой темноте, полной шорохов, шагов и отдаленных криков, он расслышал шаги. Шаги следовали за ним, и хотя Йован уже выучил: лучше не оглядываться, не останавливаться, всё же не выдержал. — Кто здесь!? — он запнулся о кошачий труп, влетел в стену какого-то дома. Умирать расхотелось. Сердце колотилось в ушах, пальцы стали мокрыми — Йован потянулся к маленькому кинжалу, предназначенному не для того, чтобы бить других — но дабы наносить раны себе. — Друг. Наниматель. Оставь в покое нож. Вместе с женским голосом выступила из смолистой мглы и сама женщина. Она зажгла бледно-синий огонек. «Маг». — Кто ты? — спросил Йован. Кинжал вился тонкой змейкой, напоминая: спасение слабого мага — в запретной силе. Женщина была высокой, почти на полголовы выше Йована, голубоглазой и остролицей, словно киркволльские статуи. Словно гравюры и горельефы Казематов. Из-под капюшона выбивались темные волосы. «Она из Тевинтера», — определил Йован, потому что уже имел дело с работорговцами — тонкокостными, сухопарыми, похожими на мечи из плоти; а еще маги Империи отличались от магов остального Тедаса, как ядовитый сумах от лопуха. Наемники-работорговцы были дальше от аристократии-магистров, чем сам Йован — от Селины Орлейской, и все же казались прекрасными и могущественными. Йован сглотнул горьковатую слюну. — Я та, кому нужны услуги мага крови, — сказала женщина и пресекла попытку дернуться — бежать прочь: мягко схватила за шиворот. — Эй… вы обознались! — Не бойся. Храмовникам не выдам, и кажется, ты не откажешься от пары золотых. А мне действительно нужна помощь. Ее звали Адрианна, и она была самым настоящим магистром. Впрочем, после того, как сунула Йовану кусок хлеба с ветчиной и бутылку густого терпкого вина с мудреным названием, которое он все равно не запомнил, могла обернуться хоть архидемоном в юбке. Он ел, пил прямо из горла и озирался по сторонам. Адрианна привела его в пещеру на Расколотом Берегу; изнутри неприметная груда камня с дырой-входом оказалась чем-то вроде лаборатории. Как она нашла это место, думал Йован, а потом вспоминал: ах да, Тевинтер. Город Цепей по-прежнему на цепи Империи. Дурак тот, кто сомневается. — Так значит, ты здесь прячешься, — вино потекло по подбородку, и Йован вытер его рукавом. Перехватил презрительный взгляд Адринны, устыдился: куда делись манеры? В Круге его учили правилам приличия, но чистенький юный маг, крутящий романчик с церковницей, умер в Ферелдене. Его усмирили, а может быть, казнили как отравителя. Темно-бордовая капля упала на каменный пол. — Не прячусь, — сказала Адрианна. Она дотронулась длинным пальцем с крашеным хной в темно-рыжий ногтем до губ Йована. — Охочусь. Синие глаза сияли изнутри, словно Адрианна наглоталась лириума. Йован предположил неизвестные чары — потому возле выхода из пещеры несли дозор телохранители с закрытыми тряпками или забралами шлемов лицами; молчаливые и почти недвижимые, будто големы. Йован не удивился бы, окажись они впрямь человекоподобными големами. — Да-да, ты уже сказала. На этого… эльфа. Йован с сомнением огляделся. Стража на выходе, стальные челюсти ловушек, и сама Адрианна — нервно-быстрая, с болезненным блеском глаз — все ждали. Не слишком ли много беспокойств из-за какого-то беглого раба? — Ты как будто орду порождений тьмы в гости пригласила, — заметил он. — Я бы предпочла их, — ответила она. — Впрочем, ты сам убедишься. Итак, помнишь, что от тебя требуется? Йован кивнул. По крайней мере, тевинтерке не нужно объяснять, почему он собирается воспользоваться «запрещенной» магией. — Слушай… а ты не могла бы десять серебряных вперед выплатить, а? А то.. — Йован вспомнил про Общество, волосатые лапы Роггара, и передернулся, как от слизняка за шиворотом. — У меня есть идея получше. Адрианна приблизилась — высокая и тонкая, будто живой посох из темного вулканического золота, и поцеловала Йована в щеку. Поцелуй напоминал осиный укус. Но когда она объяснила «идею», Йован сначала задышал часто-часто, как умирающее животное, и внутренности скрутило страхом. Тогда Адрианна взяла его костлявые руки в свои, и говорила медленно и убедительно, тягучий минратоусский акцент тек приторной настойкой от лихорадки — и успокаивал. Ты не сделаешь ничего дурного, говорила Адрианна. Ты будешь служить мне. Ты достоин большего, нежели глупые и мелкие задания бандитской шайки. Он согласился, думая: моя жизнь меняется. Снова. Теперь он с нетерпением ждал эльфа, что возомнил себя охотником — и должен был стать добычей. Йован болтал со стариком — поваром, или что-то в таком роде. Эльф кланялся после каждого слова, когда подносил вино в плосковатой чаше, когда подавал пирог с мясом и луком. Возле него крутилась девчонка, дочь, наверное. Старик называл ее Ораной. Она пряталась в темноте. — Боится чужих, — пояснил эльф. Йован спросил, почему, и тот пожал плечами. — Она хорошенькая. Иногда нравится… гостям хозяйки. Йован отложил недоеденный пирог. Эльф по-животному чутко унюхал перемену настроения и быстро добавил: — Но обычно хозяйка добра к нам. Ответить Йован не успел. В комнату-пещеру влетела Адрианна — мантия ее была залита кровью, а сама она мелко дрожала. — Они здесь. Они убили… всех, — вскинула прозрачный испуганный взгляд. Йован встрепенулся: — Что случилось? — Всех до единого. Охрану. Ты, — покрытый темной коркой палец уткнулся в старого эльфа. — Подойди. Адрианна смахнула с импровизированного каменного стола остатки еды. Стекло дзенькнуло, пронзительно, словно предсмертный крик. А затем она перерезала эльфу горло. Йован успел разглядеть кинжал-молнию. Рот старика открылся, исторгая темно-багровые сгустки, красным вспыхнул и стол. «Это был алтарь, я ел пирог на алтаре для кровавой магии», — подумал Йован. Его чуть не стошнило. Он боялся стать следующим. Из разреза на тонкой шее хлестало частыми фонтанами. Мертвый эльф напоминал костлявую курицу — ощипанную, с тощими желтыми ногами и синеватой кожей. Адрианна вонзила ногти в края раны, словно пытаясь освежевать труп ногтями. Йован отвернулся и встретился взглядом с Ораной. Та смотрела пуговично и пусто. — Кыш, — рявкнул Йован в пароксизме то ли жалости, то ли отвращения. Орана вспорхнула маленькой птицей. «Наверное, тоже скоро умрет», — без особой печали подумал Йован. У эльфа еще дергалась нога. Алтарь пах железом и парным мясом, кровь загустевала в выемках древних знаков — и тогда они вспыхивали красным. Адрианна расцарапала раскрытую трахею, приникла, будто мучимая жаждой лошадь. — Твоя очередь, — сказала она, подталкивая труп к Йовану. — Ну же, быстрее! Железно-красной бабочкой мелькал кинжал. «Лучше подчиниться». Его чуть снова не вытошнило — кровь оказалась горьковато-соленой на вкус и почему-то плотной, как студень. Символы алтаря выжигали внутри Йована свое тавро, но когда он справился с желудочными спазмами, ощутил силу. Прекрасную, как песнь лириума. Кровь поет громче, подумалось ему. — Ты готов? — Адрианна всхлипнула. Красные губы трепетали, как у плачущей малышки. Йован выдохнул: — Да. Их было двое: мужчина в доспехе, но с посохом, и смуглый эльф, чьи неестественно-белые волосы слиплись от крови. Если бы эльф не размахивал двуручным мечом, его тоже можно было принять за мага: он светился. И от него тянуло серебристым перезвоном лириума. Человек и эльф остановились посреди каменного зала. Рыжие светильники по углам заставляли их отбрасывать длинные искаженные тени. — Вот она, — беловолосый эльф оскалился по-звериному. Он напоминал долийца — темной кожей, диким взглядом и почти осязаемо-липкой ненавистью. — А, Фенрис. Это почти удобно, что ты пришел ко мне сам, — Адрианна выступила из темноты, сложив ладони в готовности сплести заклятье. — Наверное, ты соскучился… по дому? Эльф полыхнул синим. В следующее мгновение он держал Адрианну за горло — она захрипела. Человек коротко ругнулся, но вмешиваться не стал. — Пого… ди. У меня есть… новости, — удалось выговорить ей. — Позволь ей сказать, — человек шагнул ближе. — …о твоей сестре. Она жива. По подбородку Адрианны сползала дорожка слюны. Хриплое дыхание прерывалось. — Ты лжешь, — ощерился эльф. Человек удерживал его за плечо. — Дай ей сказать, — повторил он. У него был резковатый ферелденский выговор и широкоскулое крестьянское лицо. В отличие от «долийца», он казался безобидным, почти увальнем, но доспехи его были так же заляпаны алым, как и волосы эльфа. — Обещай, что отпустишь меня, — Адрианна дернулась, словно червяк на крючке. — Обещаю, — буркнул эльф. Лириумный перезвон стал громче. — Варанья жива. Ты мог бы увидеть ее… Это был знак. Йован сдерживался с трудом, и едва не дал фальстарта, когда Фенрис вцепился своей сияющей рукой, похожей на механизм ловушки, в шею Адрианны. Один облик эльфа сводил с ума — а может, дело было в лириумном пении и плотной, осязаемой ненависти. Ненависть тоже поет. Как лириум… или кровь. Йован успел разглядеть: эльф вспыхнул снова, и его тонкие, будто проволочные, пальцы сделались прозрачными и вонзились глубже кожи Адрианны, куда-то под слой мышц, тянулись к двойному отростку аорт. Он ударил за мгновение до того, как Фенрис вырвал сердце из ее груди. Позже Йован думал: все честно. Эльф первым нарушил слово. От удара «кипящей кровью» Фенриса откинуло назад, а вместе с ним и его приятеля. Он загорелся синим, судорожно вцепился в меч, маг-союзник пытался плести заклинание, но теперь их удерживали оба — Йован и Адрианна. Или трое, если считать покойного старика; его жизненная сила срывалась с кончиков пальцев. Йован сосредоточился на эльфе. Шагнул ближе, чтобы наблюдать агонию. Он прежде не видел умирающих: когда подсыпал яд в кубок эрла Эамона — сбежал прежде, чем тот пригубил вино. Потом дрался с порождениями тьмы, с какими-то неугодными Обществу типами, чьих имен никогда не узнал, но даже с магией крови был слишком слаб и оставался позади. Сейчас он склонил голову набок и смаргивал, пока эльф выблевывал черные сгустки сваренных вкрутую внутренностей. Злые зеленые глаза лопнули и вытекли раздавленными яичными желтками, а дымящиеся губы вздернулись, обнажив зубы. Почти мертвый, эльф скалился и надсадно проклинал магов. Почему-то — «магов вообще». Йован мог бы возразить: твой друг тоже маг, а враги определяются не по принадлежности к Тени. Но эльф агонизировал и не услышал бы его, а сила чужой крови заканчивалась. Йован добил его — актом скорее предосторожности, нежели милосердия. — Уходи, — сказала Адрианна человеку с ферелденским акцентом. Тот распластался на камнях, а она поставила узкую ногу на грудь. — Я отпускаю тебя, и в отличие от нашего маленького раба, не забираю назад обещаний. Это не твоя игра. Убирайся. Человек оказался неглуп: послушался. Йована подбрасывало. В желудке расползалась резь, как будто проглотил пару кинжалов, голова монотонно и медно гудела. Больше всего хотелось скрючиться где-нибудь в углу, подальше от мертвого эльфа — от него пахло вареным фаршем, и когда Йован случайно задел открытую руку, почувствовал неприятную мягкость. «Я сварил его заживо в собственной крови». Наверное, это того стоило. Теперь, в болезненном «откате», Йован сомневался. Адрианна схватила его за волосы: — Выше нос, — скомандовала она, улыбаясь ярким ртом. Теперь еще и облизывалась, напоминая змею. — Мы победили. — Знаешь… ну да. Беглый раб и… он пытался убить тебя. — Несомненно. Йован кивнул. — Что теперь? — он вспомнил, что Адрианна обещала «нечто большее», чем просто монеты; и тогда была она убедительна, точно демон Желания. — Узнаешь, — и она подняла двуручник эльфа, удерживая без всякого труда — наверное, еще искрилась в венах заимствованная кровь. Лезвие опустилось на тонкую шею беглого раба с мясистым хлюпом. Йовану звук напомнил плеск тяжелого камня в воде. Голова покатилась, оставляя на камнях комочки расползшейся плоти. — Подними тушку на алтарь. Его башка не стоит и медяка... для меня, во всяком случае, но вот все остальное… — Адрианна отбросила ненужный более меч. — Лириум? — предположил Йован. — Я видел сияние. У нас в Башне был один тип, ну, торговал этой дрянью… Он осекся под колючим взглядом. Адрианна ответила односложно: — Лириум. Йован провозился целый час, снимая с мертвеца доспехи. Кое-где ткань гамбезона прижарилась к телу, словно подгорелая яичница к сковороде, и приходилось отдирать по волокнам. Адрианна предупредила: кожа должна остаться целой. Вернее, лириумные метки на коже. «Метки» оказались причудливым витьем — от горла до пяток, узор напомнил Йовану долийские татуировки, но когда он спросил, откуда у эльфа (его звали Фенрисом, однако лучше не произносить имена убитых тобою) эти штуковины, Адрианна только хихикнула. — Позже. Все позже. Долийцы ни при чем, решил Йован. У долийцев отродясь не водилось столько лириума. Во всяком случае, у тех, что попадались ему в Брессилианском лесу; вряд ли другие кланы отличались. Без брони и одежды, обезглавленный, эльф выглядел совсем уж маленьким и жалким. Если бы Йован собственными глазами не видел, как он с легкостью орудует двуручным мечом и запускает пальцы-когти в живое тело, решил бы, что они убили глупого мальчишку. Кое-где вязь меток пробиралась по старым шрамам — их эльф определенно получил прежде, чем стал «лириумным призраком». Это Адрианна так назвала: призраком. Йован поежился. После Рэдклиффа ему не хотелось иметь дело с потусторонними силами. Она обогнула стол-алтарь, чтобы прикоснуться сначала к кровавому срубу на шее, затем провела пальцем вдоль самой крупной и до сих пор светящейся татуировки — она тянулась через все тело, от костлявого плеча, по впалому животу и бедренным костям, заканчивалась витком вокруг крайней плоти. Адрианна потеребила член эльфа. — Многие мечтали добраться до этой части его тела, — заметила она. Йован кивнул. На самом деле, его не спрашивали, но он все равно кивнул. — Теперь освежуем, — продолжила она. — Нам нужна кожа и лириум, а не пара десятков фунтов тощего мяса. Или хочешь попробовать? Йован поспешно мотнул головой. — Правильно. Эльфы несъедобны. А этот, наверняка, отравил бы тебя своей злостью, — прозвучало без намека на шутку. Перед тем, как занести над телом нож, Адрианна все-таки улыбнулась, и Йован подумал, что она сделал это специально для того, чтобы он не сбежал с воплями. И вернул ей улыбку. Последний глоток со дна бутылки — самый сладкий, но сейчас Йован просто перебивал сухость во рту. Распяленная кожа вспыхивала глубоко въевшимся лириумом. Он думал: никогда столько не работал, никогда так грязно не работал; отравить эрла Редклиффа — шутка с нагретой дверной ручкой по сравнению с сегодняшним днем. Он сел на пол, полуприкрыв глаза. Адрианна взъерошила ему волосы — пальцы оказались холодные и липкие, так и не отмыла. Йован мгновенно проснулся. — Раздевайся и ложись, — прошептала она. — Ч-чего? Йован выронил бутылку. Она не разбилась — просто покатилась, позвякивая стеклянными боками о каменные плиты. — Я обещала награду. Раздевайся и ложись на кожу. — Н-но… Передернуло от брезгливости. Адрианна растрепала отросший и довольно бесформенный хвост, царапающе провела по щеке. Синие глаза снова сияли. А затем она расстегнула крючья своей мантии и скинула одежду с небрежностью бордельной шлюхи — или богини. — Ложись, — повторила Адрианна. Йован подчинился. В отличие от нее, раздевался судорожно и неловко, оборвал ветхие нити, и неловко прикрывался. Он знал, что некрасив: невысокий, тощий, сутулый. С неуверенным пушком на груди, ниже живота и на ногах. Он рассматривал узкотелую, точеную Адрианну и думал, что она совершенно не в его вкусе — Йовану всегда нравились пухлые блондинки или рыжие, с тяжелыми грудями и веснушками на бедрах. Еще он думал: она прекрасна. Ее белая кожа почти светилась в полумраке. Йован забрался на противно-скользкую кожу мертвого эльфа, и вытянулся, разглядывая Адрианну. Секс на шкуре убитого эльфа? Тевинтерцы безумны, как только могут быть безумны маги — уж Йован-то знает. Он согласен. Он протянул ладонь, чтобы коснуться Адрианны — маленького соска, тонкой талии, и слишком поздно заметил кинжал в ее руках. Тот самый кинжал, которым она свежевала Фенриса. — Ты получишь награду, — сказала Адрианна, пронизывая кожу — лириумную метку, и втыкая лезвие в Йована. Боль выжгла плечо и нитью протянулась куда-то в кишки. Он попытался закричать, но понял: не пошевелиться. — Тишшше, — шепнула Адрианна — теплое дыхание коснулось щеки и открытой вопиющей раны. — Потерпи. Нож дернулся вниз, прорисовывая узоры-завитушки в новой плоти. Лириум заставлял мясо шипеть и дымиться; больше всего Йовану хотелось заорать — хотя бы заорать, завыть от боли. Он не мог даже откусить себе язык. «Я умираю», — думал он. Лезвие прокладывало дороги и переулки, извилистые тропинки, мерцало и рвало нервы. Когда провернулось вокруг своей оси, изображая цветок чуть ниже соска, Йован обмочился. Он казался себе слизняком, залитым лимонным соком. Он был ничем — сгустком агонии, и только. Но в пелене полуобморока танцевала Адрианна-богиня, бесконечно чужая и бесконечно близкая, Йован хныкал пред ней, словно младенец, Йован упивался ею как мужчина. Она полосовала и жгла его. Он преклонялся. Липкий от крови и пота. Мертвый. Рожденный заново. В конце концов, она позволила ему потерять сознание — или уснуть благословенным сном. Раб скользнул в проем полуоткрытой двери и повалился на колени: — Простите, господин! — он прижимался лбом к прохладному жадеиту пола. На темно-зеленом фоне разметало светлые волосы, а заостренные уши смешно розовели. Он старался не дрожать, но получалось неважно. Данариус приказал, чтобы его не беспокоили — но исключением могло быть нечто важное. — Говори, — разрешил он. Раб поднял голову — так, чтобы смотреть в колени Данариуса. — Вернулась госпожа Адрианна, хозяин. Данариус отложил пергамент и перо, разулыбался. — Наконец-то. Я думал, она никогда не поймает этого маленького нахала. Да-да, пусть зайдет. Все-таки справилась с заданием. Она всегда была талантливой ученицей, и хотя Фенрис стоил десятерых… а может, и сотни опытных воинов, неудивительно, что ей удалось изловить беглеца. Нужно наградить ее, решил Данариус. Он даже встал, приветствуя Адрианну — жестом не только вежливости, но и уважения. Она всегда была одной из достойнейших. Она шагнула сразу в глубину кабинета. Сопровождал ее какой-то мужчина в темных одеждах с полузакрытым капюшоном лицом. Данариус не видел ее почти полгода, и сейчас отметил, что ученица совсем исхудала, а черты лица заострились. Сейчас Адрианна выглядела особенно хищно. Она несла мешок с чем-то круглым. — Приветствую, учитель, — обратилась она. Данариус ответил кивком, и тут же добавил: — Ты нашла Фенриса? — уставился на сопровождающего. — И кто это с тобой? — Я исправила твои ошибки, учитель, — сказала она; темно-бордовые губы растянулись в улыбку-оскал. — О чем ты? — фыркнул Данариус. Он обогнул массивный письменный стол черного дерева, сложил руки на груди. Адрианна не только талантлива, еще и своевольна. Вместо ответа она перевернула мешок. Из гнилой холщовой темноты выкатилась голова — почти истлевшая и изрядно искаженная гниением, кости черепа выпирали из темной выгнившей плоти, а в безглазых дырах копошились черви. Но отшатнулся Данариус не из брезгливости. На голове остались волосы. Бесцветные — выжженные лириумом. — Фенрис, — почти простонал он. Голос дрогнул так предательски. До последнего Данариус надеялся, что беглого раба вернут живым; он еще пригодится — Данариус никогда не желал своему шедевру смерти. — Это ты называешь «исправлять ошибки»?! — крикнул на Адрианну. Хотелось опуститься на колени и забрать голову. Может быть, выварить и оставить череп на память. Адрианна расхохоталась. — Ты с самого начала сделал ошибку, учитель. Ты пытался привязать раба страхом и подчинением… о, это так по-мужски, Данариус. Его передернуло, когда она назвала по имени. Опарыши ползли по прозначно-зеленому полу прямо к острым носкам туфель. — Ты посадил его на цепь, но все цепи можно порвать… кроме тех, которые считаешь благословением. Адрианна не двигалась, зато шагнул вперед мужчина в капюшоне. Данариус потянулся к посоху. Он успеет. Она всего лишь ученица, чего бы о себе ни возомнила. — Я назвала его Умброй — Тенью. На самом деле, его имя Умбра Амор — Влюбленная Тень. Человек отодвинул капюшон. Когда-то он был невзрачен и невыразителен — длинный нос, торчащие уши, но лириумные клейма изменили его. Глаза сверкали пронзительно-голубым. И, Данариус мог поклясться: трепетным восторгом фанатика, что услышал голос божества. Наверное, подобное выражение лица было у Андрасте. — Т-ты! — он взмахнул посохом. Заклинание полыхнуло и ударилось в невидимый щит. Умбра открывался. Отбиваясь и вызывая демонов на подмогу, Данариус невольно залюбовался — человек напоминал кокон, из которого высвобождался краснокрылый мотылек. Он был когда-то магом, этот Умбра, и теперь колдовал магией крови, тысячекратно усиленной лириумом. Когда «крыло» коснулось демонов, они исчезли в собственном пламени. В прохладе кабинета встопорщился и осел пепел. — Будь ты проклята! — выкрикнул Данариус, а затем призрачно-алая энергия сжала и его. «Крылья» были мягкие и ласковые. Как у настоящей бабочки, подумал Данариус за мгновение до того, как его разорвало пополам. Шлейф «тени» сложился; теперь Йован-Умбра вновь стал почти прежним — тощим, нескладным. — Молодец, — Адрианна перешагнула дымящуюся груду внутренностей. К другой куче — обломкам костей, обрывкам ткани и смятому, похожему на раздавленный орех, черепу с вкраплениями темных волос, — наклонилась. Долго пропускала между пальцев кровавые ошметки, прежде чем нашла медальон-печать магистра. — Я победила, учитель, — сказала она. — Теперь это принадлежит мне по праву. Она приблизилась к своему рабу, взлохматила волосы и подергала мочку уха. Глаза вспыхнули лириумом и неодолимой любовью; Адрианна подумала, что это самое прекрасное зрелище на свете. — …но мы только в начале пути, Умбра. Ты ведь готов следовать за мной? — Всегда. Адрианна поцеловала его.