Повремени, мгновение

Гарри согревает руки у камина. Вообще-то он сидит вот так, прижав колени к подбородку, уже который час и старается не думать. Хотя ему кажется, что пока он находится здесь, время замерло. Остановилось. Пока он здесь, можно не волноваться, снова и снова продумывая все пункты и так совершенного плана. Можно просто наблюдать за языками огня, вдыхать запах дымной древесины и, главное, не допускать мысли. План безупречный. Конечно, безупречный, ведь Он его одобрил. Так что Гарри просто смотрит в огонь. Это завораживает. Тепло и свет. То, как трещат и ломаются поленья, капитулируя перед неоспоримой силой пламени. Силой изменять и разрушать. У Гарри вдруг появляется чувство, что внутри него тоже разгорелось пламя. Такое же беспощадное и всепоглощающее. Толкает раз за разом на необдуманные поступки, соблазняя, зачаровывая, подавляя всякую волю. Ему не хочется двигаться. Не хочется думать о смерти и долге. Он не будет думать о друзьях, рискующих на передовой в то время, когда он здесь, в безопасности. Звенящей тишине. Обманчивой, опасной иллюзии дома. Это так нечестно, но он просто не может ничего сделать. По крайней мере, сейчас. Не может их так подвести. Своим неосмотрительным, детским, эгоистичным поведением. Кажется, даже внутренний голос теперь звучит саркастично, звучит как Его голос. С каких пор? Словно уже вечность… Гарри никогда не думал, что взрослеть будет так больно. Раньше их бесчисленные переделки воспринимались настолько просто и захватывающе, почти как игра. Сейчас это ощущается как мир, треснувший миллионами осколков и крошево рухнувших надежд в руках. И они ранят. Так сильно вонзаются в плоть... Что же будет теперь, мальчик? Теперь, когда ты увидел Ее лик. Когда умирать оказалось гораздо проще, чем видеть, как кто-то умирает. Теперь, когда все тени исчезли. Кто станет твоей опорой, если опереться не на кого? Кто заменит мир? Кто поддержит, если сама судьба отвернется? Ради кого стоит вести борьбу с этой темной безысходной тоской, заслоняющей каждое светлое воспоминание? Его патронус бледнее с каждой новой попыткой. Его магия, всегда верная подруга, дрожит нерешительно, искрит на кончиках пальцев. Так ради кого? Вот что странно. Гарри окружают люди, и им всем небезразлична его жизнь, но никто, никто не знает его по-настоящему, не знает на самом деле. "Не знал", — тут же поправляет себя мысленно. Теперь все не так, и у него есть… Есть он. Ведь правда же? Гарри сжимает кулаки. Это воспоминание встает перед глазами немедленно, словно само собой. Темный магловский переулок, букинистическая лавка, полная оживленных незнакомцев, порывистый ветер. И его фигура в сиянии фонаря и профиль, резко очерченный светом и тенью. Гарри помнит, как сильно тогда перехватило дыхание в один момент. В груди стало так тесно. Теплый, неудобный комок заворочался. Захотелось то ли глубоко вздохнуть, то ли вскрикнуть. Он не сделал ничего из этого. Просто стоял там, пораженный. Лишенный опоры, — и не мог пошевелиться, полностью очарованный. Невольный свидетель. Гарри смотрел. Нет, не просто смотрел. Жадно глотая секунды, пытался запечатлеть в памяти навсегда то, как в черных волосах запутались холодные колкие снежинки; как свет от гирлянды играет бликами по черному пальто и отражается искрами в глазах; как непослушная прядь отправляется заправленной за неожиданно аккуратное, миниатюрное ухо. Наблюдал, как беззвучно двигаются губы, пытаясь прочесть сложное латинское название на обложке книги. И чувствовал. Безопасность. Печаль. Надежду. Вокруг суетились люди, дети лопотали на своем языке. А они замерли посреди праздничной толпы, и как будто кроме них никого больше и не было. Только зимняя холодная ночь, ворчанье снега под ногами и вьюга, оседающая ледяными кристаллами на руках. Скоро Рождество. — Снова застыли, мистер Поттер? Не нагляделись на маглов или так тяготеете к знаниям? — привычная насмешка только уголками губ. — Двигайся, пока ничего жизненно важного себе не отморозил, Поттер. И иллюзия пошатнулась, время двинулось вперед. Гарри собирает воспоминания, как драгоценность. Такие редкие. Собирает, словно пазлы их мгновения, в целостную картину. Изображение не застегнутого на все пуговицы профессора, не двойного шпиона, не жесткого тирана, а человека. Се-ве-ру-са. Истинно непостижимого. Гарри обещает себе смиренно ждать. У него уже есть так много, но много ли на самом деле? Ждать и надеяться, что когда-нибудь оборона падет, и он наконец получит разрешение прикоснуться не только к телу, но и к душе. Когда-нибудь… Еще одно воспоминание. Тогда, спускаясь по скрипучей лестнице под шепот старых картин, он чувствовал, как тело пробирает дрожь. Во сне его снова преследовали спутанные, разрозненные образы войны, и движение, чтобы прояснить мысли, было просто необходимым, пусть даже на кухню за стаканом воды. Неважно. Дальше гостиной все равно не пустило. Он просто остановился, замер на самой последней ступеньке, дрожал и кутался в старый плед. Сквозняк холодил ступни ног. Лунный свет рисовал квадрат на ковре. А Северус спал. Мило так сопел на продавленном диване. Рядом с ним лежал позабытый ветхий свиток. И лицо мужчины, больше не скованное напряжением дня, казалось полностью расслабленным. Он словно помолодел, выглядел умиротворенным, даже уязвимым. Вот жесткие щеточки бровей, обласканные подушечками гарриных пальцев не один раз. Черные ресницы подрагивают, такие мягкие. Гарри точно знает, он целовал их. Хищный изгиб губ, достойный принца. Родной. Настолько самый. Дыхание перехватило. Нежность затопила внезапной волной, и всё, что захотелось — лечь рядом и крепко прижать. Но он не позволит себе такой роскоши. Нет. Только не сейчас, когда есть риск разбудить его, и так вконец измученного работой. Тогда… Гарри, пытаясь ступать неслышно, подошел ближе и, скинув мягкую ткань со своих плеч, аккуратно накрыл безнадежного упрямца. Неконтролируемый вздох сорвался с губ. Просил же не засиживаться допоздна в лаборатории, но будто к нему действительно прислушивались когда-то. Горькая улыбка. Шаг назад — и внезапный укол в предплечье. Веточка. Небольшая ель, сначала оставшаяся незамеченной, красовалась на небольшом антикварном столике, вся усыпанная зачарованным снегом. Покачнулась от его невольного вмешательства, но устояла. Мерцая, она переливалась мишурой и сияла стеклянными боками немногочисленных игрушек. Гарри сам доставал их с запыленного чердака и рассматривал долго, любовался. Придумывал тайком для каждой свою историю. Странно...Ведь Северус как-будто был против всяких "излишеств"? Значит все же передумал. Ради него. Обеспокоенный лишним шумом Гарри тогда обернулся и... Зажмурился... Это было почти больно. Чувство, раздающееся в его сердце, разрушающее и созидающее, в тот момент было таким острым, таким ослепительным… Таким же беспощадным, как эта зима. Слишком. Все это. Легкий запах хвои, очарование ночи и, главное, такое мягкое выражение лица любимого хотелось сохранить, запечатлеть, спрятать. Как жаль, что Гарри не поэт, не художник, не музыкант... Он бы спел тысячи баллад, написал бы тысячи картин, причудливо плел бы рифмы в слабой надежде хоть отчасти передать чувство, завладевшее им. Но он не был… поэтому затаил дыхание и изо всех сил пожелал помнить. А в груди расцветало и ширилось что-то теплое, необъяснимое. Пьянило лучше самого крепкого напитка и кружило голову. Не удержавшись, рука все же потянулась к волосам спящего, невесомо огладила мягкие пряди. — Попался, мой, теперь не пущу, — тихий шепот. Мольба. Мгновение, повремени… Вздох. Гарри в последний раз протягивает пальцы ближе к камину и поднимается. Мягкий ворс так и льнет к ногам, а незнакомая пара счастливо улыбается с портрета на каминной полке. Он не завидует. Нет. Только отворачивается слишком резко, подходит к окну, но всё, что удается увидеть — белая завеса. Снова началась метель. Один поворот ручки — и можно в полной мере ощутить пронзительное, холодное, но такое желанное дыхание бури на своей коже. Чудесно. Северус опять заперся в библиотеке, значит, некому отчитывать его за ледяные руки… Еще один вечер в полном одиночестве медленно сменялся ночью. *** Они узнают об удачном завершении операции за два дня до начала праздников. Можно выдохнуть. Следующий этап наступит позже, они определили это точно. Он будет легче хотя бы потому, что не придется ждать. И одновременно тяжелее, потому что все будет зависеть от Гарри в этот раз. Тем не менее никто не спешит покидать надежно скрытый чарами домик в Альпах. А Гарри не хочется отпускать с таким трудом завоеванного зельевара обратно в подземелья и в который раз томиться ожиданием редких встреч, буквально отсчитывая будни. Так что он просто молчит и не знает, почему ничего не говорит Снейп. Но как бы то ни было, просто тихо радуется. И позволяет себе надеяться. *** В тот день Северус уходит куда-то с самого утра. Спешно покидает теплое укрытие из одеял и ворчит что-то о неотложных делах и мальчишках, не знающих таких понятий, как ответственность и долг. Гарри же просто впихивает в снейповские руки чашку любимого кофе (черный, крепкий, без сахара) и думает о том, что знает о долге все. И остается бездельничать в одиночку сегодня. Не его слова. Вдохновленный морозным воздухом и ярким зимним солнцем, Гарри просто включает колдорадио и целый день кружится по дому, развешивает мохнатый дождик и веточки омелы, притворяясь, что смерть не стоит за порогом, что существут только сейчас. Всегда есть только сейчас. Северус же не будет против украшений? Правда? Не теперь. Бодрый голос Селестины Уорлок определенно мотивирует. Так что прочь, прочь все глупые мысли. Как хочется раствориться в этом солнечном свете всего на секунду и полностью стать частью большего, светлого, беззаботного! Утонуть в сиянии голубого дня. Забыть о долге, забыть о реальности. А единственная мысль-желание настойчиво преследует его все время и не дает остановиться. Пусть в это Рождество он не будет один. Пожалуйста. *** Профессор возвращается поздним вечером. Конечно, уже бывший профессор, но иначе его сейчас не назовешь. Он злой и уставший. Придирается к каждой мелочи, бросается злыми фразами и кривит губы в ехидной усмешке. Его слова всегда так больно царапают. Но и действия, несомненно, имеют эффект не хуже, как он мог забыть? Тщательно развешанные украшения оказываются на полу, несколько праздничных шаров громко бьется, а дверь на верхнем этаже закрывается с глухим стуком и Гарри захлебывается. Тонет. Эмоции переполняют, и глаза отчего-то жжет. Он отстранено стирает влагу с лица и рассматривает будто не свои пальцы. Переживает будто не свою обиду. Пусть. У него ничего нет. *** Он пишет друзьям, что вернется через пару дней. Долго лежит сначала, ворочаясь в кровати, и пытается подавить горечь, но ощущение, что все рушится прямо в его руках навсегда, отчаянно не хочет уступать. А наутро все же прячет книгу и пару махровых носков (они должны быть у каждого, о ком заботятся по-настоящему) под ярко-зеленую упаковочную бумагу и выдыхает. Гарри — сильный. Справится. Справится, потому что… потому что не умеет отступать. Северус выходит из лаборатории к часу дня. Вздыхает, ворчит что-то себе под нос, а потом и вовсе ходит вслед за Гарри из комнаты в комнату и подпирает стены в нарочито расслабленных позах. Однако не пытается заговорить. Ну и пожалуйста. Приготовление праздничных блюд к сочельнику еще никто не отменял. Гарри возится на кухне и еще долго не может понять, в чем дело, оборачивается то и дело и хмурится. Закусывает губу. А когда понимает, медленно и неверяще сначала, не может сдержать озорную улыбку и облегченный вздох. Этот Снейп такой, он всегда такой. Гарри должен был помнить, что он просто не умеет. Не так, как все… Это же очевидно. Северус пытается извиниться. И похоже — в самый первый раз. Солнце уже заходит, окрашивая теплыми оранжевыми бликами кухонный стол, чайник и заботливо разложенные салфетки. Юноша смотрит на плоды своих трудов и чувствует себя примерным домовиком. Снейп не сможет не согласиться с тем, что Гарри хотя бы пригодится ему в хозяйстве. Улыбается тихонько. Выдыхает. Идет в гостиную, садится около Северуса, замершего, кажется, в самой неудобной позе в углу дивана, и небрежным тоном роняет: — Ты не думаешь, что стоит повернуть книгу правильной стороной, прежде чем делать вид, что ты так жутко занят чтением? — косится на перевернутую надпись заголовка. Снейп откидывает волосы с лица, садится прямо, и его напряженный взгляд в, кажется, звенящей тишине, встречается с ехидным взором Гарри. Возможно, проходит минута. Гарри наслаждается триумфом. Поймал. — Неуч, Поттер, так задумано, — во взгляде Снейпа теперь смешинки. — Конечно, Северус, ты точно знаешь, как нужно читать мою книгу о квиддиче, — уже не стараясь держать лицо, хохочет Гарри. Северус неверяще переводит взгляд на обложку. Изумление на его лице сменяется каким-то другим, неуловимым чувством. Капитуляция. — Поттер, — рычит Снейп и, кажется, окончательно срывается, отбрасывает многострадальный фолиант, хватает несносного мальчишку за мягкую кашемировую ткань свитера и изо всех сил впивается в его губы. Гарри тает за одно мгновение и целует в ответ так отчаянно, будто не хочет никогда останавливаться. И никогда не захочет. — Я думал, ты не любишь глупые полеты на метле, — задыхается и хихикает. — Люблю, — шепчет Северус серьезно и он точно говорит не о полетах. Смотрит прямо в глаза так, как умеет только он. Ласкает лицо Гарри своими ладонями. Пронзая душу, смотрит, кажется, в саму суть и попадает, не целясь. — Проблемы в Министерстве. Впредь я не допущу подобного… Остаток фразы немедленно тонет в еще одном щемящем, невероятно сладком и желанном поцелуе. Сильные руки Северуса, его объятья. Гарри хочет забыться. Как сильно он хочет быть всегда здесь. Дом. Его отпускает, а тоска, вытесненная чувством, прячется за порог. Под веками вспыхивают краски, и он позволяет себе это. Позволяет жить и двигаться дальше. Позволяет надеяться. В эту секунду его оставляет тяжесть и размыкаются оковы. Касания Северуса будто дарят спасение. Как-то внезапно все романтические глупости приобретают смысл и наполняются глубиной. Дом — в руках человека. И сейчас ему так хорошо, надежно, защищенно. Он теперь не один и никогда не будет один. Он справится. Ради Него, ради них. Ощущение сладости, легкости и всеобъемлющей радости накрывает обоих и уносит, наполняет весь остальной мир. Северус выдыхает, зарывается носом в волосы Гарри и забавно пыхтит, сжимает крепче, нежнее. Как бы ему хотелось защитить это недоразумение от всего, защитить от самого себя в первую очередь, от своей тьмы. Северус дает молчаливое обещание. — Прости, — тихо звучит поцелуем в висок. — Уже прощен. Всегда, — улыбается Гарри. Его обиды растворяются, исчезают бесследно, словно след от дыхания на зеркале. Просто он знает, как дорого такому гордому Северусу стоили эти слова. Знает и ценит. Гарри — взрослый. Он помнит, что счастье не длится долго. Абсолютное счастье — это секунды, мгновения блаженства, вычарованные, украденные у судьбы. И нужно очень постараться, чтобы выхватить свои, сохранить, укрыть. Что ж, по крайней мере Гарри точно знает, что у него это получится. Ведь не зря же он исключительно хороший ловец.