До рассвета

Схема обвязки почти красива. Веревка, тонкая, черная, жесткая в сравнении с мягкостью кожи, которая под мазками крови, засохшей и свежей, выглядит до незнакомого бледной, словно изголодавшейся по солнечному свету. Узел, крепко затянутый, плотно лежит на трепещущей ямке на горле Дина. Джон видит, как веревка, перекручиваясь, почти томно обвивает остальную часть шеи Дина и переходит в новый узел. Он стоит лицом к лицу со своим сыном, но он без лишних взглядов может сказать, что веревка опускается вниз по линии позвоночника, поймав в ловушку руки за спиной, оплетает локти, предплечье к предплечью, запястье к запястью, затем переходит в жестко затянутую линию, пока не заканчивается петлями, которые обхватывают вялые пальцы как кольца. Веревка образует каплю на груди Дина, по диагонали опускается по голой коже от ключицы до бедра, выделяясь яркой темной линией. Третий узел находится у бедра, затем веревка скользит над и под раскрытыми бедрами, как плющ, вьющийся вниз по согнутому колену, привязывающий мышцы и кости к ножке стула. Четвертый узел на лодыжке, за ним следует то же хитрое плетение на пальцах ног. Черная линия поднимается по другой ноге, через колено и бедро, пока не пересекает грудь в противоположном направлении, и заканчивается свободным концом, что связывает руки. Насколько Джон может судить, это все одна единственная веревка: не то извращенная форма экономии, не то некий странный ритуал. Крест на груди Дина немного смещен от центра. Он находится поверх его сердца. - Не шевелись, - тихо говорит Джон, даже несмотря на то, что их враг мертв и его теплая кровь уже начала остывать. Дин едва ли смог бы ослушаться приказа. Не удивительно. Он был здесь в течение нескольких дней, и, вероятно, все это время был связан. Кровь скопилась у ножек стула, новая кровь поверх засохшей, слой свежей меди над более глубокими, старыми пятнами на полу. Она настолько густая в холодном воздухе, что Джон чувствует металл на своем языке. Он ищет раны, ладони наклоняют голову Дина, пугающе послушного, вправо и влево, затем опускаются ниже, ощупывая руки и ноги, его пальцы чуть подрагивают, когда ощущают под собой липкие пятна. Ничего. Если только... Джон сглатывает, смотрит на до жути точный способ, которым веревка, такая тонкая на первый взгляд, обхватывает конечности Дина, пересекая грудь, арканя горло, переплетает руки и ноги, целуя кожу, как татуировка. Чувствуя, как замирает сердце, Джон медленно приподнимает ее от кожи. Это сложно, из-за стеснения или чего-то еще, он и сам не знает, но ему достаточно сделать лишь одно едва уловимое движение, чтобы подтвердить свои подозрения. Под линией плетения и воспаленной кожи вокруг нее один мелкий надрез, который снова исчезнет, стоит веревке коснуться тела. С замершим сердцем он проверяет другие места, бедра, руки, горло. Все то же самое - точные мелкие надрезы, из которых по-прежнему вяло сочится кровь. Веревка едва скрывает их, въедается в раны, не дает им затянуться. - Дин, - говорит Джон, и его рука автоматически тянется к влажным волосам, - Дин. Его мальчик раздет до белья, а в комнате между тем холодно. Джон замечает мурашки на коже Дина, на руках, ногах, мелкая дрожь, незаметная с первого взгляда. - Давай, детка, - говорит он и его голос ломается. Он не звал так Дина с тех пор, как уехал Сэм. Дин смотрит на него снизу вверх, слепым невидящим взглядом. Его губы шевелятся, но он не произносит ни звука. Джон видел многое во Вьетнаме. Пышная красота джунглей набросилась на них, глядящих вниз с самолетов, и только оказавшись в их объятиях, они осознали, что на самом деле там скрывается. В его памяти всплывают отдельные, не связанные между собой эпизоды - успешно выменянные сигареты, одинокое празднование дня рождения среди привычной вони грязи и дождя, пока запотевает шлем и затухает фильтр. Широкоскулое, с круглыми, раскрытыми глазами лицо какого-то местного ребенка, нищего ублюдка, грязного азиата возникает в его голове снова и снова, то, как сам он холодно смотрел на ствол своей винтовки, пока его напряженные руки делали свое дело. Меловые белые хлопья спинного мозга и крови на лице, когда голову азиата снесло с плеч. И Джон знает, о да, он знает, как выглядит человек, который пережил слишком многое, который позволил джунглям есть его живьем, оставляя его пустым и дрожащим. Он видел бледные лица, обреченность на них, руки, которые оставались твердыми, и глаза, которые не оставались. Все знали, что это значит, незачем было произносить это вслух - в скором времени ублюдок будет мертв. Да, Джон видел многое во Вьетнаме. Он просто никогда не думал, что увидит все это во взгляде своего сына. Узлы крепкие и аккуратные, можно даже не пытаться развязать их. Гладкая веревка натягивается, отказываясь разрезаться. Лезвие оказывается в опасной близости от кожи всего пару раз, но Дин даже не вздрагивает, хотя его все еще трясет, он продолжает смотреть прямо перед собой. Джон сосредотачивается на ноже в своей руке, блеске металла на его зазубренном крае. Он помнит, как учил Дина стрелять, как говорил ему, что ни один мускул не должен дрогнуть. Просто мягко снять с предохранителя и нажать на курок. Никакого напряжения. Это должно стать неожиданностью, Дин. Он задается вопросом, сколько неожиданностей довелось преподнести Дину за все эти годы, не колеблясь, не оглядываясь назад, и думает, какая неожиданность поджидает его здесь. Это медленная работа, но когда последний кусок веревки падает на пол, Дин просто валится вперед, словно в его теле совсем нет костей, хотя кровь должна была броситься обратно к его конечностям, вызывая в них неприятное покалывание. Он оказывается прямо в сгибе плеча Джона и тот успевает поймать его. Мягкие, влажные волосы ощущаются такими привычными, и Дин отчаянно прижимается к нему щекой. Его мальчик, его первенец, и на мгновение кажется, что ничего не изменилось. Джон обхватывает руками сгорбленную спину Дина, и выдыхает, от чего волосы на макушке его сына слегка шевелятся. Голова Джона пуста, его сердце только-только начинает замедлять свой лихорадочный темп. Он хочет повернуть время вспять и убить монстра по-другому, не так быстро, хочет использовать что-то другое, а не просто пистолет. - Пойдем, - шепчет он, - давай приведем тебя в порядок. Дин снова не отвечает, и это, как правило, первый признак того, что что-то не так, но Джон чувствует, как тот пытается собрать свои руки и ноги, и получить, наконец, контроль над ними. Джону почти удается поднять сына со стула, но ноги Дина слишком непослушные и фактически бесполезные, потому что были связаны слишком долго или кровоточили слишком много, чтобы действительно поддержать его вес. Он не смотрит на Джона, но упрямо сжимает челюсти и вдруг кажется очень юным. Когда он спотыкается снова, Джон ловит его, уже готовый поднять его на руки, но Дин сильный, поэтому Джон просто кладет одну руку между его лопаток, подталкивая вперед, другой поддерживает со стороны живота. Он дает Дину свою куртку, которая свисает свободно с его плеч, и они усаживаются в Импалу. Они едут обратно в мотель в полной тишине. На полпути Дин, наконец, вырубается, и Джон почти притормаживает у поворота к больнице, но успевает остановить себя. Он сможет справиться с этим. Они смогут справиться с этим. Просто иногда он очень хочет, чтобы Сэм был здесь.